Северокавказская цивилизация: истоки и суть
О происхождении, истоках культуры и ментальности северокавказских народов написано немало как полноценных научных трудов, так и откровенных мифов. Попытаемся поучаствовать в этом и мы, предложив работу, которая является чем-то средним между трудами серьезных учёных и мифографов с богатой фантазией.
О чём-то автор уже писал в своей статье «Северокавказская цивилизация и судьба русских», например о становлении современного кавказского образа жизни, о специфике социальной организации кавказцев, а также о социально-психологоческих типах северокавказцев. Но всё это – результаты чрезвычайно длительного процесса, но где-то ведь есть его начальная точка.
Многие элементы традиционной кавказской культуры, термины и мифологемы отнюдь не относятся к глубочайшей древности. Но на момент контакта северокавказцев с европейскими учёными они уже не одно тысячелетие испытывали влияние в первую очередь – степных кочевников. Своих многовековых учителей-врагов-сюзеренов. Многое в кавказской архаике прошло через кочевническое сито, было трансформировано степным влиянием. Однако значительное воздействие оказывали и другие народы: греки, римляне и русские в несколько этапов, а также мировые религии – ислам и христианство.
Однако всё это не отрицает глубокой древности самих народов, наличия в их культурном коде глубокой архаики.
Современная этническая карта Евразии возникла в результате глобальных миграций наиболее развитых и /или воинственных, или просто максимально приспособленных к некоему ландшафту народов. Так возникли индоевропейская, тюркская и финно-угорская языковые семьи, объединяющие немало народов. А также сообщество арабоязычных стран. Процесс великих миграций начался еще во II тысячелетии до нашей эры и продолжается по сей день.
Существуют более или менее обоснованные гипотезы, что северокавказцы – также мигранты из Закавказья. Но древние (того же II или даже III тысячелетия до н. э.) и северокавказцы не были ассимилированы волнами последующих миграций. Они оказались в числе весьма таких немногих народов, сохранивших под их натиском самобытность, как китайцы.
Существует даже версия о неком родстве кавказских и древних сино-тибетских языков. Китайцы и кавказцы весьма отличаются друг от друга. Но существует и некая общность в специфике национальной психологии: практицизм, нелюбовь к абстракциям, некоторая приземлённость и ограниченность, нацеленность на достижение цели, консерватизм, предпочтение уже опробованному полёту творчества. И на Кавказе, и в Китае предпочитали мастеров отдельного конкретного дела «ренессансным личностям» – многогранно развитым творческим индивидуалистам, которые считаются «визитной карточкой» многих индоевропейских народов. Роднит столь непохожих кавказцев и китайцев и культ коллектива.
О таких особенностях кавказского менталитета весьма достоверно писал недавно умерший кабардинский учёный В. Х. Кажаров.
Вероятнее всего, дело тут не в этническом родстве, пусть и самом отдалённом, а в родстве культурных типов, культур доосевого периода, так и не прошедших становления абстрактно-философского отношения к миру, и творческой индивидуальности, не скованной коллективным «Я».
Мне могут возразить, что Древний Китай породил собственную богатую философскую традицию. И действительно, достижения Китая в области философии и духовной культуры неоспоримы. Однако существует весьма обоснованная гипотеза о том, что великую азиатскую империю «оплодотворил» индоевропейский импульс. Ещё на рубеже II–I тысячелетия до н. э. некие индоевропейцы принесли в Китай колесницы и представления о дуальном устройстве мира. Уже во второй половине I тысячелетия до н. э. – начале нашей эры индоевропейский импульс из Индии способствовал появлению даосизма и весьма своеобразного китайского буддизма, которые дали величайшие проявления китайской духовной культуры и которые отличались от индоевропейских аналогов гораздо большей посюсторонностью, обращением к реальной человеческой жизни и уважением и вниманием к обыденному и земному.
Чуть позже китайцы сделали несколько всем известных практических изобретений, создали великую литературу и художественную культуру. Потом импульс угас. И китайцы остались добротными (или не очень) копиистами древних или иностранных образцов.
Северокавказцы в древности также тесно взаимодействовали с самыми разными индоевропейцами: от кочевников – скифов до просвященнейших греков. Но горы и предгорья, на окраине геополитического «проходного двора» гораздо менее способствовали усвоению достижений философии, чем плодородная равнина с развитой городской культурой. На Кавказе мир слишком часто ничем не отличался от войны. И наработки воинской кочевнической культуры были гораздо более актуальными.
В древности северокавказцы были северным провинциальным форпостом ближневосточного очага развития цивилизации, точно так же как северопричерноморские греки – северным провинциальным форпостом античной цивилизации. Археологи находят ближайшие аналогии сравнительно развитой Майкопской культуре Северо-Западного Кавказа IV–III тысячелетий в Сирии. По данным генетики, носители гаплогруппы J2, весьма распространенной на Северном Кавказе, пришли с Ближнего Востока.
Другой предполагаемый исток северокавказской цивилизации – древнейшие культуры Средиземноморья. Именно из них некоторые учёные выводят исток следующей за Майкопской культуры – Дольменной, относящейся к III–II тысячелетию до н. э. Средиземноморская Европа стала обособляться от Азии гораздо позже, уже в эпоху Античности. В тот период западноазиатские и средиземноморские культуры имели значительное сходство.
В любом случае в северокавказской культуре изначально сочеталось два начала: глубоко восточное, иерархически коллективистское, основанное на нерушимых правилах. И начало присущее Древней Европе, когда весьма развитые, но небольшие коллективы были автономны хозяйственно и политически. И объединялись исключительно культурно и духовно (те же разрозненные эллины с их Олимпийским и Дельфийским святилищами). Причём ритуальные центры были относительно отделены от политической власти. Так же можно предположить, что кавказский уклад является доевропейским и довосточным, в котором оба начала так и не разделились.
Понятно, что подобная социальная система вызывала агрессию извне. На этот вызов кавказцы ответили развитием и структурированием отдельного коллектива.
Об обычаях, традициях, социальном устройстве древнейших представителей ближневосточного и средиземноморского культурного ареала известно крайне мало по причине отсутствия или недостатка письменных источников. Они жили в достаточно компактных, хотя и сравнительно зажиточных сообществах с неплохо развитыми земледелием, ремеслом и торговлей. В этих сообществах уже были знатные и богатые люди, вожди и жрецы. Но и основная масса свободных домохозяев играла значимую политическую роль. В непосредственной социальной жизни главенство принадлежало мужчинам – воинам и управленцам, объединённым, скорее всего, в элитарные мужские союзы. Но в духовной сфере немалую роль играли женщины, например жрицы очень значимых культов плодородия. В целом сфера идеологии и религии была несколько более архаичной, чем материальная культура и социальная организация.
Это описание в целом подтверждают материалы Майкопской и Дольменной культуры, такие яркие археологические памятники, как Майкопский курган и курган Псынако I.
Метропольные цивилизации Ближнего Востока (Двуречье, Египет, многие городские культуры восточного Средиземноморья) не смогли перейти к Осевому времени, как индоевропейцы, и не смогли их заимствовать, как китайцы. Их идейный и духовный багаж не соответствовал изменившимся социальным условиям, прежде всего, – уровню индивидуализации. И им на смену пришли «осевые» культуры, как индоевропейские, так и семитские.
На Северном Кавказе переходить в мир абстракций и индивидуализма не было никакой необходимости. Наоборот, суровая реальность требовала сохранения архаичного коллективизма. И было не до абстракций. Наоборот, периодически, особенно во время масштабных нашествий кочевников, надо было вдобавок архаизироваться, чтобы выжить, отказаться от рафинированных, но недостаточно адаптивных социальных практик, и, может, заимствовать у соседей нечто удобное для ведения перманентной войны. Или выработать что-то новое, но исключительно в насущном военном направлении, и для укрепления единства семьи, локального коллектива. Именно в последнем северокавказцы достигли подлинных высот.
Таким образом, северная окраина мира ближневосточных «доосевых» цивилизаций уцелела. Например, во многом сохранилась описанная выше древнейшая средиземноморско-западноазиатская социальная структура, но весьма трансформировалась в «военно-партизанском» направлении. Севрокавказская культура резко маскулинизировалась, как в социальной практике, так и в идеологии. Она немало восприняла от кочевников и, возможно, утеряла некоторые культурные достижения, приобретя другие. При этом сохранялся последовательный консерватизм и очень избирательный подход к инновациям, которые, даже принимая, старались замаскировать.
Например, женщины окончательно лишились реального влияния на социальную жизнь патриархальных кавказских сообществ. Власть и влияние целиком стали прерогативой мужчины. Однако продолжали бытовать виды формального уважения к женщине. А в среде горских аристократов были очень сильны социальные практики архаичных мужских союзов.
При этом заимствовалось не что-то принципиально новое, а то, что могло дополнительно усилить уже существующее, которое приобрело дополнительную важность.
Та же маскулинность была значимой для представителей западноазиатского цивилизационного очага и без всяких кочевников. Военно-аристократические мужские союзы играли большую роль, например, в государстве Урарту, весьма вероятно, населенном народом, близким северокавказцам.
Но под влиянием условий жизни на Северном Кавказе и кочевнических традиций «мужской» сегмент социальной жизни получил еще большее развитие.
Под влиянием изоляции от «метрополии», на месте северного форпоста ближневосточной цивилизации где-то на рубеже нашей эры возникла особая северокавказская цивилизация. Под давлением кочевого мира она испытала существенную трансформацию. Одновременно под влиянием «осевых» систем мировоззрения (особенно мировых религий и религий откровения) полностью изменился и Ближний Восток.
На Северном Кавказе утверждается специфический общественный строй, основанный на «общинах без первобытности», в отличие от других аналогов такого общественного строя – очень часто без образования собственных городских центров.
Община без первобытности предполагает достаточно высокий уровень социального и культурного развития. При этом сохраняется хотя бы относительное и формальное равенство членов общины, которая организована по территориальному, а не по родственному принципу, возможность народных масс активно влиять на власть. Община без первобытности противоположна государственной деспотии, громоздкому чиновничьему аппарату.
У кавказцев найти «общину без первобытности» долгое время мешала сравнительная неразвитость городской культуры, а также разные формы исторического эволюционизма в сознании исследователей. Доктрина «родового строя» у М. М. Ковалевского до революции. «Феодализм» в советский период. (Представления об «обязательности» последнего также очень мешали изучению Древней Руси), хотя в рамках теории «кавказского феодализма» основные специфические особенности кавказской общины без первобытности рассматривались уже начиная с 1960-х годов. И специалисты-кавказоведы отлично знали об этих особенностях.
Но по многим причинам, в том числе политическим, говорили о «родовом строе», «военной демократии» и «кавказском феодализме». В настоящее время в целом верный тезис о северокавказской цивилизации зачастую наполняют совершенно ненаучным содержанием. В основном – пытаясь эту цивилизацию неумеренно масштабировать. Пишут о сословно-представительной монархии на Северном Кавказе. И даже о демократической государственности модерного типа.
Однако для первых двух вариантов уже средневековое северокавказское общество было слишком развитым, вовлеченным, например, в торговые отношения. Да и современные кавказцы отлично себя чувствуют в современном обществе, тогда как действительно первобытные народы вымирают, несмотря на все преференции. А для феодализма на Северном Кавказе откровенно не хватало государственного аппарата и социального неравенства, не говоря уже о «демократических республиках» и «сословных монархиях».
Зато имело место развитая многоуровневая самоорганизация общества: как по родственному принципу, так и по территориальному. Разные социальные группы активно боролись за власть и влияние, причем «демократические слои» нередко побеждали. Вот это совершенно нехарактерно ни для первобытного общества, ни для феодализма, а в античной Греции или в Новгородской республике практиковалось
