Я уже говорил, что считаю вас – лучшими людьми России. И сейчас, спустя почти год после этого, я убедился в этом ещё сильнее. Передаю приветы тем, кто следит за процессом через СМИ, Интернет, и распространяет информацию в социальные сети.
Надеюсь, что моё выступление увидят и услышат: Генеральный прокурор Российской Федерации, председатель следственного комитета, директор ФСБ. Поскольку в моей речи будет говориться и о должностных преступлениях сотрудников правоохранительных органов. Итак, приступим.
Не каждому выпадает возможность произносить последнее слово дважды. Мне эта возможность предоставлена удивительной настырностью моих преследователей, которые не хотят отказаться от обвинения даже тогда, когда оно полностью развалилось. В первый раз явыступал со своим последним словом в апреле 2012 года, а сейчас – конец сентября 2014. Дело Даниила Константинова идёт, а сам Константинов уже более двух с половиной лет находится в тюрьме.
Выступая в прошлый раз, я сказал, что обвинение в данном процессе потерпело полное фиаско, и было разгромлено по всем направлениям. В этот раз всё ещё хуже. Дело Даниила Константинова развивается по принципу бесконечного ухудшения качества обвинения. В обвинительном заключении не указан мотив преступления, не конкретизировано место преступления, способ преступления, а так же иные факты и обстоятельства, которые должны быть отражены в обвинительном заключении. Это лишает подсудимого и его защиту возможности узнать, в чём он обвиняется, в чём суть обвинения, возражать против него, защищаться всеми средствами и способами, позволенными законом. Напомню, что мотив преступления является признаком субъективной стороны преступления и неотъемлемым элементом состава преступления по делам об убийстве. Безмотивные преступления, а именно убийство – свойственно разве что сумасшедшему. В дальнейшем, я покажу, что отсутствие мотивов и других необходимых признаков – это не случайность, а закономерность.
Как я уже сказал, не указано точное место преступления. То ли убийство Темникова было совершено внутри вестибюля, то ли снаружи за стеклянными дверями, то ли в самих дверях. Это так и не стало ясно и в течение всего судебного процесса. Этого не знают ни государственный обвинитель, ни судья, ни подсудимый. И это тоже не случайно. В предварительном заключении присутствует ясная, ничем не подтверждённая формулировка: «Внешний вид Темникова и Софронова свидетельствовал о принадлежности к неформальному движению “punk”» - не раскрыто само понятие неформального движения «панк», не указано, что именно во внешнем виде Темникова и Софронова так взбесило нападавшего. Следователь, изобретатель этих формулировок, так и не смог ответить на вопрос защиты «Кто такие панки?» и «Чем они характеризуются?», что уже говорит много о предъявленном обвинении.
Непонятными остались формулировки о физическом и моральном превосходстве нападавшего, об унижениях в отношении человеческой жизни вообще и так далее. Я неоднократно просил разъяснения у обвинения, но мне фактически было отказано. В обвинительном заключении содержатся заведомо ложные сведения о якобы имевшем место отказе Константинова от прохождения полиграфа, хотя всё было как раз наоборот, что мы и показали, используя материалы уголовного дела. Ложно представлены и извращены показания свидетеля Петрова, о чём он и сказал во время судебного процесса. Таким образом, в действиях следователя, составлявшего обвинительное заключение, на мой взгляд, содержатся признаки состава преступления, предусмотренного статьёй 292 УК РФ – служебный подлог – внесение должностным лицом в потенциальный документ заведомо ложных сведений или ложных фактов. Кроме всего прочего, в обвинительном заключении содержатся выводы, основанные на предположениях: слова «мог», «могло», «может» в этом документе встречаются несколько раз. «Слюна могла быть смытой дождём», «Одежда Константинова могла быть постирана и уничтожена», «Нож мог быть уничтожен» - и так далее. Так же следствие реагировало на любые нестыковки и пробелы, закрывало их догадками и предположениями. Но, как мы знаем, предположение не может ложиться в основу обвинения.
Как я уже говорил, указанные недостатки не являются случайными. Уголовное дело в отношении Даниила Константинова сфабриковано от начала и до конца. Любая фальсификация оставляет за собой хвост, шлейф, который тянется от неё по всему делу. Липовые доказательства не могут не породить липовых формулировок. Липовый свидетель не может не оставить неясностей: если человек чего-то не видел, он не сможет дать точные показания. Это касается показаний Софронова, на которых строится всё это дело. Признаки фальсификации разбросаны по всем материалам дела: бессменные понятые, которые участвовали в семнадцати следственных действиях в период времени с апреля по ноябрь 2012(3) года, как раз тогда, когда якобы проверялось алиби Константинова. И это притом, что следователь Латынников утверждает: понятых он находил случайно, на улице. Случайно семнадцать раз.
Исчезновение целого ряда вещественных доказательств – сначала исчезают личные вещи Темникова: рюкзак, фотоаппарат и телефон, которые могут содержать сведения, имеющие отношение к его убийству. Они изъяты и первично осмотрены на месте преступления, но их содержание тогда осталось неизвестным. Исчезли видеозаписи с некоторых камер видеонаблюдения, в том числе из перехода вестибюля метро, о чём проговорился свидетель Суетев, сотрудник полиции это подтвердил.
Исчезновение видеозаписей со всех мест, которые имеют отношение к алиби, исчезновение ленты из ресторана «Дайкон»,на которую вначале ссылалось обвинение, пока она не стала неудобной для них. Исчезновение смывов крови из метро и вокруг него, по которым так и не смогли провести биологическую и судебно-медицинскую экспертизу. Затёртости, замазывание ошибок в протоколах следственного действия, которые описаны как «технические ошибки». Таких «технических ошибок» уже десятки.
Исчезновение данных преступления во всех протоколах следственного действия 22 марта 2012 года, как раз тогда, когда меня задержали. Протокол подписан всё теми же понятыми. Появление протокола допроса Софронова в день, когда он находился в другом городе на допросе в четырёхстах километрах от Москвы. Появление рисунка ножа и описание, в точности повторяющее данные характеристики орудия преступления, известного из ранее проведённой экспертизы. И это притом, что Софронов дал эти показания спустя два года после моего задержания. На суде Софронов заявил, что нарисовал нож по своей фантазии. Дофантазировав рукоять ножа. Как он объяснит противоречие между рисунком ножа и его устным описанием в суде?
Показания свидетеля Куприянова, который заявил в суде, что следователь показывал ей чек на покупку пароварки, и утверждал, что он найден рядом с трупом. Чек, разумеется, так же исчез и более того, вообще не появлялся в материалах дела.
Показания свидетеля Софронова о том, что он сам боялся быть привлечённым к уголовной ответственности по данному делу, ссылаясь на своё печальный опыт: «Вы же знаете, какая у нас полиция», – сетует Софронов, «– Я уже попадал в такие ситуации», – продолжал он. На вопрос адвоката, что это были за ситуации, он ответить не успел – вопрос снят судом.
Показания того же Софронова о том, что ему никто не угрожал – заявление об угрозе он написал на всякий случай, его же показания о том, что он не читал протокол следственных действий, поскольку плохо читает ( подписывает, не читая). Сальников тоже не читал свой протокол – он тоже плохо видит. Показания Софронова о том, что следователь Яковлев? неправильно записал его показания – указывающие не на Константинова, а на другое лицо как на убийцу Темникова. По этим данным протокол подписан самим Софроновым, и никаких замечаний к содержанию протокола не поступило. Однако сотрудник, причастный к составлению протокола в срочном порядке увольняется из органов. На вопрос о возможности продолжения своей работы в органах он отвечает: «упаси боже».
Вообще, показания Софронова – это отдельная история. Разброс его показаний поражает даже бывалых юристов. Тех, где он утверждает, что вовсе не знает и не видел, что случилось с Темниковым, до тех, где он уже опознаёт Константинова и попытается описать, что произошло с убитым, впрочем, попытки эти не очень удачны. В промежутках между этими двумя крайними вариантами он указывает на другое лицо, которое суд в дальнейшем не учёл. Странно, но первые показания, где Софронов не видел и не знает, что произошло с Темниковым, он даёт тогда, когда в уголовном деле ещё нет Константинова, а начинает их менять, когда с подачи центра «Э» Константинов начинает появляться в деле.
Во время обоих своих судебных допросов в 2012-2014 годах Софронов откровенно врёт – путается, неоднократно меняет свои показания в течение каждого из допросов. Меняет место драки и замах ножом: то на улице, то за стеклянными дверями, то в вестибюле метро, то вообще – в дверях. Меняется и траектория замаха: то сверху вниз, то прямо, то вбок – и то, и другое, кстати, опровергает криминалистическая экспертиза, утверждающая: удар был нанесён снизу вверх. Узнав, что его описание противоречит экспертизе, Софронов томно произносит: «Блин! Вот незадача, не угадал».
Всё это со всей очевидностью свидетельствует: Софронов вовсе не видел то, о чём говорит, вне зависимости от того, кто же на самом деле был на месте преступления.
Интересен сам портрет этого свидетеля обвинения. Внешность его меняется. То он предстаёт как «панк» со свежевыбритыми висками, то появляется с совершенно нормальной причёской. Говорит на криминальном жаргоне. Заявляет, что воровал он как панк, а показания даёт как честный гражданин. У него богатая биография: 9 классов образования, в 13 лет совершил первую кражу, за что был поставлен на учёт. Этот факт он будет позже отрицать, не зная того, что это зафиксировано в материалах дела. Постоянно меняет место работы – нигде не задерживается надолго. Часто меняет место жительства – то он живёт у тётки в Москве, то у себя в деревне, где во время следствия умудряется совершить десять краж с взломом, находясь под государственной защитой; то в подъезде какого-то дома, куда ему звонит несуществующий, по его словам, телефон следователя – «легавого», как говорит Софронов. Вовлекает в преступную деятельность своих друзей и свою девушку, но будучи пойманным спокойно сдает их органам. Он не приходит на похороны своего друга Темникова, не навещает его родителей. Позже на суде он объяснил это тем, что был ранен, и у него болела рука. Но его больная рука, почему-то, не помешала ему совершить более десятка краж.
В своих показаниях на следствии Софронов упорно скрывает факт своего привлечения к уголовной ответственности, то есть врёт, что зафиксировано в протоколах следственного дела. За многочисленные преступления его приговаривают к беспрецедентно мягкому наказанию – к условному сроку. Но эта мера держится только до тех пор, пока он не даст показания против Константинова в суде. Потом, как только он становится ненужным, его отправляют в тюрьму. Его обманули, как и поступают обычно с отработанными лжесвидетелями. Но вот незадача – дело отправлено на доследование – и Софронов снова мчится в Москву, на этот раз уже в наручниках. И в этот раз ему подсластили пилюлю, пообещав условно досрочное освобождение. Но, хватит о Софронове, в материалах дела ещё достаточно свидетельств сфабрикованности обвинения.
Отказ в проведении полиграфа Константинова. Отказ от проведения полиграфа свидетелем алиби. А между тем, свидетели алиби прошли независимые исследования полиграфа, полностью подтверждающие правдивость их показаний. Неоднократный отказ в проведении проверки показаний Константинова на месте, а ведь я просил об этом четыре раза. Отказ проведения проверки показаний на месте свидетелей алиби. Следствие сознательно ограничивало права обвиняемого всеми доступными способами. Отказ получения детализаций интернет-соединений с телефона Константинова – следствие страшно боялось этогопруфа, который бы полностью подтвердил показания подсудимого и свидетелей алиби. Нам отказывали в этом исследовании больше двух раз, вплоть до того момента, пока данное интернет-соединение не исчезло. Очень жаль. А ведь объективное расследование, направленное на установление истинного хода дел, могло без всяких опасений запросить эти данные – и в правду, почему бы нет, чего бояться? Отказ в проведении очных ставок, между мной, свидетелями алиби и работниками ресторанов, по причине того, что противоречивых показаний нет. Теперь обвинение утверждает, что противоречия есть. Отказ в проведении очных ставок между Константиновым и Софроновым, после того как Константинов дал погромные показания, где появились взаимоисключающие противоречия показаний Софронова и Константинова. Внятных объяснений по поводу отказа не поступило. Отказ в медицинском освидетельствовании свидетеля Софронова 22 марта 2012 года, несмотря на то, что сторона защиты ясно указывала на признаки наркотического опьянения у последнего, и сделало соответствующее заключение в протоколе следственных действий. Отказ в проведении наркологической и психолого-психиатрической экспертизы Софронова.
Как из многих миллионов людей они выбрали именно меня и представили на опознание Софронову?
Впрочем, один из следователей ответил: по озарению. Его посетило озарение! Амнезией заразились и оперативники, ведущие сопровождение данного дела: они так же не смогли объяснить, откуда взяли Константинова, и не смогли указать источник своей осведомлённости. Я объясню. На юге Москвы происходит убийство, а из всех жителей столицы для опознания Софроновым был представлен Константинов, который живёт на противоположном конце города. Никаких объяснений этого факта так и не поступило. Я могу продолжать этот список доказательств фальсификации дела очень долго, в течение многих часов – но у нас нет на это времени. Всё это частности, ну а что же в целом? Давайте посмотрим, какую картину преступления рисует нам обвинение.
Меня обвиняют в том, что 3 декабря 2011 года, в День Рождения моей мамы, я по неизвестной причине, с неизвестными лицами, неизвестным способом, попал на место преступления, где неустановленным способом, неизвестным оружием убил неизвестного мне человека. А потом неустановленным способом оперативники вышли на Константинова. В этом уравнении слишком много неизвестных.
Но это никого не смущает. Не смущает и заведомая абсурдность представленных картин, которая 27-летнему юристу и общественного деятелю приписывает поведение девиантного и неадекватного подростка, разгуливающего с ножом в кармане с неизвестными отморозками вместо того, чтобы отмечать семейный праздник в кругу родных и близких. И это несмотря на то, что в деле имеется множество материалов, которые характеризуют меня с противоположной, положительной стороны. Обвиняемое преступление и модель поведения во многом противоречат психологическому профилю личности Константинова, установленного несколькими психолого-психиатрическими экспертизами, положительными характеристиками с места учебы, показаниями свидетелей о характеристике личности. При ближайшем рассмотрении картин, нарисованных следствием, дело рассыпается на глазах.
Плевок, с которого, согласно версии обвинения, началась ссора, оказался чистой выдумкой. Слюна так и не найдена ни на куртке убитого, ни на его теле, ни внутри вестибюля метро, ни снаружи.
Видимо это больная фантазия Софронова придумала его для того, чтобы хоть как-то объяснить ссору, причина которой была в чём-то другом, о чём не хочет говорить свидетель обвинения. Возможно, что Софронов с Темниковым сами на кого-то напали и получили столь жёсткий отпор. Возможно, что какая-то поножовщина была и между ними – нам это неизвестно. Отсутствие слюны для следствия было так трагично, что пришлось проводить дополнительный допрос эксперта и ставить перед ним заведомо идиотский вопрос: А могла ли слюна исчезнуть сама собой? Эксперт, разумеется, ответил, что не могла. Так что плевка не было. А ведь про плевок на куртку Софронов говорит на всех своих показаниях. Плевок на куртку кочует из одного протокола допроса в другой – это единственное, что в них неизменно. И это единственное неизменное – не найдено. В вестибюле метро Академика Ягеля и его окрестностях вообще не найдено ничего, что бы указывало на Константинова. Ни на трупе Темникова, ни на одежде нет никаких следов, указывающих на него – ни отпечатков пальцев, ни крови, ни микрочастиц волос, кожи, одежды – ничего. На моей одежде так же нет никаких следов Темникова или Софронова. Нож – не установлен и не найден. Зато проведена экспертиза по рисунку ножа. Вывод однозначный: установить тождество между рисунком ножа и орудием преступления – невозможно. В своей блестящей речи адвокат перечислил сорок доказательств, опровергающих обвинение. Не буду повторять их все, вот только некоторые из них:
Протокол осмотра места происшествия от 3 декабря 2011 года, из которого не следует, что на месте преступления присутствовал Константинов – нет никаких следов или предметов, указывающих на него.
Показания свидетелей Петрова и Сальникова, из которых следует, что Константинова на месте преступления они не видели, и увидели его в первый раз в суде.
Заключение судебно-медицинской экспертизы № 3045, из которого следует, что на теле потерпевшего не обнаружено ничего, чтобы имело отношения ко мне.
Показания самого подсудимого, то есть меня, показания свидетелей алиби, психофизиологическое исследование на полиграфе, подтверждающее правдивость показаний свидетелей алиби.
Заключение специалиста в области психологии, которым была дана оценка показаний свидетеля Софронова, данные которой были прибавлены к следствию в ходе судебного заседания, о том, что Софронов со своей несвязностью и противоречивостью показаний может давать неправдивые показания. Специалист подробно описал критерии, по которым он сделал такие выводы.
Показания свидетеля Круговых Таисии, которая свидетельствовала о том, что видела и производила видеосъёмку Константинова, который 5 декабря 2011 года присутствовал на митинге «За честные выборы», и не видела никаких телесных повреждений на лице , голове и шеи обвиняемого. Данный факт свидетельствует, что 3 декабря 2011 Константинов в драке не участвовал.
Заключение специалиста в области судебной медицины Петрова гласит, что видеозапись, сделанная 5 декабря 2011 года, не обнаруживает никаких телесных повреждений Константинова. Данный факт свидетельствует о том, что я в драке не участвовал.
Показатели свидетеля Мангушева, второго, кто видел меня, опять же, 5 декабря 2011 года уже после задержания на митинге. У меня не было никаких телесных повреждений, поведение было нормальное и адекватное. Меня ничего не беспокоило.
Заключение регулярной судебной генетической экспертизы, из корой следует, что я не взаимодействовал с убитым Темниковым – не плевался в него и не был на месте происшествия.
Заключение медико-криминалистической судебной экспертизы № 21512, из которой следует, что изъятые у Константинова дома ножи не были использованы в качестве орудия преступления.
Заключение биологической экспертизы № 448/385, которое гласит, что на куртке Темникова слюна не найдена. Данные доказательства подтверждают факт отсутствия Константинова на месте происшествия и отсутствие взаимодействия с субъектом.
Видеозаписи из метро улицы Академика Ягеля, и просмотренные в зале судебного заседания скриншоты с камер наружного наблюдения, из которых следует, что на месте происшествия 3 декабря Константинова не было. Зато на видеозаписях имеется молодой человек в бело-чёрной пятнистой куртке, подходящий под описание Софронова.
Справка обхода РАЙПО, осмотр соединений мобильных телефонов, и так далее, и тому подобное. А ведь есть ещё свидетели алиби, подтверждающие показания, тетрадь заказа столика из ресторана, фотографии, тетрадь учёта расходников ресторана, показания свидетелей – все эти доказательства в совокупности полностью подтверждают невиновность Константинова и указывают на явную фальсификацию дела. Но не буду вас утруждать формальной стороной этого дела.
Дело Даниила Константинова – это не просто фальсификация. Это политическое преследование. Точечная, прицельная репрессия, направленная против одного человека. Вместе с тем, это дело следует оценивать в совокупности с другими репрессиями против оппозиции. С другими политическими героями: дело Удальцова и Развожаева, Болотное дело, дело Навального. А так же преследование лидеров и активистов русского национального движения Нацбол, которые под разными предлогами осуществлялись в течение нескольких лет. Однако дело Константинова имеет одно важное отличие от всех вышеперечисленных дел: если в остальных делах основой для преследования является уголовно-правовая интерпретация тех или иных событий, действий, коммерческих сделок, массовых акций и выступлений, то в деле Константинова обвиняемый просто вмонтирован в события преступления, к которому он не имеет вообще никакого отношения. Не был на месте преступления, незнаком ни с потерпевшим, ни с нападавшим. Уголовное дело сфабриковано «под ключ», с самого начала и до конца. О политическом характере дела Константинова свидетельствуют многие факты и материалы, имеющиеся в деле: участие центра противодействия экстремизму и ФСБ в следственной группе по делу о, казалось бы, банальном бытовом убийстве. Против меня были мобилизованы целые федеральные ведомства – два главных управления по борьбе с экстремизмом МВД России и управление МФСБ России. То есть, повторюсь, даже не территориальные отделы, а основные федеральные структуры. Никто из допрошенных следователей так и не смог внятно объяснить, почему эти ведомства были включены в состав следственных групп, и что они там делали. Документы, исходящие из центра «Э», содержащиеся в деле, подписаны сотрудниками в рамках генералов и полковников – генерал-майор Смирнов полковник Тетерин и т.д. Генерал-майор Смирнов, ни много ни мало, заместитель руководителя всего ГУПЭ МВД России. Пусть только посмеют сказать, что это обычная практика в делах об убийствах.
Какой же образ Константинова рисуют нам в документах Центра «Э». Давайте обратимся к уголовному делу. У них имеется постановление о рассекречивании сведений, составляющих государственную тайну – да-да, вы не ослышались. Даниил Константинов уже стал государственной тайной. В этих документах рисуется страшный образ Константинова и его окружения: «Возглавлял экстремистское сообщество, нарушал оперативную обстановку в городе, проводил массовые акции протеста, в том числе, и несанкционированные». Дальше, ещё круче: «Осуществлял финансирование экстремисткой деятельности России при помощи незаконных финансовых схем и аффилированных коммерческих структур», – поистине демонический человек. А в результате – ничего. Всё это оказалось клеветой. За два с половиной года, прошедших с момента появления данных документов, не приведено никаких фактов, подтверждающих данную информацию. Мнимый руководитель мнимого экстремистского подполья, злой финансист, спонсирующий экстремизм в России… поднимите руку, кого я здесь спонсировал! Не найдено никаких аффилированных коммерческих структур, никаких незаконных финансовых схем. В документах следствия упоминаются другие люди и структуры: «Движение против нелегальной иммиграции», «Русское Общественное Движение», партия «Новая сила».
Видимо, готовился большой политический процесс наподобие «Болотного дела», только справа – с обвинениями в экстремизме, с провоцирование массовых беспорядков, с финансированием оппозиции в России. Именно поэтому производство обысков в офисе моего отца было поручено Центру «Э», постановление об обыске сохранилось в деле. Именно поэтому «эшники» разгромили офис, изъяв оттуда всё, что только можно – договоры, печать, бухгалтерскую отчётность, несколько компьютеров. Хотели что-то найти, но у них это не получилось. На этом и споткнулась политическая полиция, готовя большой политический процесс. Потом было принято решение просто закрепить за Константиновым убийство, чтобы хотя бы частично выполнить поставленную задачу по разгрому правого крыла оппозиции. А представьте, если бы получилось: Константинов смог бы выступить одновременно в роли Удальцова, Развозжаева, и Таргамадзе – сам финансирую, сам осуществляю, сам руковожу. Вот так дела…
Причина беспокойства спецслужб тоже ясна – объединительные процессы в оппозиции, совместные акции создания единых вполне реальных органов оппозиции – сначала гражданского совета, а потом – и координационного совета оппозиции, подготовка крупных акций в начале мая 2012 года. Именно тогда было принято решение о разгроме оппозиции. Справа целью стал Константинов, другие лидеры национального движения повержены разнообразными делами по 282-ой статье, слева – Удальцов, Развозжаев. Все эти задачи выполнены, цели повержены и находятся в тюрьме.
Есть и другие материалы дела, свидетельствующие о политическом заказе. Например, интервью, размещённое на сайте «Русская Платформа», включенное в материалы дела УУП МВД. Перед допросом а 12 марта 2012 года и 15 июля о совместных политических акциях со мной – о маршах против пакта преступности, о партии «Новая сила», о движении «Русский гражданский союз», о Данииле Константинове как об участнике уличных акций. Интересно то, что Феоктистову предъявляют фоторобот молодого человека в капюшоне, сказав, что он и есть основной подозреваемый в убийстве. Как странно это перекликается с показаниями Софронова в феврале 2012 года, где он указывает на иное лицо, не Константинова, как на лицо, совершившее преступление. Что это? Опять совпадение? В материалах прослушивания законного разговора Феоктистова и Фёдорова несколько раз звучит фраза о том, что кто-то из группы охраны Константинова, или сам Константинов, совершил преступление. Но группа охраны загадочным образом исчезает из дела. Информация не подтвердилась.
Интересно, как меняются материалы дела, с изменением политической обстановки в стране в 2011-2012-х годах. Сначала Константинова вообще не было в деле, потом, с развитием протестов в декабре-январе, Константинов появляется в качестве лица, присутствующего при нанесении ударов Темникову. Видимо, в этот момент устраивал следствие как обычный рядовой хулиган или руководитель группы хулиганов. А в конце марта 2012 года – превращается в главного подозреваемого – вначале по ч.1 ст. 105 УК РФ, а на следующий день после выборов в координационный совет оппозиции – подписано обвинение по ч.2 ст. 105 УК РФ. Что это? Опять совпадение?
Таким образом, многочисленные материалы дела свидетельствуют, что дело об убийстве Темникова носит заказной политический характер. Но это не единственный вывод, который мы должны сделать из данного уголовного дела и из того, что происходит вообще вокруг нас. Репрессии против оппозиции – лишь часть большого процесса. Это только этап в широком наступлении на гражданские права и самой России, которое осуществляется сейчас. Посмотрите, что происходит: буквально каждый день «взбесившийся принтер» поставляет нам всё новые и новые агрессивные ограничительные законы – в сфере интернета, политики, некоммерческих организаций, сохранения персональных данных и т.д. Это целенаправленная стратегия. И даже находясь в таком положении, в котором я сейчас нахожусь, я не могу это принять, не могу с этим согласиться. Я считаю, что граждане России должны и дальше последовательно отстаивать свои конституционные права и свободы, не отступать и не сдаваться перед натиском государства. Это основное, что я вам хочу сказать.
Вне зависимости от оценки событий на Украине, в России эти события используются исключительно для закручивания гаек, подавления оппозиции и искоренения инакомыслия. Мы этого допустить не можем. Поэтому я призываю вас объединить свои усилия для защиты и реализации гражданских прав и свобод легальными законными методами.
В заключение хочу сказать ещё кое-что. Дело Константинова – это не только фальсификация и политическое преследование. Прежде всего, это большая подлость. Подлость по отношению к молодому невиновному человеку, которому пытаются разрушить жизнь. Подлость по отношению к его семье, которую пытаются лишить мужа и сына. И наконец, подлость по отношению к покойному Темникову и его семье – ведь его жизнь стала разменной монетой в грязной политической игре против Константинова.
