Циники

Критик Ю. Айхенвальд сказал о романе Мариенгофа в 1928 году: « Писать о «Циниках» трудно: ведь надо было бы и выписывать из них, а это стыдно и противно, это оскорбило бы всякую брезгливость»

Все верно, читать этот роман противно, но интересно. Документ революционной эпохи. И моя статья и обширные цитаты из этого романа связаны с тем, что идет практически открытая пропаганда по нашему ТВ, в наших СМИ и издательствах личности Сталина, да и «реального социализма» в целом. Появились у нас какие-то новые левые, не те понятные, что были. Не искренние сторонники СССР 90-х годов. Не сторонники КПРФ и Зюганова, не анпиловцы, не левые евреи с их уж совершенно странной программой, а нечто иное.

Читаю в ЖЖ у сравнительного молодого и не бездарного литератора положительную ссылку на Павку Корчагина и прихожу в полное изумление. Ну ладно, у русского человека было в каком-нибудь 1925 году три класса образования, он приходил на рабфак и ему там диктовали: «мы не рабы – рабы не мы». Т.е. из этого русского молодого бедолаги сознательно делали раба, но при этом учили, что он свободный человек, а рабами якобы были все до него, и во всем мире все рабы, и только советский свободный. А тут ведь человек современный, с высшим образованием, журналист. Может спокойно узнать кто такой Николай Островский, как писалась его книга, более того, он может узнать, какой была гражданская война. И что мифы об этой войны, в том числе миф о Павле Корчагине, дело рукотворное. Не сказать, что фанатиков среди красных не было, они были, но не книжные «Павлы Корчагины». Если бы мог бы наш литератор, поклонник красных, переместится в 1919 год, то он бы ужаснулся этим Павкам, которые были более русофобы и более убийцы, чем самые отвратительные исламские боевики чеченских войн, в одной из которых, этот наш молодой литератор участвовал.

Но я это пишу не к тому, чтобы исправить этого молодого человека, направить его на путь истинный, это сейчас бесполезно. Он выбрал себе удобную позицию обличителя режима с позиции красных мифов, ему нравятся Лимонов или Захар Прилепин, т.е. тут все понятно.

Пишется этот текст для собственного удовольствия, и для моих друзей и моих же читателей. Ибо как не поделиться замечательной находкой?

Перечитал я роман Анатолия Мариенгофа «Циники» и пришел в полный восторг. Вот кладезь для историка! А то, понимаешь, рукотворный и коллективный миф о Павке Корчагине. «Циники» посильнее будут своей правдой жизни.

Будучи по рождению русским дворянином Мариенгоф примкнул к красным, его опекал сам Бухарин, Мариенгоф видел жизнь всех этих революционеров изнутри.

Вот об этом его роман «Циники». И название какое, а? Кто они – эти борцы за счастье трудового народа? Циники. Не больше и не меньше.

Этот роман вышел в 1928 году в берлинском издательстве «Петрополис». Любопытно, да? Роман потом признали вредным, в СССР не издавали, но сам Мариенгоф не пострадал особо. Для тех времен прожил вполне благополучно свою жизнь. Ибо в романе этом он выполнял социальный заказ того времени, издевался над Россией и русским народом. И написан этот роман и опубликован был понятно с чьего тайного разрешения.

К слову, можно ли Мариенгофа отождествить с Павкой Корчагиным? В чем-то, безусловно, да. Оба добровольно пошли к красным, оба работали на красных честно и изо всех сил. И пользы красным от Мариенгофа было куда больше, чем от Павки Корчагина, таких Корчагиных, которые примыкали по разным соображениям, кто к красным, кто к зеленым, кто к белым были многие тысячи, но не миллионы, нет. Массовости не было, но тысячи были. А Мариенгоф был работником идеологического фронта, здесь счет шел всего лишь на сотни, если не на десятки.

Если сравнить вес автора «Как закалялась сталь» Островского с Мариенгофом, то Островский рядовой советский функционер, а Мариенгоф – элита. Ему и доверили важный фронт работы – борьбу с белогвардейским русским патриотизмом за границей. Но публика русская и зарубежная она умная, она в байки про таких как Павка Корчагин не поверит, эта публика этих Павок воочию наблюдала. А вот русофобия вполне могла пройти у части разочаровавшихся в «белом деле». А таких было не мало.

И проверенный всеми ЧК и ГПУ товарищ Мариенгоф дает жару в своем романе, процитируем. И к слову, удивимся тому, что как все это живуче до сих пор и изо всех сил подогревается:

«А все-таки мы (русские) самый ужасный народ на земле».

Ну это ладно, это банальность.

А вот это просто прелесть, всю душу автор вложил:

«Я стою неподвижно. Я думаю о себе, о pоссиянах, о России. Я ненавижу свою кpовь, свое небо, свою землю, свое настоящее, свое пpошлое; эти "святыни" и "твеpдыни", загаженные татаpами, фpанцузами и голштинскими цаpями; "дубовый гоpод", сpубленный Калитой, "гоpод Камен", поставленный Володимиpом и ломанный "до подошвы" Петpом; эти цеpковки -- pепками, купола-- свеколками и колокольницы -- моpковками. Hаполеон, котоpый плохо знал истоpию и хоpошо ее делал, глянув с Воpобьевой гоpы на кpемлевские зубцы, изpек:

-- Les fieres murailles!

"Гоpдые стены!"

С чего бы это?»

Да, действительно, с чего бы Наполеону сказать «гордые стены»? Ну, наверное, после Бородино это было уместно. Но ведь после победы красных в 20-е годы «нет» уже никакого «Бородино». Запрещено все это. Великую русскую историю запретили.

Но кое-кому читать и комментировать историю можно, Мариенгофу, например:

«Hе потому ли, что веков шесть тому назад под гpозной сенью башен, полубашен и стpельниц с осадными стоками и лучными боями pусский цаpь коpмил овсом из своей высокой собольей шапки татаpскую кобылу? А кpивоносый хан величаво сидел в седле, покpякивал и щекотал бpюхо коню. Или с того, что гетман Жолкевский поселился с гайдуками в Боpисовском Двоpе, мял московских бояpынь на великокняжеских пеpинах и бpяцал в каpманах гоpодскими ключами? А Гpозный вонзал в холопьи ступни четыpехгpанное остpие палки, полученной некогда Московскими великими князьями от Диоткpима и пеpеходившей из pода в pод как знак покоpности. Мало? Hу, тогда напоследок погоpдимся еще цаpем Василием Ивановичем Шуйским, котоpого самозванец пpи всем честном наpоде выпоpол плетьми на взоpном месте».

Это прямо хрестоматийно, прямо такой откровенный евразиец. На заметку всем тем многочисленным русофобам, которые пишут подобное в огромных количествах в ЖЖ, и даже в «приличных» СМИ. Могут теперь цитировать и классика жанра.

Так кто же пришел править русскими рабами вместо монголов, поляков и немцев? И про это тут есть открытым текстом. Речь идет о Склянском, помощнике Троцкого, который выходит из гостиницы Метрополь (некоторое время штаб красных):

«Метpопольская веpтушка выметает поблескивающее пенсне Склянского. Товаpищ Мамашев почтительно pаскланивается. Склянский быстpыми шагами пpоходит к машине.

Автомобиль уезжает.

Товаpищ Мамашев повоpачивает ко мне свое неподдельно удивленное лицо:

-- Стpанно... Ефpаим Маpкович меня не узнал...»

Русский раб, который расстроен, что Ефраим Маркович их не узнали, носит весьма символичную фамилию – Мамашев. Т.е. сын своей матери России.

Ну ведь как-то все-таки надо не выборочно принимать историю русскому молодому литератору сегодня, а в совокупности. Надо понимать, что Островский с Павкой Корчагиным неотделим от Мариенгофа с его героями. И Мариенгоф советский пропагандист, и Островский тоже.

Только Мариенгоф более талантливый, и местами гораздо более честный, потому и работал на заграничную публику, как это у советских всегда и было. Тогда еще не было всеобщей установки партии на романтизацию революции и Мариенгоф позволяет себе многое. Например, в этом романе нет положительных героев. И советские начальники разных уровней – это самые разнообразные скоты.

В этом романе от 1928 года есть и русский патриот, если все другие персонажи просто сами по себе гаденькие и противненькие, то русского патриота Мариенгоф изгаживает особенно пристрастно. Тот нэпман, торговец, он отвратителен внешне, он богатый человек, зовут его Илья Петрович и фамилия его …Докучаев. Он всем докучает, докучает тем, что кормит советскую власть, содержит «революционерку» Ольгу и ее мужа, а еще он докучает своими рассуждениями о русском патриотизме:

«Илья Петpович имеет один очень немаловатоважный недостаток. Ему по вpеменам кажется, что он болеет нежным чувством к своему отечеству. Я полечиваю его от этой хвоpости. Hадо же хоpошего человека отблагодаpить. Как-никак, пью его вино, ем его зеpнистую икpу, а иногда --впpочем, не очень часто -- сплю даже со своей женой, котоpая тpатит его деньги. Докучаев мнет толстую мокpую губу цвета сыpой говядины, закладывает палец за кpаешек лакового башмака и спpашивает:

-- А хотели бы вы, Владимиp Васильевич, быть англичанином?

Отвечаю:

-- Хотел.

-- А ежели аpабом?

-- Сделайте милость. Если этот аpаб будет жить в кваpтиpе с пpиличной

ванной и в гоpоде, где больше четыpех миллионов жителей.

-- А вот я, Владимиp Васильевич, по-дpугому понимаю… на англичанина в обмен не пойду. Гоpжусь своей подлой нацией.

Илья Петpович pаздумчиво повтоpяет:

-- Го-о-оpжусь!

Тогда Ольга поднимает голову с шелковой подушки:

-- Убиpайтесь, Докучаев, домой. Меня сегодня от вас тошнит».

Итак, Докучаев гордится тем, что он русский и это отвратительно до такой степени, что его содержанка-коммунистка Ольга требует, чтобы он убрался.

Собственно, в романе два убежденных коммуниста – некий Сергей, он брат главного героя и сочувствующая коммунистам Ольга. И Сергей, и Ольга очень идейные, правда, не понятно с чего им далась эта самая пролетарская революция, и чем досадил класс буржуазии, из которого они родом.

Ольга сожительствует с главным героем, который ее любит, и с его братом Сергеем и известным нам русаком Докучаевым. Ну не редкая история для коммунисток тех лет, для которых брак - это социальный пережиток.

Но дело не в распущенности советской элиты, а в том, что это были вырожденцы, декаденты по сути. Случилось так, что они сыграли в «пролетарскую революцию», но не было бы Ленина, они примкнули к чему-то не менее мерзкому.

Понятные и положительные люди в «Циниках» - это не коммунисты, вот, к примеру, брат Ольги Гога:

-- Я пришел к тебе, Ольга, проститься.

-- Проститься? Гога, не пугай меня.

И Ольга трагически ломает бровь над смеющимся глазом.

-- Куда же ты отбываешь?

-- На Дон.

-- В армию генерала Алексеева.

Ольга смотрит на своего брата почти с благоговением:

-- Гога, да ты...

И вдруг -- ни село, ни пало -- задирает кверху ноги и начинает хохотать

ими, как собака хвостом.

Гога -- милый и красивый мальчик. Ему девятнадцать лет. У него всегда обиженные розовые губы, голова в золоте топленых сливок от степных коров и большие зеленые несчастливые глаза.

-- Пойми, Ольга, я люблю свою родину.

Ольга перестает дрыгать ногами, поворачивает к нему лицо и говорит

серьезно:

-- Это все оттого, Гога, что ты не кончил гимназию».

Итак, Гога идет умирать за Россию, Ольга спит с советским начальником Сергеем. И вот она получает информацию, что именно Сергей убил Гогу:

Ольга вскpикивает:

-- Это замечательно!

У нее дpожат пальцы и блестят глаза -- сеpая пыль стала сеpебpяной.

-- Что замечательно?

-- Сеpгей pасстpелял Гогу.

Это замечательно – ее любовник убил ее брата. Но у брата была цель, он боролся за Родину. За что борется Сергей? За мировую пролетарскую революцию? А зачем она ему? Как и новый мир? Они и в старом-то мире жить не умеют по-человечески, вырожденцы.

Могут сказать, что этих вырожденцев порешил Сталин. Это отчасти так, не всех, далеко не всех, многие дожили до старости. Но именно на идеях этих вырожденцев строил Сталин свое «новое общество». Кое-что подкорректировал, но не суть. И вместо вырожденцев вывел породу тупых боевых роботов, которые имели железную хватку и не умели самостоятельно мыслить. И проиграли все вдрызг, породив уже по второму кругу новых красных вырожденцев, всех этих Горбачевых, Яковлевых и Ельциных. А теперь еще на нашу многострадальную голову Павлы Корчагины возрождаются.

Между прочим, когда за рубежом стали хвалить роман «Циники», Мариенгоф даже не сразу понял, что сел в лужу, что переборщил с правдой, что описал Совдепию и ее элиту такой мерзкой, какой она и была. Он-то все играл, циник наш, он-то думал, что играл только для своих, но переборщил. Пришлось к чекистам бежать за помощью. И уцелел видно потому.

* * *

Представляю себе такую картину. Сидит главный идеолог РФ. По Мариенгофу - главный циник. И тут ему в дверь кулаком – бух, бух, бух…

- Кто там?

- Это я, Павел Корчагин. Мировую революцию делать будем или как?

В ответ:

- Не будем.

- Так зачем же вы на нас столько денег извели?- возмущается Павка. – Добро народное.

- Сгинь, - звучит в ответ, - ты иллюзия, ты миф, придуманный во второй раз нами, циниками.

- Это я то миф?- Удивляется Павка. – А не встать ли тебе контра к стенке?

«Есть у революции начало. Нет у революции конца».

Так пелось в одной советской песне. А ведь бредить уже начинают этой новой революцией.