Ответ на статью Александра Севастьянова.
Дорогой Александр Никитич!
С признательностью, а не обидой отношусь к тому, что Вы освежили в моей памяти времена жарких идеологических дискуссий, в коих мы с Вами от души участвовали. Соблазн взяться за былое и драться ради хорошей драки был бы велик, да, вот беда, сами по себе подобные пике уже давно не тешат мое самолюбие. Любой человек, минимум пять раз в день символически уничижающий свой интеллект, указывая голове на ее место в земных поклонах, не сомневается в том, что он не обладает знанием, кроме того, которым его наделил Знающий, видением, кроме того, которым его наделил Видящий, и, тем более, славой, кроме той, которой его наделил Славный. Мы знаем, что у нас нет ничего, а все, что есть, дано взаймы и придется возвращать, посему превозноситься перед такими же Божьими тварями дело неблагодарное. Пишу это не ради красного словца, а для того, чтобы обозначить на будущее свой подход – дискуссию я продолжаю исключительно потому, что вижу в этом пользу для религии, и прекращу со своей стороны тогда, когда перестану ее видеть, как бы это ни смотрелось со стороны.
К счастью или к сожалению, все высказанные Вами по существу доводы (не думаю, что есть смысл размениваться по мелочам, чтобы деревья не заслонили от нас леса) мне понятны и известны наперед, ведь за двадцать без малого лет, прошедших с момента нашего знакомства, в них не появилось ничего, чего бы я не знал. Поэтому, смею утверждать, что хорошо понимаю Вашу логику, и объяснять мне ее вряд ли стоит, если только не ставится задача самоутвердиться перед читателями. С моей стороны, спорить, чтобы помешать Вам в этом, не имело бы смысла – я достаточно признателен Вам за моральное наставничество моего юношеского периода, чтобы позволить потешить Ваше самолюбие за мой счет. Но мною движет другой мотив – желание, по крайней мере, донести до Вас свою логику, которой Вы пока, очевидно, не понимаете.
С позиций религии
Вы пишите: «Поэтому окончательный выбор любой веры, на мой взгляд, – самая ужасная ошибка, какую может в жизни совершить человек. Постоянный поиск истинной веры, поиск, в котором нет и быть не может остановки, – вот достойный путь.
Но Вы свой выбор сделали и остановились на этом. И все, что Вы написали в своих возражениях мне, обусловлено этим обстоятельством. Вот, чего я, по правде говоря, уже не ждал от Вас (я думал, за десять лет Вы подостыли, поотрезвели, повзрослели); вот что делает в принципе невозможным спор между нами по существу религиозных воззрений. Вот что не позволит нам придти к консенсусу в оценке исламизации русских людей. Ибо Вы уверены, что за Вашими словами стоит абсолютная истина религии (неважно какой), стоит Аллах; мне же сама подобная мысль кажется дикой, самонадеянной и несбыточной, лишающей почвы всякую полемику».
Если бы дискуссия между нами шла как между верующим и релятивистом, я бы не стал оспаривать Ваши слова, да, мне бы было и неинтересно спорить. Но я утверждаю, что позиционируя наш спор таким образом, Вы глубоко заблуждаетесь и пытаетесь ввести в заблуждение читателей, потому что спор между нами – это спор между двумя «верующими», но верующими в двух разных богов, адептами двух разных религий.
Конечно, Вы с этим не согласитесь. Для Вас как для «диалектического материалиста» религия, надо полагать, это «особая форма осознания мира, обусловленная верой в сверхъестественное, включающая в себя свод моральных норм и типов поведения, обрядов, культовых действий». В принципе, это не только марксистский взгляд – подобное представление о религии как «одной из форм общественного сознания» наряду с моралью, нравственностью, наукой и идеологией, отличающейся от них, является преобладающим у «современных людей». Отсюда и представление о религии, призванной существовать в закуточке «духовности», вмешательство которой в сферу не то, что науки и идеологии, но даже и морали и нравственности, воспринимается «современным», то есть, секулярным человеком как мракобесие и анахронизм.
Однако у меня для Вас есть плохие новости – эта мудреная конструкция не кажется убедительной нам, тем, кто руководствуется исламским пониманием религии. С нашей точки зрения, религия (дин) это любая система воззрений (акъыда), определяющая смысл жизни и принципы мироустройства, равно как и божество (илях) это любой объект поклонения, то, ради чего человек живет и что наделяет его жизнь смыслом.
Ваша религия очевидна – это национализм, ибо нация является вашим божеством, объектом поклонения (тъагут), с точки зрения которого Вы оцениваете добро и зло, пользу или вред, счастье или несчастье. «Все для нации, ничего кроме нации, нация превыше всего!» - разве не это кредо последовательного националиста? И разве это «кредо» не является таким же религиозным, как «нет бога кроме Аллаха и Мухаммад Его раб и посланник»? Для нас, безусловно, для нас это такая же религия, как и коммунизм или либерализм, поклоняющиеся своим богам и пророкам, но почему-то, как и ваш национализм, считающие себя «формами научного мировоззрения» или «идеологиями», признающими за «религией» исключительно нишу обрядово-суеверного гетто.
Поэтому, когда я пишу о том, что для современного думающего человека нет выбора из пресловутых «170 религий, каждая из которых претендует на всю полноту истины, но ни одна ею не обладает», я имею в виду нечто, чего Вы не хотите или не можете понять. Все эти религии как «примитивные формы общественного сознания», в отношении которых Вы с легкостью рассуждаете, как их «национализировать» или изобрести очередную из них, уже давно никому не интересны. Все они были подрублены – сперва клерикализацией, потом секуляризацией (на самом деле, это две стороны одной медали), а затем сметены современными религиями, в отличие от попов оказавшимися в состоянии мобилизовывать миллионы под своими лозунгами: демократией, социализмом, национализмом.
Все это происходило на Западе, чья цивилизация (в шпенглеровском понимании ее различения от культуры) с определенного момента фактически становится планетарной, покрывая собой и незападные культуры. Это был Модерн, апофеозом которого становится XX век, но он же оборачивается и «гибелью богов». Классовые, национальные, политические, то есть, основанные на земных интересах, связи остаются, но после века горения, самоотверженности, невероятных жертв думающий западный человек уже не может воспринимать их как смысл своей жизни, тем более, то, за что стоило бы умирать. Теперь «научное мышление» делает шаг вперед, осуществляя «деконструкцию» всех политических категорий эпохи Модерна как «мифов». Постмодерн вытесняет Модерн, несмотря на продолжающиеся локальные восстания последнего – с начала эпохи демократических революций то и дело так же происходили феодальные реставрации, но логика истории уже была неумолима.
Вы, Александр Никитич, конечно, детище Модерна, причем его весьма специфической формы – марксистской методологии, пытающейся оседлать национализм, но при этом не чуждой религиозного сантимента (в жестко лимитированной, как и положено для материалиста, форме). Это нынешняя молодежь может воспринимать Вас как патриарха ортодоксального национализма («олдскул», как принято говорить сейчас), но автор этих строк хорошо помнит, как происходило превращение в националистического идеолога человека с нестандартным для «олдскульного» национализма «бэкграундом». Бывший магистр Ордена Куртуазных Маньеристов, певец противопоставляемой народу интеллигенции, женатый первым браком на еврейке, Вы смотрелись в этом качестве, мягко говоря, нестандартно. Но куда более странными выглядели Ваши попытки посадить националистическую идеологию на фундамент фактически марксистско-ленинского мировоззрения с диалектическим и историческим материализмом, но при этом замещением класса в качестве движущей силы истории нацией (этносом).
Такая мешанина из науки и идеологии, догмы которой носят характер религиозного верования, могла находить своих юных адептов в эпоху «до интернета». Однако сейчас такой модернистский догматизм смотрится анахронизмом, а востребованными оказываются куда менее затейливые авторы, покачивающиеся на волнах постмодерна: Просвирнин, Крылов, Галковский и т.п. Тем не менее, и они остаются в рамках модернистской повестки дня, что в принципе объяснимо для страны - периферии западной цивилизации, остро переживающей крах своего модернистского проекта.
Почему эти модернистские игры не вдохновляют нас? Потому что мы осознали наступление «конца истории» планетарного Запада – приговор уже вынесен и обжалованию не подлежит, даже если еще не приведен в исполнение.
«Гибель богов» - свершившийся факт, но эти боги не культы религий прошлого, а идолы Модерна, такие как класс, нация, государство, ни один из которых больше не способен иметь сакрального значения для человека наступившего Конца Истории. Так мы воспринимаем вашу религию – национализм, в ряду ей подобных религий Модерна вроде марксизма, либерализма, консерватизма (консервативного модерна) и других.
А что же такое Единобожие? Конечно, это не одна из почивших «170 религий». Это вообще не религия в западном смысле, но Дин – всеохватывающее единство мировоззрения, методологии и закона как фундамента существования цивилизации, но в понимании не Тойнби и Леонтьева, а Шпенглера, именно как мировой цивилизации, разрастающейся поверх культур и этносов.
С чего начинается этот Дин? Он начинается с отрицания: «Ля илляха…», то есть, «нет божества достойного поклонения». Можно подумать, что речь идет о вызове одним культам и замещении их другим, но нет же, описание истории пророка Ибрахима (Авраама), да пребудет с ним мир, содержит в себе куда более глубокую мудрость, актуальную и сейчас:
«Вот Ибрахим (Авраам) сказал своему отцу Азару: "Неужели ты считаешь идолов богами? Я вижу, что ты и твой народ находитесь в очевидном заблуждении". Мы показали Ибрахиму (Аврааму) царство небес и земли, дабы он стал одним из убежденных. Когда ночь покрыла его своим мраком, он увидел звезду и сказал: "Вот мой Господь!" Когда же она закатилась, он сказал: "Я не люблю тех, кто закатывается". Когда он увидел восходящую луну, то сказал: "Вот мой Господь!" Когда же она закатилась, он сказал: "Если мой Господь не наставит меня на прямой путь, то я стану одним из заблудших людей". Когда он увидел восходящее солнце, то сказал: "Вот мой Господь! Оно больше других". Когда же оно зашло, он сказал: "О мой народ! Я непричастен к тому, что вы приобщаете в сотоварищи. Я искренне обратил свой лик к Тому, Кто сотворил небеса и землю, и Я не принадлежу к многобожникам!" Его народ стал препираться с ним, и тогда он сказал: "Неужели вы станете препираться со мной относительно Аллаха, в то время как Он наставил меня на прямой путь? И я не боюсь тех, кого вы приобщаете в сотоварищи к Нему, если только мой Господь не пожелает чего-либо. Мой Господь объемлет знанием всякую вещь. Неужели вы не помяните назидание?» (перевод смыслов Корана, сура 6, аяты 74-80).
Разве это не восхитительная история, на все времена, Александр Никитич? Где Ваш бог, которому Вы призываете нас поклониться, жить ради него, мерить его мерой добро и зло, пользу и вред? Нация? Разве она не «закатывается», как сказано в Книге Аллаха? Кто-то скажет: нации приходят и уходят, но их переживает раса, на которой они произрастают. Но разве не «закатится» раса? Разве не придет конец человечеству? Земле? Вселенной?
Кто-то скажет, что это не масштаб жизни человека. Но если не прятать голову в песок, миллион, сто лет или десять лет, год, месяц или час – не имеет принципиального значения, разница сугубо относительная. Мы знаем, что живем в «здесь и сейчас», которое упирается в смерть. Мы знаем, что мы умрем, и мы знаем, что умрут эти боги – не только государства и нации, которым поклоняются патриоты и националисты, но звезды и небесные светила, о которых размышляет пророк Ибрахим (Авраам), мир ему. Почему тогда мы должны поклоняться им, если своей относительностью, смертностью, конечностью они ничем не превосходят нас?
Нет, конечное и относительное не может быть смыслом нашего бытия и служения, будь то семья, род, нация или другая вещь (феномен), превращенная в идола (объект для поклонения). Мы можем признать своим богом только абсолютно неподобное, абсолютно противоположное им (танзих), производящее их и упраздняющее, существующее без начала и конца, вне пространства и времени. И Им является Сущность, Которая в арабском языке называется Именем «Аллах», смысл которого в полной мере раскрыть невозможно, но которое в контексте этого разговора может быть понято как Единый и Единственный Бог, Господь, Творец, Вседержитель.
Вы скажите, что я опять ушел в религию, но дело в том, что для нас это не только религиозный, но и научный, идеологический и политический императив. Однако этот императив действительно находится за ширмой, имя которой в арабском языке – куфр, который переводится как «завеса». Есть завеса, которой покрыты человеческие умы, глаза и сердца, и как только эта завеса (куфр) срывается по милости Всевышнего, глаза, интеллект и сердце человека открываются для особого вида метафизического знания (сирр), которое позволяет ему видеть суть вещей сквозь шелуху идолопоклоннических химер.
С позиций науки
Очертив разделяющий нас идеологический водораздел со своей стороны, что для меня является главным, я бы к тому же хотел показать, что толкование вашей новодельной религией «расовой сущности» тех или иных «традиционных религий» не выдерживают серьезной критики. Вы пишите:
«Возьмем, к примеру, основные мировые религии: христианство, мусульманство и буддизм. Что мы увидим сразу же, взглянув на карту их распространения? Мы увидим, что все они жестко привязаны каждая к определенной расе.
Так, христианство (если оставить в стороне поздние результаты католического миссионерства в Латинской Америке, Африке и Южной Азии), распространилось преимущественно среди народов большой изначальной расы европеоидов. Именно европеоиды решительно выбрали христианство для себя, стали для него основной биологической базой. Хотя христианство и зародилось у представителей вторичной расы (евреев-семитов), но было ими отвергнуто как девиация, а укоренилось – у белых европеоидов.
Буддизм еще в средние века распространился на большинство народов другой расы – монголоидной. Хотя буддизм возник у индоариев (европеоидов) как контроверза индуизму, но не смог вытеснить индуизм и сегодня утрачивает свои позиции на Индостане, но зато безраздельно господствует в Юго-Восточной, а отчасти и Центральной Азии, населенной монголоидами. Повторив в чем-то судьбу христианства, зародившегося как девиация религии одной расы, но затем подчинившего себе другую расу.
Мусульманство – и зародилось, и распространилось среди народов вторичной расы, расселенной в Передней Азии и Северной Африке (семитов и тюрков), хотя затем, в результате политики агрессивного, вооруженного прозелитизма, захватило и часть монголоидов, негроидов и разнообразных метисов».
На мой взгляд, эта цитата представляет собой просто-таки концентрат логических противоречий и самоопровержений. Если религии жестко расово детерминированы, как объяснить то, что переднеазиатское христианство распространяется у европеоидов (и что это, кстати, за абстрактные «европеоиды», из которых по политически конъюнктурным соображениям середины прошлого века исключались переднеазиаты?), а европеоидный буддизм у монголоидов? Какой такой расой можно объяснить отторжение евреями христианства, если она у них совпадает с расой ближневосточных (левантийских) христиан, прекрасно его принявших? Какими расовыми соображениями определяется огромный интерес к буддизму на современном Западе, включая конверсию в него множества видных представителей западной элиты, главным образом европеоидов? Что общего в расовом отношении у «семитов» (которые представляют собой множество рас) и «тюрков» (то же самое)? Что общего в расовом отношении у тех же «семитов» и монголоидов, а у тех в свою очередь с негроидами? И какой такой вооруженный прозелитизм объясняет распространение Ислама среди народов Юго-Восточной Азии, никак с семитами расово не связанных, если почти повсеместно там он распространялся мирной проповедью суфийских тарикатов и мусульманских купцов?
Схема жесткой привязки мировых религий к строго определенным расам трещит по швам уже изначально. В наши дни о ней и вовсе абсурдно говорить: главным резервуаром Христианства становятся Латинская Америка и Африка, Буддизм усиливается за счет западной элиты, а население одной только Индонезии превышает численность всех мусульман-арабов. Поэтому, наверное, Александр Никитич и мечтает о вытеснении мировых религий национальными, однако, глобальная религиозная статистика абсолютно не подтверждает его надежд: двумя конкурирующими религиями (в принятом на Западе понимании) во всем мире остаются Христианство и Ислам, тогда как национальные религии вроде синтоизма или африканских культов существуют как изоляты на периферии мировой цивилизации. Несколько особняком стоят Китай и Индия, однако, если смотреть на вещи без иллюзий, то они представляют собой продукт иудеохристианского культуртрегерства с исламскими анклавами внутри: марксистская идеология (по сути, политическая теология каббализма), по-прежнему господствует в Китае, а химерический «индуизм» это всего лишь конструкт, с помощью которого английская масонская ложа «Арья Самандж» создала из разрозненных местных культов религиозно-политический противовес местному же Исламу.
Но нас больше всего интересует Ислам, потому что антиисламская пропаганда с расистским душком сплошь и рядом пытается доказать, что кому-кому, а белому человеку Ислам расово чужд. Вопрос, кого считать «белыми людьми»? Если строго нордическую расу, то тогда из них придется выписывать значительную часть населения континентальной Европы как разного рода «помеси»: альпийскую, динарскую, средиземноморскую. Если их оставлять, тогда непонятно, чем антропологически в «худшую» сторону турки или боснийцы с албанцами отличаются от балканских и других южноевропейских христиан, а, например, черкесы от венгров?
Наряду с народами других рас в Исламе уже много веков как пребывают народы, по всем основным научным классификациям относящиеся к европеоидной расе. Не был Ислам чужд и представителям ее нордической ветви, ибо история раннего Средневековья знает прецеденты целых пиратских республик ее отпрысков, принявших Ислам, уже не говоря о массовых явлениях мувалядов (потомки вандалов и иберийцев) и сакалиба (славян), так же создававших свои автономные образования.
Проблема, а точнее данность момента, заключалась лишь в жестком территориальном разграничении, относительно (!) совпадавшем с расовыми границами, которое в наши дни стремительно теряет актуальность. Вот почему к большому для себя удивлению Александр Никитич мог бы увидеть в наши дни сотни тысяч мусульман из числа не только русских и украинцев, но и шведов, датчан, норвежцев, немцев, швейцарцев (всех трех национальностей), итальянцев, испанцев, французов, англичан, голландцев и буров. Десятки таких людей я знаю лично. Хотел бы я посмотреть на лица некоторых из них, например, моего друга, в прошлом немецкого национал-социалиста из запрещенной ныне организации, восходящей к «Гитлерюгенд», или бурского террориста, воевавшего с боевиками АНК, если бы Вы стали им объяснять, что выбор ими Ислама обусловлен их «расовой неполноценностью».
К слову сказать, не хотелось бы Вас сильно расстраивать, но Ислам в конце своей жизни принял и один из классиков расологии Третьего Рейха Людвиг Клаусс, опровергнув приписываемые ему (на самом деле, просто ложно понятые) идеи о расовой сущности Ислама. Ибо в реальности Ислам – это религия, открытая абсолютно всем народам и расам, в которой органично чувствует себя любой человек, сумевший отбросить ширму куфра и открыть для себя Таухид (Единобожие).
С позиций нации
Вы пишите: «Какая судьба ждет чеченца, жителя Грозного, если он публично перекинется в христиане?» Задаваясь таким вопросом, стоило бы прежде поинтересоваться, сколько среди современных чеченцев существует кришнаитов, мормонов, саентологов, баптистов, харизматиков и т.д. Понятно, что Вам бы хотелось, чтоб русские были, как чеченцы, но русские, не как чеченцы, поэтому подобные желания скорее напоминают мне Ваш любимый анекдот про ежиков и дядьку филина. Потому что, русские уже лет двадцать как сотнями тысяч, если не миллионами принимают самые разные религии, нетрадиционные для русского народа.
Показательно – в одном из хорошо знакомых мне городов в центре ЕС со значительным присутствием русских и украинцев, количество прихожан организованной ими неопротестантской церкви среди наших соотечественников немногим уступает давно существующему православному приходу. На третьем месте – русские мусульмане, которых я там и по соседству насчитал около десяти человек, причем, это получилось не специально, это не одна община, а случайно обнаруженные люди. При этом чтимых Вами родноверов за все эти годы мною там найдено не было.
О чем это говорит? О том, что на практике живые русские люди как-то не очень вписываются в Ваш квазитрадиционный модернистский конструкт: «…либо создать, наконец, свою религию, в центре которой будет сам русский народ и его предки, либо придерживаться одной из своих национальных религий, а не пытаться позаимствовать в очередной раз чужую». Причем, совершенно очевидно, что это искусственный – потому, что должное, не стыкуется с сущим – идеологический конструкт вступает в конфликт с другим Вашим постулатом: «Сегодня, когда нас не объединяет ни служение династии, ни территория, ни вера, ни идеология, именно сегодня в этих условиях пора, наконец, осознать, что кроме крови у нас, русских нет ничего». Странно, но в данном случае не наполовину армянин Сидоров, а потомок поморов, казаков и половцев Севастьянов отрицает эту истину, требуя для принадлежности к русской нации помимо происхождения еще и следования или не следования тем или иным религиям.
Пора признать – русские как представители народа, одной ногой уже стоящего в постмодерне, принимают и будут принимать Ислам наряду с другими религиями, нравится это Севастьянову и кому-то еще или нет. Это не вопрос – вопрос в том, как будут складываться их отношения с остальными русскими. Если иметь в виду перспективу более-менее массовой мусульманской прослойки среди русских, то возможных вариантов, на мой взгляд, два: приведенный мною хуэйский и приведенный Вами боснийский.
Хуэйский, я так понял, у Вас восторга не вызывает, то ли потому, что Китаем правят не националисты, а коммунисты, то ли потому, что китайцы в отличие от русских слишком сильны. Однако хуэи (на самом деле, hui, но мы-то понимаем, какие ассоциации вызывает такой оригинал) прекрасно живут и в националистическом Тайване. А основоположник китайского национализма Сунь Ятсен изначально решил заручиться их поддержкой как раз тогда, когда китайцы вели национально-освободительную борьбу, несмотря на то, что в предшествующие десятилетия манчжурский режим направлял на них наряду с другими мусульманскими меньшинствами ханьский этнический протест. Впрочем, допускаю, что Вам как профессиональному синофилу позволительно ценить китайский опыт избирательно.
В отсутствии в России «хуэйского проекта», который, учитывая инерционную и нагнетаемую в наши дни исламофобию, имеет шансы только при признании и поддержке сверху, которой нет (есть, напротив, ширящиеся репрессии против общин русских мусульман), все идет к тому, что остается только вариант боснийский. Для нас и это не самый плохой вариант, учитывая то, что основную опасность мы видим в другом – в альтернативе растворения русских неофитов в других мусульманских народах или невнятном городском интернационале. Тогда как для возглавляемой мною НОРМ принципиально именно «образовывать в теле русской нации, в целом не имеющей отношения к исламу, – исламский анклав».
Впрочем, вопреки лубочному национализму, мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что нация – это не только этническое, но и политическом самоопределение. Вы пишите: «…я плохо отношусь к переходу русских людей в ислам. Потому что вижу в этом вполне реальную угрозу для моего русского народа, вижу предательство его интересов. Я говорю об этом прямо, не лукавя из прагматических соображений. Никто не выталкивает вас, русских мусульман, из состава русского народа (на мой взгляд, вы делаете это сами), но оценку вашего выбора извольте выслушать глаза в глаза».
Позвольте, а чем же, как не таким выталкиванием являются постоянные обвинения в национальном предательстве – в Вашем случае еще в достаточно корректной форме? И если мы еще готовы по старой дружбе слушать это и вести подобные полемики, то у нас уже подрастают дети, а кое-где и внуки, для которых их этноконфессиональная идентичность является априорной, и у которых никакого желания обсуждать ее просто нет. Если на них от рождения вешается ярлык предателей, может быть, действительно стоит осознавать себя отдельным народом по аналогии с боснийцами?
В православной историософии последних принято изображать эдакими конформистами-вероотступниками, переметнувшимися к туркам. Меж тем, истоком боснийского этногенеза являются не «потурченцы», а христианские диссиденты – ариане и богумилы, не желавшие примыкать ни к православным, ни к католикам, для которых приход Ислама стал искомой альтернативой. У «русских боснийцев» тоже есть прототип своих «богумилов»: русские ветхозаветные, законнические секты, которые принято называть «иудействующими», но которые теологически ближе к Исламу, учитывая признание пророком Исуса Христа, мир ему. В XV веке они являлись вполне реальной альтернативой Православию, повсеместно распространяющейся по Руси, но были задушены усилиями Софии Палеолог и ее греческого десанта – это к вопросу, о национальном религиозном выборе русских, который отстаивают наши националисты, к слову сказать…
Ну что же, боснийский, так боснийский сценарий. Мы бы, конечно, предпочли быть «русскими хуэй», но, как говорится, насильно мил не будешь. И, хотя Вы «пророчите», что «Исламскому … миру… победы не видать, кроме, разве что, пирровой и временной», для нас победа заключается уже в том, что мы выбрали Аллаха и Его посланника, да благословит Он и его и приветствует.
Все остальное приложится. Ибо нет Победителя кроме Него, и к Нему мы все будем возвращены.
