4 года прошло с того момента, как из жизни ушел Олег Шенин – один из главных действующих лиц событий августа 1991 года, один из ближайших соратников Михаила Горбачева, ставший потом его беспощадным критиком. Олег Шенин в начале 90-х считался наиболее влиятельным членом Политбюро и если бы события августа 91-го пошли другим путем, то, по мнению многих политических экспертов, именно Шенин мог встать у руля КПСС и страны. К сожалению, история не знает сослагательного наклонения, и никто не знает, каким бы путем пошла страна, приди к власти Шенин. Важно одно: и его друзья и его враги считали Олега Семеновича абсолютно честным принципиальным человеком, никогда не шедшим на компромиссы со своей совестью.
После провала ГКЧП Олег Шенин был арестован, затем освобожден по амнистии. Занимался политической деятельностью, пытался объединить коммунистические силы в одну партию, пытался зарегистрироваться в 2008 году кандидатом в Президенты России.
Олег Шенин до сих пор является обвиняемым по делу о Вильнюсских событиях 1991 года, и к его жене до сих пор периодически приходят люди с ордером на арест.
Обо всем этом, и не только, - мы говорим с дочерью Олега Семеновича – Ангелиной Шениной.
ГКЧП
- Ты из тех, кого в конце восьмидесятых называли «мажорами», дочь одного из самых влиятельных лиц в стране в те годы. Как ты восприняла то, что твой отец оказался в центре августовских событий в 91-м году?
- Положительно. Во-первых, я никогда не была «девочкой-мажором», наоборот, я стремилась к тому, чтобы у меня и не было такого статуса. Я, например, в 14 лет хотела вообще взять фамилию бабушки, чтобы вообще никто не знал, чья я дочь. Во-вторых, когда мы переехали в Москву, я под предлогом того, что у нас еще не было московской прописки, ушла жить в общежитие. А там никто не знал, что я дочь члена Политбюро. Я всегда старалась этого избежать. Не потому, что я стеснялась, отца, а потому что мне всегда хотелось самой кого-то из себя представлять.
- Сколько тебе лет было, когда ты ушла жить в общежитие?
- Семнадцать. Когда мы приехали в Москву, когда Горбачев забрал отца из Красноярска, мы с папой очень много говорили о том, что все идет непонятно куда. Когда он говорил, что страна может развалиться, мы с мамой смотрели на него так…: «Ну ты скажешь тоже…».
- Это в каком году вы говорили?
- В девяностом. Я приехала как-то в выходные домой, мы сидели, разговаривали и он сказал: «Знаете, девочки, все очень плохо, все идет к тому, что может начаться война, развалится страна, хоть мы и пытаемся что-то сделать, и Горбачев пытается, но все идет к развалу». Мы в это, конечно не верили, хотя, конечно, видели и ощущали, что происходит что-то не то. Когда произошло ГКЧП, 19 августа 91-го, я восприняла эту новость с ощущением какой-то гордости, что отец пошел вопреки. Я не восприняла это, что «старые» политики пытаются удержать власть. Мне казалось наоборот, что они пытаются сохранить, то, что у нас есть. Им не нужна была власть сама по себе.
- Шенин, насколько помнится, был единственным из всего ЦК, кто подписал телеграмму в обкомы партии, чтобы те поддержали ГКЧП.
- Да, он взял на себя такую ответственность.
- А когда он понял, что весь этот путч был горбачевско-ельцинской инсценировкой?
- Когда они полетели к Горбачеву в Форос. Он летал, Бакланов , Болдин. И когда они прилетели, то Горбачев им сказал: «Ничего не знаю, ничего не ведаю». Я хорошо запомнила другой случай до этого, когда произошли события в Прибалтике, в январе 91-го, отцу позвонил Горбачев, и стал кричать в трубку: «Олег! Нужно что-то срочно делать! Страна разваливается, надо сейчас же вводить чрезвычайное положение». Так вот в августе отец летел к Горбачеву в полной уверенности, что тот поддержит все эти меры. А когда тот на всю страну заявил, что «меня тут арестовали, мне отключили связь», хотя это все было ложью на самом деле, тогда отец понял, что Горбачев – предатель. Вообще этот человек был одним из самых жесточайших разочарований в жизни отца. Потому что, когда только Горбачев стал генсеком, отец им восхищался. Перестройка, гласность. Они же молодые все тогда были. Отцу только 50 лет исполнилось. Для политика - не возраст. Он вовсе не был тем ретроградом, каким его пытались представить постоянно.
- Перестройку он воспринял искренне?
- Да, конечно, он же понимал, что надо менять систему, вводить рыночные регулируемые отношения, и многое для этого делал в Красноярском крае. И Горбачева тогда отец очень уважал. А я его терпеть не могла (смеется). Мама вспоминает, что когда Горбачев приезжал в Красноярск и они там фотографировались с Раисой Максимовной, ей потом это фото передали, она поставит это фото на полку – я ее убираю. Она меня спрашивала: «Чего ты ее все время убираешь ее»? А я ей ответила: «Мама, тебе потом будет очень стыдно, за то, что у тебя есть такая фотография». Мне было тогда пятнадцать лет, но видимо вот что-то чувствовала, что можно ожидать от этих людей. Почему, не знаю, но было такое ощущение.
- А потом, когда отца перевели в Москву? Что тогда?
- Все было очень плохо. Когда он приезжал домой, мама говорит, что он был черней тучи, говорил: «Что эти люди делают?» Разваливалось все буквально на глазах. И он постоянно был в очень таком, я бы сказала, взвинченном состоянии. Постоянно какие-то переговоры, долгие встречи…
- Что было после? Когда стало известно, что Горбачев - предатель и что у нас наступило царство демократии?
- Я то время даже не очень хорошо помню. Когда папу арестовали, все эти полтора года были, как в каком-то тумане.
- Его же сразу арестовали?
- Да, его арестовали 21 августа. Все как у нас положено – пришли ночью, сказали: «собирайтесь, Вы арестованы». Он был, естественно, к этому уже готов, пошел в спальню за вещами. Они побежали за ним, а он засмеялся: «Вы что думаете, я стреляться, что ли буду?» Мама тогда заняла очень активную позицию. На нас буквально все орали: «вы вредите, мешаете, вы сейчас должны быть тише воды». Причем, это нам говорили адвокаты, что мы неправильно себя ведем. Но вокруг мамы сплотились, собрались все жены ГКЧП-истов, и постоянно были какие-то пресс-конференции, мы все вместе ходили к тюрьме, ходили на митинги. Папа писал: «пожалуйста, не надо, я вас прошу». Он за меня очень беспокоился, когда услышал по радио, что выступаю на «Всенародном Вече» и читаю свое стихотворение.
- Какое?
- «Матросская тишина», посвященное отцу.
И он когда услышал это стихотворение, то написал маме: «Не пускай ее никуда, что вообще происходит?» Но нас было просто не удержать. И нам потом сказали, что это только и спасло, то, что мы подняли шум, и что был очень широкий общественный отклик.
- Было ли какое-то давление на тебя, после того, как твои сокурсники, друзья узнали, что ты дочь того самого Шенина - «врага демократии» и путчиста? Отвернулись?
- Нет, никто. Наоборот, все очень поддерживали, относились с большим пониманием. Однокурсники, конечно, были в шоке, когда узнали, что я дочь Шенина, но я ни разу не столкнулась с каким-то негативом. А уж когда мы на суд ходили, то меня туда провожали буквально всем курсом.
- Язов, Крючков, да и другие писали покаянные письма.
- Да, только двое ничего не стали писать – это отец и Валентин Варенников. И потом нам уже сказали, что они двое – единственные, которые не закладывали никого. Остальные валили друг на друга со страшной силой: «он меня уговорил, а он меня заставил…». Отец же сказал прямо: «Да, это организовал я.»
- Он же формально не входил в состав ГКЧП?
- Да, он не входил, но он был идеологом ГКЧП. Он и тогда считался и до сих пор считается его организатором.
- В 93-м их всех освободили по амнистии.
- Да, и после этого, практически сразу случились события вокруг Белого дома.
- Он каким вышел из тюрьмы?
- Больным. Он перенес там рак щитовидной железы. Лежал в госпитале МВД на Октябрьском поле, еще, будучи заключенным, под охраной. Его охранял Ростовский ОМОН. Эти ребята потом к нам домой приезжали, они отца просто полюбили, и очень тепло к нему относились. И там, в госпитале, врачи ему вырезали эту опухоль. Он вошел в тюрьму молодым мужчиной, а вышел очень больным человеком, с колоссальным дефицитом веса, хотя когда мы приходили к нему на свидание, он нам говорил, что занимается спортом, это было поначалу. Ну а когда он заболел, то уже не до спорта было.
- Какой настрой у него был после тюрьмы? Он же, фактически, вышел в другую страну.
- У него был один настрой: бороться за воссоединение республик, за воссоздание Советского Союза. Это для него стало идеей-фикс, и он никакого другого дела для себя не представлял.
- Шенин за несколько дней до октябрьских событий 93-го создал свою партию. Какое участие он принимал в тех событиях?
- Он еще был болен. Он, естественно, поддержал Верховный Совет, но, у него было очень скептическое отношение к Хасбулатову, как руководителю восстания. Он поддерживал, то, что происходит, но с такими людьми, как Хасбулатов и Руцкой, он не хотел иметь ничего общего. Это были те люди, которые привели Ельцина к власти и именно они посадили отца в тюрьму. Я думаю, что именно поэтому он не пошел в Белый Дом. Потому что он очень не любил людей, которые мечутся туда-сюда.
Выборы Ельцина
- Хорошо, давай о президентских выборах 1996 года. Есть кандидат в Президенты – Геннадий Зюганов и Олег Шенин его поддерживает. Он действительно верил, что Геннадий Андреевич спасет страну?
- Нет, конечно, он в это не верил, но считал, что они находятся по одну сторону баррикад. И он верил, что каким бы ни был человек, но если он коммунист, то в наше время это достойно того, чтобы с ним объединиться. Но у меня от Зюганова осталось такое впечатление… Ты знаешь, когда отец сидел в тюрьме – никто не боялся и не стеснялся с нами общаться, встречаться. Кроме Зюганова. Отец оттуда написал ему письмо, передал через маму. Она ему позвонила, а он – «встречаемся там-то, тогда-то, и чтобы никто не знал». Конспиратор.
-Это какой был год?
- Это 91-й. Причем тогда никто не боялся. Тогда отвалилась вся старая компания, которая была, которая его окружала, и появилось огромное количество новых людей. И очень многие его поддерживали. В том числе журналисты, даже демократически настроенные. Меня в 92-м позвали на «Эхо Москвы», час разговаривали.
- О чем?
- О семье, о папе. А в прошлом году, когда была эта ужасная передача «Исторический процесс», где Кургинян с Млечиным дрались по поводу ГКЧП, моя мама встретила Венедиктова, и он ей сказал: «А мы помним Вашу девочку, она у нас была на радио» (смеется).
-Вернемся к Зюганову.
- Отец, думаю, знал за ним это качество.
- Какое?
- Трусость.
- Но все равно его поддержал тогда на выборах.
- Поддержал. Наверное, тогда не было другого выхода. Не Ельцина же отцу было поддерживать.
- Понятно, что Зюганов выборы слил. Все прекрасно понимали, что он выборы выиграл и сдал их. Как отец к этому отнесся?
- Как к предательству. И это предательство – отца тоже сильно подкосило. Вот какие-то были этапы в жизни сложные и этот один из них.
Между Путиным
- Как у Олега Семеновича возникла мысль баллотироваться в Президенты?
- Не знаю. Я была в ужасе.
-Решение ведь действительно странное вроде бы. Он об этом объявил в 2006-м году, когда популярность Путина была невероятной.
- Это был, наверное, единственный раз, когда я не то что не поддержала, а просто умоляла его этого не делать, но в нашей семье есть более влиятельный человек. Это мама, которая его…
- Уговорила?
- Уговорили его соратники. Она его поддержала.
- Ему даже не дали зарегистрироваться.
- Да.
- Почему ему отказали в регистрации?
- Он, будучи пенсионером, не указал место работы.
- То есть, чисто формальные причины.
- Это вообще была какая то мелочь. И вот когда его сняли с выборов, то он сразу после этого заболел. И серьезно. Я думаю, что вот это – его совершенно сломало. Я просто уверена, что если бы он не пошел на эти дурацкие выборы, он бы прожил еще. Мы с сестрой маму просто умоляли, чтобы она его отговорила. Но, мама… просто, когда есть какие-то такие принципиальные вещи – они с отцом просто непробиваемые. Железные. Он вообще до этого был довольно крепок – и в проруби купался, и я помню, за год до смерти с моим сыном они прыгали в речку вниз головой. Я сейчас конечно понимаю, что тогда у него была и аневризма, и куча других болезней, но он был крепок… духом. Желанием жить. Но вот вся эта история с выборами его психологически надломила.
Вильнюсское дело
- Расскажи, что с этим странным уголовным делом? Почему оно так долго тянется, и вообще что это?
- Это дело по Прибалтике. Литва, где его до сих пор считают, не знаю, насколько обоснованно, организатором вот тех кровавых событий в Вильнюсе, что он отдал приказ о вводе войск.
- Но уже прошло 22 года. У них нет срока давности? И приходит кто? Наши следователи, не литовские?
-Приходят не следователи. Приходят крепко сбитые ребята, причем, ночью. И не просто поговорить, а именно арестовывать отца. Мама в первый раз вообще двери не открыла, они там стучали, били ногами по двери. А в этот раз она открыла, спросила:
- Ребята, а что вы хотите-то?
- А вот у нас повестка на привод Шенина.
- У вас что, интернет заблокирован? Сходите на Троекуровское кладбище и там попросите его прибыть.
- Они повестку показывали?
- Да, повестку о том, что его нужно доставить на допрос по Вильнюсскому делу. Спустя почти четыре года после его смерти. Из Вильнюса поступает запрос, а наши его отрабатывают.
- А если придет запрос из Буркина-Фасо? Был Шенин в Буркина-Фасо? Или в Руанде? Какие вообще могут быть вопросы у Литвы? Вернее, почему наши бегут выполнять требования Литвы?
-Знаешь, в первый раз это вообще было очень грубо. У мамы есть подозрения, что из-за нее. Она постоянно что-то пишет, никого не щадя. Достается всем папиным врагам и тем, кто ее предал. Мне очень страшно за нее бывает. Прошу: «Мама, но ты себя хотя бы побереги».
-То есть, Шенина преследуют и после смерти.
- Получается так.
- Прошло четыре года, как ушел Олег Семенович. Друзья помнят? Приходят?
- Конечно, помнят. На годовщину смерти поставили памятник, на который собрали средства с их помощью. Приходят к маме, звонят постоянно, поздравляют с днем рождения. Когда папа умер, нам звонили отовсюду. Звонили из Красноярска, где он проработал долгое время, и говорили: « У нас горе». Очень люди переживали. И помнят его до сих пор.
Беседовал Игорь Ходырев
