Общество скандала

Глядя на страсти, кипящие вокруг «Pussy Riot», невольно вспоминаешь парадоксальную концепцию Рене Жирара, посвященную вечному и постоянно острому вопросу о соотношении насилия и порядка. В центре внимания Жирара – ситуация, когда общество (община) оказывается тотально втянутым во внутренний конфликт, взаимное насилие выходит из-под институционального контроля, и, в конце концов, для восстановления «культурного порядка» члены общины объединяются посредством единодушного насилия в отношении жертвы, «козла отпущения». В этой ситуации «жертвенного кризиса», аналогом которой в современных обществах является политический кризис parexcellence, на передний план выходит механизм конфликтногомимезиса. А именно, «уже не присущая объекту ценность вызывает конфликт… а само насилие сообщает объектам ценность, изобретая предлоги, чтобы еще сильнее разбушеваться»[i].

Для полноты картины следует учесть, что в современных обществах имеет место асимметрия форм применения насилия конфликтующими сторонами: одна из сторон прибегает к символическому, психологическому и т.п. насилию (давлению), другая – к «непропорциональному применению силы», формально законным, но избыточно жестким санкциям и т.д.

Надо отдать должное «Pussy Riot»: они очень точно выбрали не только время, но и место, и рефрен своего «панк-молебна»[ii].

Давайте поставим мысленный эксперимент «варьирования», посредством которого еще в античной философии определяли, что именно в некотором феномене субстанциально, сущностно, а что – акцидентально, или, как говорят сегодня, «опционально». Представьте, случилась бы эта акция года два-три назад и в «молебне» фигурировал бы Дмитрий Медведев. Или если бы даже мишенью был Путин и патриарх Кирилл, но состоялось это выступление лет семь назад? Или если бы это случилось в текущем году, но, например, не в Храме Христа-Спасителя, а в католическом соборе? Если бы ни патриарх Кирилл, ни РПЦ не были ни упомянуты, ни затронуты?.. Так ли активно и дружно выступила бы в защиту «Pussy Riot» и «свободы самовыражения» российская либеральная и «мировая прогрессивная общественность»? Столь же несомненным был для нее «художественный» характер акции? Настолько же «абсурдным» казался бы им суд над ними?.. С другой стороны, была бы столь нервной реакция официальных представителей Церкви? Стала бы государственная власть реагировать столь жестко, если не сказать жестоко?..

Короче говоря, едва ли не весь эффект этой хулиганской по сути выходки обусловлен местом, временем, контекстом и интерпретациями. Оппозиции в белых одеждах был нужен скандал, желательно – с выходом на международный уровень – где также есть силы, заинтересованные в данный момент в том, чтобы Россия оскандалилась. Властям, наоборот, скандал был не нужен ни в каком виде. Можно сказать, что на смену булыжнику как оружию пролетариата пришел скандалкак орудие либеральной интеллигенции.

А не оскандалиться в такой ситуации довольно трудно. Причина кроется уже в самом жанре представления, устроенного «Pussy». Перформанс и акционизм вообще суть позиция, «ортогональная» ко всему, что вовлекается в действо, включая различения искусства и не-искусства, будь то искусство и политика, игра и реальность и т.д. Действие, направленное и основанное на стирании грани, при заинтересованном желании можно отнести к любой из сторон, хотя бы даже оно и не укладывалось на самом деле ни в одну из них. В сумерках контрдифферентности можно встретить симулякр любого, по Бодрийяру, порядка.

Следует признать, что и государственная власть, и Церковь несут свою долю ответственности за то, что в России – еще до акции «Pussy Riot» – сложилась напряженная, неустойчивая и во многом негативная ситуация. Истоки ее следует искать в институциональном кризисе, который во всем мире начался где-то во второй половине прошлого века, а у нас был многократно усилен – вплоть до катастрофы – в 90-е годы. Государственная власть в поисках опоры ищет поддержку, в том числе, у власти духовной, у Русской Православной Церкви, историческая роль которой в становлении и развитии Российского государства сомнению не подлежит. Однако сегодня и РПЦ, увы, как институт сама также находится в кризисе. Если бы Церковь действительно была уверена в себе, в своей пастве и в крепости своего стояния в явно недружелюбном современном мире, то на выходку «феминисток» она бы без труда нашла быстрый и мудрый ответ. Но в ситуации неустойчивости, как известно, даже малое воздействие может вызвать непропорциональную (нелинейную) реакцию.

Практически сразу, как информация о происшествии в Храме распространилась по каналам СМИ, активизировались крайние, радикальные части нашего социально-политического спектра. На начальной стадии еще можно было сравнительно безболезненно купировать конфликт; но ни президентский, ни патриарший аппарат, не имеющие, судя по всему, никакой службы управления пиар-рисками, не смогли своевременно и правильно оценить ситуацию. Ее разрешение делегировали судебной власти. Однако российская судебная власть, которая и со штатными-то ситуациями справляется еле-еле (поскольку кризис и ее не пощадил), в ситуации столь неординарной повела себя, мягко выражаясь, не лучшим образом. Испытывая давление и дефицит правовых средств, суд пошел по пути эскалации силовых мер. «Феминисткам» предъявили предельно суровое обвинение и взяли под стражу. Возможно, опасались того, что они учинят новую «акцию» и/или из них сделают героинь целой серии массовых шоу, включая телевизионные. Но это оказалось все равно, что тушить огонь бензином. Возбуждение с краев социального спектра стало распространяться к центру, вынуждая реагировать и то здравомыслящее большинство, которое едва ли более чем краем глаза следило за инцидентом в храме. Разгорающийся скандал привлек внимание тяжелой артиллерии «международной демократической общественности» (как назвал ее Познер). Маршалл Маклюен когда-то предсказывал, что развитие средств информации превратит весь мир в «глобальную деревню». Он ошибся. Мир превратился в глобальную коммунальную квартиру. Где соседи пытаются отстоять неприкосновенность своего места на общей кухне, пристально следят за очередностью и качеством уборки в местах общего пользования, сплетничают друг о друге и злорадствуют, и время от времени устраивают шумные скандалы по пустякам (опять вспоминается Жирар). В итоге – демонстративные действия, которые вполне можно назвать «откровенно недружественными выпадами в адрес России».

Действие рождает противодействие. Спираль всех форм насилия раскручивается с неудержимостью лопнувшей пружины.

Подсудимым дали два года колонии; что, учитывая не только нынешнюю российскую судебную практику, но и пол, возраст и наличие у подсудимых малолетних детей, было расценено большинством населения России как чрезмерное наказание. Еще до вынесения приговора отморозки, возбужденные происходящим, начали пачкать и поджигать храмы, спилили крест и т.д. Церковь, разделив, наконец, грех и грешников, обратилась к властям с просьбой проявить милосердие; РПЦ приходится держаться этой позиции в условиях, когда сами грешницы, судя по всему, раскаиваться не намерены. Участницы «Pussy Riot», видимо, расценивают происходящее как свой звездный час: ведь они получили оглушительно-скандальную, немыслимую для любой арт-группы из России мировую известность. Что касается властей, то едва ли у них есть еще возможность «спасти лицо» – пространства для маневра практически не осталось и дело может идти разве что о масштабе потерь. Однако и либеральная оппозиция, раздувая скандал с «Pussy Riot», может рассчитывать разве что на пиррову победу.

Казалось бы, двигаясь по пути эскалации конфликта можно надеяться на то, что раньше или позже дело дойдет до того, что единственной объединяющей разорванное общество жертвой «учредительного насилия», восстанавливающего порядок, станет президент Путин (как это случилось, например, во Франции с де Голлем). Однако логика «жертвенного кризиса» применима, все-таки, к тем обществам, порядок в которых основан на жестких структурных и категориальных оппозициях, а не к тем, которые живут в условиях тотальной симуляции и контрдифферентности, а конфликтуют в форме скандала.

В 60-х годах прошлого века теоретик «конструирования ситуаций» Ги Дебор полагал, что посредством антикультурных игровых форм обесценивания можно разрушить «общество спектакля», то есть общество, все общественные отношения в котором опосредованы образами. В конце 80-х годах он был вынужден констатировать, что «спектакль добился большего могущества, чем прежде», превратившись в «интегрированный спектакль» [iii]. И это – несмотря на все усилия леттретистов, ситуационистов, акционистов и иже с ними, подражать которым взялись «пусси». Западное общество спектакля ассимилировало скандал за счет того, что отказалось от любых разграничений и разделений, которые могут быть сущностно значимы длябольших групп населения[iv]. Эта ассимиляция была тем более естественной, что скандалы сами суть своего рода представление.

Однако реальная оппозиция не может существовать, если нет возможности жестко размежеваться ни по одному пункту, кроме вопроса о власти. Казалось бы, логично, опираясь на прецедент движения «За честные выборы», противопоставиться правящей группе в отношении честности – но для этого, конечно, самим надо быть до конца честными. Казалось бы, нынешняя судебная практика дает более чем достаточно поводов, чтобы обвинить власти в политизированной жестокости и размежеваться с ними, но либеральная интеллигенция в подавляющем большинстве случаев не испытывает к таким судебным процессам интереса. И потому сегодня, поднимая на щит отрицающую всякие границы и ограничения «Pussy Riot», она рискует стать для большинства населения России не теми, кто защищает свободу самовыражения и право, но теми, кто поддержал кощунственное хулиганство в православном храме.