Это параноидальная аберрация сознания – человек вроде совершенно логично и адекватно рассуждает, но основная идея, на которой он базирует свои действия и мысли, на 100% безумна или нелепа. Сам больной этого не понимает, она для него естественна, и она направляет его мысли и поступки. Идеей-фикс смердякоза является миф о том, что «Россия – европейская страна».
Павел Смердяков – персонаж романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Он прославился следующим фрагментом:
«…Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна.
- Когда бы вы были военным юнкерочком, али гусариком молоденьким, вы бы не так говорили, а саблю бы вынули и всю Россию стали бы защищать.
- Я не только не желаю быть военным гусариком, Марья Кондратьевна, но желаю напротив уничтожения всех солдат-с.
- А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?
- Да и не надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо кабы нас тогда покорили эти самые французы: Умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.»
Казалось бы, ну что тут такого? Ну, глупый, озлобленный человек. Такой всегда найдет, чего ненавидеть. Почему он так важен?
Потому что он стал духовным отцом всей русской, советской и российской интеллигенции. ВСЕЙ. Не все, правда, из этих трех трижды многострадальных отрядов были верны его заветам, но все их помнили, и во всех них как минимум жил и живет дремлющий вирус.
Прообразом Смердякова в русской истории был Чаадаев*). Философом он назначил себя сам, никто ему не перечил. Вся философия свелась к апологии необходимости для русского человека ползания на брюшке перед иностранцами и надрывных причитаний по поводу неприхода хозяина. Кто не верит, можете перечитать этого «философа» сами.
Конечно, русская аристократия была увлечена Западом. Но землей своей она считала Россию и, хорошо и по-хозяйски видя недостатки своей страны, тем не менее готовы были за нее убить до смерти любого иностранца, который на нее покусится.
Но не таков был нарождающийся класс интеллигенции. У них не было земли, у них не было хозяйства и своего дела, но было нечто эклектично-лубочное под названием «западная культура», почерпнутая в основном из газет. Не посещая Европу так часто, как аристократия, и не имея перед собой вожделенного объекта, но лишь его описание, часто пристрастное, они влюбились в этот выдуманный ими Запад до беспамятства. Все, что их любимый Запад напридумывал о себе, русская интеллигенция восприняла с восторгом и на веру, как и положено влюбленному.
Таким образом, самоидентификация русского образованного человека 19 века оказалась ущербной изначально. Их солнце взошло на Западе, повисло там и никогда уже не садилось. Славянофилы и западники уже жили в этой парадигме – они примерялись, как им получше расположиться по отношению к Западу. «Русская философия» серебряного века по сути есть европоцентричная историософия – попытка так или иначе встроиться в европейскую историю.
Тогда, во второй половине 19 века и была выкована сущность современной смердяковщины – фраза «Россия – европейская страна». Это вроде незаметное географическое смещение самоидентификации возымело немедленные депрессивные последствия.
Россия моментально оказалась задворках Европы и «цивилизованного мира». Ее история стала нелепым нагромождением убийств, воровства, предательств и казней. Народ стал отсталым и презренным, неспособным ни к какому самостоятельному развитию и творчеству (ведь образцы творчества теперь поставлялись с Запада), а если и что-то мог, то потому что прилежно следовал западным образцам. Попытки удержать за собой свою же территорию стали имперскими амбициями. И так далее.
С легкой руки гениального Киплинга окончательно оформилась модель западоцентризма – вот, мол, Запад, воплощающий в себе все гуманное, прогрессивное, цивилизованное, светлое и т.п. А все, что негуманно, темно, реакционно и т.п. – названо было Востоком. «И вместе им не сойтись». Просто и доступно интеллигентному умишке, столь падкому на эффектные фразы и краткие, легко запоминающиеся афоризмы. И России на этой прямой заняла унизительное промежуточное положение, и больше никакого для нее не было предусмотрено.
Безудержное западопочитание, затопившее сознание русского образованца, не могло не привести к качественным сдвигам. Появился Красный Проект – по сути гиперзападничество, от которого ужаснулось даже русское западничество. Вместо того, чтобы выбросить из сознания прямую Запад-Восток и начать, наконец, жить своим умом, русский образованный класс возмечтал стать западнее самого Запада. И снова что-то там такое непонятное этому Западу доказать.
Это кончилось грандиозным и кровавым кризисом Российской Империи – веками выстраиваемого фундамента русской цивилизации. Но, как это ни парадоксально, ожесточенное соперничество с Западом, вылившееся во Вторую Мировую Войну, преобразовало Красный Проект в Имперский Реванш. Россия встала на путь возрождения, но вынужденно, без прежней идеологии и ее носителей. Поэтому, со временем неизбежно она сошла с него, снова возобладало западническое влияние, на этот раз уже не сдерживаемое ничем. И теперь Запад готов поглотить Россию, как только она окончательно ослабнет.
В настоящее время в российской жизни наблюдаются следующие извращения, которые кроме как запущенным смердякозом не объяснишь.
Но так ли омерзительна наша история? Но у кого в мире есть другая, более чистая история? Давайте применим сравнительный метод, примеримся к той же Европе.
Возьмем, к примеру, Францию. История ее, начиная с французской революции и по сей день. по критериям российской истории отвратительна. Кровища, ложь, воровство, предательство, бессмысленные и неудачные войны с огромными потерями, гражданские эксцессы. Тем не менее во Франции принято гордиться своей страной и ее историей, и не позволяют своим интеллектуалам переступать через эту гордость и хоть на йоту сомневаться в ее величии.
Полное культурное и духовное подчинение «Западу», территориальный развал России, лишение ее ядерного щита, расчленение ее на все более мелкие временно независимые «российки» с последующим уничтожением их друг другом и внешними силами.
Невозможно строить новую Россию – что бы под этим словосочетанием не подразумевалось, - пребывая под отупляющим воздействием смердякоза.
В лучшем случае возможны только мрачные и убогие пародии на западные страны.
Лечение надо проводить постепенно. Требуется время и терпение. Миф не выдернешь из головы сразу, как аппендикс из живота.
Стратегия состоит в том, что бы как можно чаще обнаруживать присутствие мифа и выводить из сумрака неосознанного под прожекторы критического рационального анализа, где он постепенно потеряет свою «естественность».
Надо научить человека как можно чаше обнаруживать в своей и чужой речи фразы "но ведь мы же европейская страна" или "иностранцам это не понравится". "в Европе так не делают" и подобные им. Сначала без каких-то выводов, только отмечать про себя "ага. я опять сказал/услышал это".
Через несколько десятков раз человек станет более опытным и увидит. как эта фраза пускает корни в нашей жизни, как она сковывает мышление людей и подпирает дурацкие решения чиновников и правительства.
Когда предрассудок сей, наконец, встанет перед ним в полный рост, человек ужаснется и освободится от него навсегда.
*) Если точнее, начало положил Карамзин. До него русская история была вотчиной историков Байера, Миллера и Шлёцера. Люди они были аккуратные и последовательные, и сделали все по-немецки в самом лучшем смысле этого слова. Более чем вековым их тщанием взращен был сравнительно связный набор мифов об убогих, диких и бестолковых племенах, которые были организованы и сплочены дисциплинированными, аккуратно побритыми и одетыми в опрятные доспехи варяжскими конунгами.
Купив на последние деньги их сочинения, Карамзин и построил «русскую историю», пересказывавшую немецкую историю России на русском языке. После него любые разночтения и сомнения в немецкой версии отходили в маргинальную тень, и даже такой авторитет своей эпохи как Ломоносов (противник немецкой версии) совсем исчез из российской историографии.
Что касается Петра и 18 века вообще, то тогдашние государи и знать были на словах и в одеждах европейцами, а в делах (военных, особенно), русскими, и этого было достаточно.