Глава VI его книги «Черкесская диаспора 1862 – наши дни», начинается с параграфа «Проблема адаптации черкесов в Османской империи». В ней речь идет о существовании адыгов как группы народов разделенных в результате переселения 1862 -1864 года на турецкую (постурецкоимперскую) и российско-советскую части.
Надо сказать, что добровольное, подчеркиваю добровольное, переселение адыгов в Турцию, безусловно, страшная трагедия. Но Хотко видит в ней исключительно русскую вину, причем рисует эту вину в гомерических размерах, выставляя Россию как «государство-чудовище». Стремясь максимально очернить Россию, он не брезгует и откровенной дикой ложью, вроде сказок о «лагерях смерти». Созданных Россией на своем берегу.О турецкой вине в трагедии адыгов, об агитации турецких эмиссаров за переселение, сладких турецких обещаниях «сладкой жизни за морем» он не пишет.
В некоторых местах своего учебника Хотко переплюнул по части «выворачивания наизнанку» реальной черкесской истории даже самых «отмороженных» коллег-фальсификаторов. Он ни единым словом не написал о трагедии черкесов на турецком берегу Черного моря! О том страшном факте, который всегда и для всех историков, литераторов и просто «знающих тему» был центральным, основным, стержневым. Не выдуманные «русские лагеря смерти», а самые реальные турецкие лагеря, - которые все же «лагерями смерти» называть не надо, - вот о них Хотко и не пишет. Совсем не пишет.
О скученном содержании десятков тысяч черкесов на турецком берегу, о гибели тысяч людей от болезней и голода, о вооруженной турецкой охране, убивавшей за попытки выйти за пределы лагеря – не пишет ни единого слова к.и.н. Самир Хотко. До полного замалчивания «трагедии турецкого берега» до него никто еще никто не доходил. Он первый из всех, - в том числе и этноконструктоов-русосоненавистников, пишущих по адыгской теме, - кто полностью «опустил» целый исторический пласт, причем тот, который для всех других, был центральным, стержневым.
Трагедия переселенцев, гибель тысяч людей, в учебнике Хотко, не упоминаются, вскользь лишь упоминается лишь о некоторых «проблемах адаптации». Главу посвященную переселению в Турцию Хотко начинает с цитирования рассказа английского корреспондента «Таймс», писавшего в 1864 году о том, что турки приняли «все возможные меры» для «доставки переселенцам крова и пропитания», о доброте султана Абдул-Азиза «выделившего 50 000 фунтов стерлингов из личных доходов». Тонкий реверанс в сторону Англии с султанской Турции тонко оттенил традиционное для Хотко обливание грязью России.
Все страшное, по Хотко для черкесов было оставлено на русском берегу, с прибытием на турецкий, для них началось только хорошее. О том ужасе, - который описал писатель-абхаз Баграт Шинкуба в романе «Последний из ушедших», - гибели тысяч черкесов на раскаленном турецком песке, о голоде, болезнях, продаже в рабство детей, - нет об это ничего в учебнике Хотко.
О периоде прибытия адыгов на турецкий берег, он пишет в восторженно-радужных тонах, восхваляя «заботливость» и «хорошую организацию» действий османских властей. Пишет при этом мало - всего полстраницы. Затем сразу переходит к периоду, когда черкесы уже были поселены в отведенных им турецкими властями местах. «Переселившиеся в Оттоманскую империю черкесы, отмечал Е. Вейт, - находились по сравнению с другими национальными меньшинствами на своеобразном положении: султанское правительство, заполняя черкесами жандармские войска, стало широко использовать их в борьбе с центробежными силами, начинавшими пробуждаться среди мусульманских и христианских меньшинств. В общем, с течением времени черкесы стали своего рода казачеством – опорой султанского трона» (стр. 204).
Если о периоде непосредственного прибытия черкесов Хотко пишет полстраницы, то участию черкесов в русско-турецкой войне он отводит три страницы. Живописуя участие черкесов в этой войне, он тщательно выставляет Россию как врага адыгов. Об участии кабардинцев и других кавказцев в войне на русской стороне, Хотко, опять-таки, умалчивает, хотя впоследствии говрит омассовом добровольческом движении российских адыгов в этой и других, более поздних, войнах.
Не оставляет он и свою шовинистическую практику «вознесения до небес» «сверхчеловеков-черкесов»: «Черкесы составляли элиту османских вооруженных сил: они были вооружены магазинными ружьями, каких не было еще в русской армии (стр. 207)». Факт что вся турецкая конница тогда была вооружена магазинными ружьями системы Винчестера, хотко застенчиво опускает, и не уточняет почему этот факт дает возможность считать черкесов именно «элитой османских вооруженных сил».
У турок в войне 1878-1879 годов черкесы были всего лишь вспомогательной легкой конницей, аналогом казаков у русских. Действительно, хорошими воинами, но никак не «элитой».
Приводя на стр. 209 факт, что после войны 1878 – 1879 годов Россия и Греция потребовали не селить черкесов вблизи их границ, Хотко не пишет, почему возникло это требование. Причиной же было то, что после переселения 1862-1864 и до русско-турецкой войны черкесы были расселены на Балканах. И живя там, они проявили себя как жесточайшие истязатели и мучители местных народов. До сих пор в сербском и болгарском языках «черкес» означат по смыслу «садист» или «чудовище». До сих пор на Балканах пугают детей «черкесами».
В дальнейшей части главы Хотко рассказывает о серьезной роли и авторитете, который приобрели черкесы в Османской империи, о высоком положении отельных выходцев из Черкесии в конце XIX – XX веках.
Но в одном месте он делает очень примечательный пассаж: говоря о появившемся на Северном Кавказе во время российской Гражданской войны одном из многих «государстве» (включавшем и казачье-русские земли), Хотко пишет: «С другой стороны (Черного моря, Р.К.) в 1918 г. была создана Горская Республика, в которую вошли все северокавказские территории. Лидеры черкесской диаспоры прилагали усилия к тому , чтобы Турция признала Горскую республику и образовала с ней Конфедерацию(?!!!Р.К.). В любом случае, черкесы желали возвращения на родину, а идея государства в Анатолии показалась им не только химерической, но и неэтичной. Они не считали требовать слишком многого в стране, ставшей для них второй родиной».
Тут любой историк не удержится от эмоционального возгласа:
«Откуда Хотко это взял»? О какой-такой конфедерации Северного Кавказа с Турцией шла речь? Где доказательства того, что в то время, в 1918 году, «черкесы желали возвращения на родину»?
Ложь и бред, ложь и бред. Если бы кто из черкесов тогда желал вернуться – вернулся бы. Никто тогда не мешал это сделать, препятствий никаких не было. Турецкие войска в 1918 году занимали все Закавказье и Дагестан. И при этом о «конфедерации» Северного Кавказа и Турции нигде и никогда не шла речь. Нигде и никогда.
Всячески восхваляя «Вторую родину» черкесов – Турцию, Хотко не пишет о жесточайшей политике принудительной ассимиляции народов, проводимой и в Османской империи. О том, что черкесский язык был под запретом, и на нем запрещали говорить в публичных местах. О том, что черкесская литература и письменность в Турции конца XIX – начала XX в. не существовали. А создали их в этот период российские адыги.
В отношении Турции в книге Хотко прослеживается четкая линия: Османская империя у него провозглашается чуть ли не «земным раем» для черкесов. Приход же к власти «младотюрков», а затем Кемаля Ататюрка у него означал наступление «черной полосы» в истории турецких адыгов. О принудительной тюркизации он (стр. 224) начинает писать только применительно к республике Ататюрка. По Хотко кемалисткая Турция становится ярым врагом адыгов, и как можно судить из общего контекста учебника, остается им и сейчас.
Помимо культивирования у читателя ненависти к России, Хотко явно стремится привить неприязнь и отторжение и к современной, основанной на кемалистской государственной основе, Турции. Зачем? Об этом надо спросить тех, кто заказал Хотко «Учебное пособие для учащихся среднего и старшего школьного возрастов черкесской (адыгской) диаспоры Республики Турция.
Некоторые выводы об этом можно получить, прочтя третий параграф шестой главы книги Хотко: «Черкесские диаспоры Сирии (1919), Иордании (1921), Израиля».
Описывая жизнь переселившихся с Балкан черкесов в Сирию, Хотко очень подробно описывает многочисленные конфликты адыгов с народом друзов. В конце подпараграфа (стр. 282) мельком упоминает о трагедии адыгов живших на Голанских высотах: «...тяжким испытанием для черкесской общины стала арабо-израильская война 1967 г. Один из основных районов черкесского расселения – Голаны, – оказался под израильской оккупацией. Черкесы были вынуждены покинуть обжитые места и искать спасения в самом Дамаске. Беженцами стали порядка 18 тысяч черкесов».
В том же ключе, с неизменным выставлением в качестве врагов друзов, Хотко пишет и о жизни адыгов в Иордании. Много места там уделяется рассказу о действительно очень большом влиянии адыгов на культурную, политическую и военную жизнь королевства. Но не пишет Хотко ни одним словом об активном участии, на арабской стороне, адыгов в израильско-арабских войнах 1948 и 1967 годов.
Это неудивительно. В подпараграфе о жизни адыгов в Израиле – все негативные моменты напрочь исчезают из текста Хотко. Тон повествования становится радостным и восторженным. Израиль, как и Османская империя становится самым счастливым местом жизни для адыгов, живущих в двух селениях - Кфар-Каме и Рихании. Живописуя счастливую жизнь адыгов в этих селениях, Хотко ни одним словом не упоминает о десятках уничтоженных адыгских сел на Голанах, не пишет он о заминированных черкесских кладбищах, куда более 40 лет не могут прийти потомки захороненных там адыгов.
Зато о «двух счастливых селах» он пишет много и в самых восторженных тонах: «Новая эпоха для палестинских черкесов настала в 1948 году во время войны евреев за независимость… В июле 1948 г. Жители Кфар-камы открыто присоединились к армии Израиля и способствовали разблокированию черкесской Рихании, окруженной арабскими
отрядами (стр. 246)». Далее: «Еврейское окружение, в среде которого существует настоящий культ европейской образованности, неизбежно влияло на черкесов и способствовало созданию условий для культурного развития малочисленной черкесской общины. Иврит самым серьезным образом потеснил позиции арабского языка в черкесской общине...
Представители более молодых поколений очень часто свободно изъясняются на английском. Репатриация на историческую родину неизбежно наделяет их еще и знанием русского языка (уже наделяет ?! Р.К.)».
В тексте Хотоко чувствуется дух явной антипатии к арабам: «Во время «второй интифады», когда по стране прокатились чудовищные теракты палестинских смертников, а израильские арабы угрожали поджечь страну изнутри, группа черкесов из деревни Абу-Гощ под Иерусалимом выступила с неожиданным для мусульман обращением. Обращение это не только не содержало обвинений в адрес Израиля, но напротив, подчеркивало недопустимость террора и несовместимость его с нормами ислама».
В духе самой примитивной пропаганды вину за трагедию палестинского народа Хотко возлагает на него же самого. Он приводи слова якобы сказанные черкесами: «Мы с самого начала пытались и пытаемся доказать, что между евреями и мусульманами вовсе не существует непримиримых противоречий», - говорит черкес Набиль Абу-сальман, житель Абу-Гоша… Более того мы местным арабам говорили, что они не должны убегать. К сожалению, многие нас не послушали».
То есть по Хотко не было в Израиле принудительного изгнания палестинцев со своих земель в другие страны, не было резни сотен людей в Дер-Ясине и других местах. Все у него просто: оказывается «палестинцы сами убежали», «не послушав» убеждавших их остаться мудрых израильских черкесов.
Но самое наглое насилие над реальной историей начинается в главе VII «Черкесы в составе российской империи».
Начиная речь о той части адыгов, которая осталась на родной земле, Хотко сначала описывает административное переустройство земель с горским населением. Отмечая, что при проведении земельной реформы в 1866 году «… 199 княжеско-дворянских земель Кабарды получили участки от 100 до 1500 десятин в частную собственность», он продолжает текст так: «Земельная реформа обернулась очередным сокращением фонда кабардинских земель и, соответственно, этническая территории кабардинцев. Участки в Кабарде получили осетинские, казачьи и немецкие колонисты, различные военные чины».
Изощренным лексическим вывертом Хотко обвинил российские власти в аннексии кбардинских земель. Ареальная историческая правда свидетельствует, что за землю платили. Платило Российское государство князьям при «изъятии» земель под сунженско-казачьи станицы еще при Николае Первом. Потом же кабардинские князья в общепринятом частном порядке продавали землю крестьянам-иногородним, именно на купленных по всем правилам землях крестьяне и селились.
Обвиняет российскую власть XIX в. в игнорировании традиционной сословной структуры: в непризнании княжеских и дворянских аристократических титулов и привилегий. Но реальность состоит в том, что фактически кабардинское дворянство было полностью приравнено в правах с российским: получало ордена (чего недворянские сословия были лишены), дети дворян учились в кадетских корпусах, становилось офицерами, в том числе и высшими и т.д.
При освещении вопроса о военной службе Хотко, не зная стыда от извращения фактов переходит порой к открытой лжи.
Стр. 259: « Категорическое нежелание служить в царской армии было связано с крайне тяжелым экономическим положение адыгского населения».
Там же: « К этому добавлялся страх нарушения религиозных правил, поскольку население очень хорошо было знакомо с реалиями солдатского быта и знало, что солдат-мусульман вынуждают питаться свининой.
Само собой, что адыги не желали служить в, по-сути, оккупационной армии, которая совсем недавно самым жестоким образом действовала против их народа».
Туут уже надо сделать пояснения. Во первых, сам Хотко впоследствии, на стр. 273 пишет, что адыги «…революцию встретили наиболее обеспеченной, после казачества, общностью как в рамках Кубанской, так и Терской областей, а так же Черноморской губернии».
Во вторых, во всех частях российской армии строжайше соблюдались религиозные пищевые запреты. Чтобы не было проблем, всех солдат кормили только говядиной, в полевых условиях допускалась замена говядины бараниной. Свинина в армейском рационе не использовалась вообще, в том числе и в чисто христианских частях. У уж тем более в частях мусульманских. Слова Хотко о «вынуждении питаться свининой» - ложь наглая, циничная и, вполне можно употребить это слово, - подлая.
В отношении пропагандистского клише об «оккупационной армии», то тут уже видна откровенная военная «черная пропаганда» в стиле небезызвестно доктора Геббельса.
Этот гнусный пассаж потом опять-таки сам Хотко и опровергает, говоря о преданности адыгов старой России во время российской Гражданской войны и после нее.
Впрочем, и о более раннем времени он, пишет на стр. 260 так: « Вместе с тем, адыгское население, особенно его верхушечные слои были не против формирования …частей на сугубо добровольной основе. Более того, участие в таких формированиях позволяло ослабить военно-полицейский гнет... По этой причине, нашлось значительное число добровольцев на русско-турецкую войну 1878 – 1879 гг., затем на японскую и первую мировую войны».
Признавая факт добровольного служения адыгов Росси Хотко, объясняет этот факт фокусническим смысловым вывертом, опять-таки очерняющим Россию: «оказывается служение России было следствием «военно-полицейского гнета». Злая Россия так сильно угнетала адыгов, что они, от беспросветной безысходности, шли на ее военную службу.
Стремление «облить грязью» Россию видно у Хотко во всем, порой даже в мелочах. Отмечая позитивный факт появления системы образования и национальной интеллигенции, он пишет на стр. 260: «Дети первого поколения лиц, которые прошли через государственную службу уже в массовом порядке стали получать образование в начальных, средних и даже высших учебных заведениях. Они стали основой нового социального слоя адыгского общества- интеллигенции».
Казалось бы вот уж факт позитивно показывающий Россию: но у Хотко и это служит ее очернению: «Система образования, сформированная администрацией для горского населения, несла в себе обязательное функциональное направление связанное с русификацией инородцев. Именно по этой причине горские школы возникли в регионе столь быстро»…
Как и в «вопросе о свинине» Хотко касаясь русификации и религии снова лжет, стр. 260: « С этой целью (русификации Р.К.) весьма активную деятельность развила русская православная церковь, старавшаяся переманить горцев из ислама в православие».
Опять-таки ложь, наглая и неприкрытая. Миссионерская работа православной церкви на Северном Кавказе была характерна для первой половины XIX в века, потом она была свернута и, фактически, запрещена. Никакого массового «переманивания» в христианство в описываемый период конца XIX в. уже не было. Переход в христианство был в единичных случаях.
Описывая в максимально негативных тонах и демонизируя Россию, Хотко приводит интересные иллюстрации: фотографию «казачьих и черкесских офицеров» вместе с Начальником Кубанской области М.А. Цкини»; фото имевшего пять российских орденов (Две Анны, два Владимира и Станислав), «Батырбека Шарданова, председателя Черкесского благотворительного общества Кубанской области, публициста»; фото 1912 года одетых в старинные черкесские кольчуги и шлемы «Организаторов и участников благотворительного вечера в Ектеринодаре». Но такая иконография придается текстам полностью негативного содержания по отношении к России.
Во втором параграфе «Адыги во время Гражданской войны в России 1918 – 1920 гг.», Хотко, на удивление, достаточно правдиво излагает историю адыгских народов Северного Кавказа в этот период. Он абсолютно верно пишет, что в подавляющем большинстве адыги выступили на стороне Белого движения. Пишет он, хоть и вскользь, о полном боевом и организационно-административном единении, - фактически братстве, - западных адыгов с Кубанским казачеством. А так же о том, что красные власти, как и в отношении казачества, вели в отношении адыгов политику тотального террора и физического истребления. Пишет он правдиво о событиях в Кабарде, где Гражданская война жестко разделила кабардинский народ на белых и красных.
В следующем третьем параграфе «Адыгские офицеры Белой гвардии. Верность долгу и присяге», Хотко рассказывает о конкретных российских офицерах западных адыгах, - Султане Клыч-Гирее, Сергее Улагае, Кучуке Улагае, - служивших в царской армии, потом в Белой, затем ставшие эмигрантами. Двое из пречислннных сотрудничали с нацистами, - Султан Клыч-Гирей был повешен вместе с Власовым, Шкуро и другими в 1946 году в Москве.
Двое других стали видными фигурами в послевоенной антисоветской эмиграции. Описывая историю жизни трех адыгов-офицеров, Хотко не стесняется употреблаять высокопарный слог, даже в отношении тех из них, чья пронацистская деятельность, мягко говоря, весьма спорна. Стр.274: « …биография генерал-майора С. Клыч-Гирея – пример верности долгу и родине».
Далее Хотко пишет так: стр. 277 – «К сожалению, имена адыгов-офицеров, честно и до конца выполнявших свой долг перед народом и страной (Султан Клыч-Гирей? Р.К.), в советское время оказались не просто очернены в советской историографии, но почти полностью вытравлены из исторической памяти».
Но возникает резонный и своевременный вопрос, к какому государству у Самира Хотко относятся эти выспренние слова? О каком «долге и родине» или «народе и стране» идет речь? О мучимой и истязаемой и, в конце концов, уничтоженной «тысячелетней Зихии-Черкесии». Или все-таки об ее «уничтожительнице» - России?
Параграф о белых офицерах-адыгах и предыдущий параграф о адыгах в Гражданской войне, - оба они, написанные самим же Хотко ясно показывают: адыги западные и кабардинцы были именно патриотами России! Причем старой царской России, которая как сам же Хотко и пишет, сделала в материальном плане их «наиболее обеспеченной, после казачества, общностью». Именно за это государство они воевали и не щадили своих жизней. Именно Россия была для них настоящей родиной, ее они любили всем сердцем, именно ей российские адыги после Гражданской войны сохраняли верность в эмиграции. Ни одной даже самой убогой националистическо-сепаратистской организации антироссийской направленности, - а такие, создаваемые польской разведкой в предвоенные годы были даже у казаков, - у эмигрантов-адыгов не было. Они были полностью пророссийскими патриотами.
Кстати, в обоих указанных параграфах книги Хотко немало примеров показывающих полное единение казаков и адыгов. Так Хотко приводит факт, что Кучук Улагай стал в конце жизни атаманом «Общеказачьей станицы в Сантьяго (Чили)».
Собственным текстом последних двух параграфов VII Самир Хотко разгромил свои же собственные прежние антироссийско-очернительские пассажи, показал их пропагандистско-примитивный характер.
