Нас повсюду восторженно встречало население Литвы. Здешние жители видели в нас освободителей. Мы были шокированы тем, что перед нашим прибытием повсюду были разорены и разгромлены еврейские лавочки. Мы думали, что такое оказалось возможно только во время "хрустальной ночи" в Германии. Это нас возмутило, и мы осудили ярость толпы. Но у нас не было времени долго размышлять об этом. Наступление продолжалось беспрерывно.
Цитата из мемуаров командира 2-й роты 502-го танкового батальона Вермахта О.Кариуса "Тигры" в грязи"
Мой собеседник - Лейзер Броер, житель Кирьят Арбы, один из основателей возрожденного еврейского Хеврона, активист движения за строительство Иерусалимского Храма.
Авраам Шмулевич: Ты – представитель одной из немногих оставшихся в живых семей старых «литваков», евреев, живших в Литве на протяжении многих поколений. Что для тебя та война, и ты можешь сказать об отношении литовцев к евреям?
Лейзер Броер: Я родился в Каунасе в 1948 г. и в 1972 г. уехал оттуда в Израиль. Мы - коренные "литваки", литовские евреи, оба моих деда были религиозными, из Шауляя и Подбродья, но сам я из светской семьи.
Есть фильм польского режиссера Анжея Вайды "Пепел и алмаз". Когда он вышел на советские экраны, в 1959-м или 1960-м году, это было большим событием, мы с отцом смотрели его в кинотеатре, который находился в бывшем старом еврейском районе Каунаса - Слободка.
Польские подпольщики Армии Крайовой должны убить новоназначенного губернатора - коммуниста Щуку. А его сын Марек, воспитанный теткой-аристократкой, - тоже боец Армии Крайовой. И вот Марек попадает в польское Министерство государственной безопасности, его ведут на допрос, а он - польский юноша, борец за свободу. Один из эмгэбистов спрашивает: "Сколько тебе лет?". Юноша отвечает: "Сто". Тот размахивается, бьет его по лицу, подпольщик падает, встает. Снова тот же вопрос. "Сто один", - отвечает подпольщик. Когда он впервые упал, отец громко засмеялся и сказал: "Еще бей, еще!".
Отец моего отца всю жизнь прожил в Слободке и был ломовым извозчиком. Он прошел всю русско-японскую войну, был георгиевским кавалером. Время от времени он напивался, тогда брал оглоблю и выходил на улицу бить морду гоям. Они бежали в полицию, дед шел домой, надевал свой мундир со всеми крестами и наградами, брал недопитую бутылку водки и сам шел в участок. При виде его пристав вставал по стойке смирно, отдавал ему честь, они допивали эту водку, и он шел домой отсыпаться. Впрочем, такое случалось не часто, скажем, раз в месяц. Обычно он приходил после работы домой, ел и садился учить Талмуд.
После революции Литва стала независимой. Отец мой пошел работать на завод в 14 лет. Когда ему было 15, хозяин решил снизить зарплату. Отец написал листовки и пошел их раздавать. Его схватила полиция - служба безопасности независимой Литвы. Когда литовские гэбэшники увидели его, они засмеялись - "жидюкас" (жиденок), - обмотали ему голову мокрым полотенцем и сунули в горящую печь. Из печи он вылез уже человеком с идеологией. Это была коммунистическая идеология борьбы за социальную справедливость. Он состоял в нелегальной компартии Литвы до 1929 года, когда в Палестине разразились организованные англичанами арабские погромы. Советский Коминтерн выступил тогда на стороне арабов, и партия поручила ему организовать митинг в поддержку классовой борьбы арабского пролетариата против сионистов. Отец отказался и вышел из компартии. И считал себя в дальнейшем беспартийным анархистом.
То, что происходило с Литвой дальше, - известно. Между уходом советских войск и приходом немцев прошло несколько дней. Когда Советы ушли, литовцы первым делом вошли в еврейский квартал Каунаса - Слободку. Сейчас они рассказывают, что их ненависть к евреям была спровоцирована участием евреев в компартии, в сталинских репрессиях и т.д. Мне они могут не рассказывать эти сказки. В Слободке их интересовало лишь два места - еврейский сиротский дом и знаменитая ешива (религиозная духовная академия) "Слободка".
Детдомовских детей они просто заперли в помещении и сожгли живьем. А ешиботников (учащихся ешивы) собрали в большом гараже. Тогда машины чистили сжатым воздухом. Они вставляли в рот еврею этот шланг, включали воздух, и кишки вылетали через задницу.
Толпы литовцев - женщины, дети, словом, весь город - дружно аплодировали. Так, одного за другим, они убили всех учащихся ешивы - кроме тех, кто смог спрятаться.
На следующий день в гетто Слободка организовалась первая подпольная группа сопротивления, в которую входил мой отец. Там были все, представители всех движений и партий - сионисты-социалисты, сионисты-ревизионисты Жаботинского, религиозные сионисты, анархисты, хасиды, миснагеды и просто евреи. Они решили, что реальную помощь в борьбе с немцами им может оказать только Сталин. Поэтому главенствующая роль в движении должна принадлежать коммунистам, и все это подполье будет считаться коммунистическим. Отца моего снова приняли в компартию "невзирая на идеологические разногласия". И подполье стало действовать.
Первым, кого они убили, был еврей - глава полиции юденрата (юденрат - назначенный немцами орган управления гетто). До войны он был убежденным сионистом-ревизионистом (так именовались сторонники Зеева Жаботинского), а потом одним из первых побежал служить немцам. С ним предварительно поговорили, но он сказал: "Ребята, мне плевать на вас и на остальных, я хочу жить, и сделаю для этого все". С ним пытались говорить еще раз, после чего застрелили.
В отличие от подполья варшавского гетто, подполье каунасского гетто считало, что никого нельзя привлекать к борьбе насильно. Большую часть населения гетто составляли женщины, старики, дети. И если кто-то надеется спастись, просто сидя тихо и уповая на милость Б-га, таких людей нельзя подвергать риску вооруженного восстания. Пусть делают, что хотят. Спастись, однако, не удалось почти никому. Практически все оставшиеся были зверски убиты немцами и литовцами. В 1939 г. еврейское население Ковно составляло 40 тыс. человек, то есть примерно 25% от общего числа жителей города. Всего же в годы Катастрофы в Литве было уничтожено 95-96% довоенного еврейского населения республики. Столько евреев не было уничтожено ни в одной из оккупированных республик бывшего СССР, а также ни в одном из европейских государств.
Итак, в отличие от некоторых других гетто, в Каунасе решили, что те, кто хочет сражаться, должны уйти в лес и воевать с немцами в качестве партизан.
Первой ушла на разведку группа из пяти человек. Путь из гетто в лес проходил через литовскую деревню. Литовцы сейчас любят рассказывать о мирных сельских жителях, что подвергались репрессиям и со стороны немцев, и со стороны партизан, а потом были высланы. На самом деле сельское литовское население не просто сотрудничало с немцами. Немецкое командование раздавало литовцам оружие, и из них формировались территориальные отряды СД.
Первая группа евреев, вышедших из гетто, ничего не знала о СД, наткнулась на этих "мирных сельских жителей", которые неожиданно напали на них. Командира группы – он был ешиботником из Слободки – живьем закопали в землю. Остальных передали немцам, и те отправили их в лагерь уничтожения "Девятый форт". Тогда подполье поняло, что небольшими группами действовать нельзя. Следующим из гетто ушел на прорыв отряд в 50 человек, в котором был и мой отец.
Они захватили это село – это была единственная дорога на волю – и всех мужчин, кто не был убит во время боя, расстреляли, остальное население собрали в сарае, облили бензином и подожгли.
Больше выходу евреев из гетто никто не препятствовал.
Прожив в лесу некоторое время, они образовали еврейский партизанский отряд. А поскольку командование осуществляла советская армия, то этот отряд влился в большой русский партизанский отряд.
Авраам Шмулевич: И как складывались отношения?
Лейзер Броер: С "ваньками" ведь как – сначала они пытаются на тебя наехать, но если получают сдачи, то начинают уважать. У одного еврея в отряде была шуба, которую он снял с убитого немецкого офицера. Шуба в лесу – большая ценность, и один из командиров сказал: "Отдай мне ее или продай, обменяй". Еврей ответил: "Сам убей немца и сними с него".
Вскоре группа, куда входил этот еврей, отправилась на задание. Первым делом партизаны пошли не к немцам, а к девочкам в ближайшую деревню. Девочки эти были патриотками – немцам они не давали, только партизанам. Они уже ждали, поставили на стол водку, закуску, сало, а еврея этот командир поставил на часах. Он не выдержал и сунулся в избу в разгар веселья:
- Ребята, имейте совесть!
- Ты нарушил приказ, оставил пост, - и они его застрелили, шубу этот командир забрал себе.
А вернувшись, сказали:
- Расстрелян за трусость.
Тогда несколько евреев отправились в эту деревню, к тем самым девочкам, положили на стол шмайсер и сказали:
- Милые девушки, расскажите, как было дело. А если вы что-то забудете, гляньте на стол.
Те рассказали все без утайки.
Вернувшись в отряд, евреи попросились на задание вместе с группой русских, что убили того бойца, и перестреляли их всех. Вернулись и доложили:
- Пали смертью героев в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками!
Все поняли, что произошло. После этого их зауважали, и больше наездов на евреев не было.
Немецкая армия была хорошей армией, но воевать в лесу они не умели. Что такое дерево, что такое овраг и как с ними обращаться – они не знали. Однако потом у них появились гуцулы с Карпат, и те уже были серьезными противниками. Однажды гуцулы чуть не обнаружили партизанскую базу, но разведчиков все же уничтожили на подходах к ней. Но вскоре для партизан наступили плохие времена. Немцы сформировали команду "охотников" – отряд из профессиональных охотников, лесников, егерей. Там были, кроме немцев, и русские, украинцы, поляки.
Им удалось обнаружить партизанскую базу. Отряд с трудом оторвался от преследования и уходил непрерывно трое суток. Бодрствовала только первая и последняя шеренга, те, кто шли в середине, спали на ходу.
Много чего еще было в той войне...
Но отец мой выжил.
Когда мне было 16 лет, отец подарил мне часы. Это было в начале 60-х годов, часы тогда были ценной вещью. Он вручил мне часы и сказал:
- Эти часы я снял с немецкого офицера, которого задушил собственными руками.
Ближайшими друзьями отца, благословенна его память, до самого нашего отъезда были бывшие партизаны, его соратники.
Как только это стало возможным, мы уехали в Израиль. Массово выпускать евреев из Советского Союза стали в начале 70-х, после "самолетного дела". Хотя некоторым удавалось выехать и ранее.
Одни из них – семья моего друга Лейбки. Мы сидели за одной партой и очень дружили. Ровно раз в неделю, в субботу, он приносил справку от врача, что у него болит рука и писать ему нельзя. А также он имел справку, что ввиду чувствительной кожи на голове он должен быть постоянно в тюбетейке. В Израиль его семья приехала в 60-е годы.
Вот как они смогли уехать.
Его отец Песах во Вторую мировую войну служил в литовской дивизии Красной Армии. Литовской она только называлась, а приказы отдавались на идиш. Однажды ему пришлось вытащить с поля боя раненого. Когда тот очнулся, оказалось, что он – литовец, а настоящих литовцев, служивших в литовской дивизии, было немного – большинство там составляли евреи. Спасенный был очень благодарен ему и сказал:
"Если тебе, Песах, что-нибудь понадобится, найди меня. Я все для тебя сделаю".
Он начал подавать просьбы о выезде уже в 60-е годы, но получал отказ за отказом. При очередном отказе его взгляд пробежал по стене ОВИРА и... он увидел портрет спасенного им литовца.
- Кто это? - спросил он.
- Вы что, не знаете, - удивилась чиновница, - это же Первый секретарь коммунистической партии Литвы товарищ Снечкус.
Следующим утром он уже был в приемной у Снечкуса. Офицер КГБ, стоящий на страже, услышав, к кому он, спросил:
- Ты что, с ума сошел?
- А вы скажите по вертушке, что Песах Шохенас, который вытащил его из-под огня, хочет его видеть.
Встретившись, они обнялись.
- Ты помнишь, - спросил его Песах, - что ты мне обещал?
- Конечно же, - ответил Снечкус.
- Так вот, - сказал ему Песах, - я хочу уехать в Израиль.
- Нет проблем. Месяц на сборы хватит?
И через месяц он с семьей уехал.
Авраам Шмулевич: Ты, как коренной житель Прибалтики, можешь сказать, чем отличаются литовцы от эстонцев и латышей?
Лейзер Броер: В отношении к евреям во время войны они мало чем отличались, а вообще это совершенно разные народы. Литовцы относятся к латышам и эстонцам с презрением, считая их бывшими рабами. Это так и есть - они были крепостными немецких баронов. Литовцы же создали мощное государство, границы которого проходили одно время около Москвы - под Можайском. В литовском школьном учебнике рассказано, как великий князь Витаутас собирал дань с Москвы, и когда он выходил из Кремля, вытащил свой меч и ударил по кремлевским воротам, дабы след литовского меча навечно остался в Московии.
Великий литовский писатель, выразитель национального духа - Адам Мицкевич. Писал он, правда, по-польски, поэтому поляки считают его своим национальным писателем.
Авраам Шмулевич: Самое забавное, что Мицкевич был чистокровным евреем и помнил о своем еврейском происхождении. Родители его были франкистами, сторонниками Якова Франка, лжемессии, последователя другого лжемессии - Шаббатая Цви. Франкисты, во главе с самим Франком, приняли католицизм, крестным отцом Якова Франка был сам польский король, а рядовые франкисты получили дворянские звания. Франкизм был мистическим учением, и он оказал большое влияние на воззрения Мицкевича. Жена его тоже была из франкистов.
Лейзер Броер: У Мицкевича есть поэма "Гражина", в которой хорошо выражен литовский дух. Главный герой ее - литовский князь Литуврас, брат короля Виталтаса, который живет в своем замке.
К нему приходит управляющий замком и говорит, что в окрестностях замечены вооруженные люди, нужно послать к королю за войском. Брат короля отвечает: "Не нужно ничего, приходи ко мне вечером, как стемнеет".
Вечером он объявил своему управляющему: "Это отряд немецких тевтонских рыцарей, сто дюжин, которых я, сам князь, нанял. Мой брат засиделся на троне. Нужно его убить. Но сил у нас, сам знаешь, недостаточно. Немцы - хорошие бойцы. С этим отрядом мы одолеем дружину короля".
Управляющий воскликнул:
- Я поражен твоей низостью и вероломством. Как мог ты решиться на такое? Убить короля - твоего брата??!! Это прекрасная идея. Ведь он сам убил своего отца и брата, захватив престол. Ты вполне достоин быть королем. Но как ты мог пригласить немцев? Как ты мог вмешать чужаков в наши литовские дела? Такие вещи делать нельзя!"
Управляющий направился к жене князя - Гражине. Эта высокая сильная женщина ездила на лошади, любила охоту, владела мечом. Управляющий рассказал ей о планах ее мужа. Та, вся в негодовании, идет к князю:
- Как смел ты вмешивать немцев в наши литовские дела?! Бог не простит такой низости!
Идея убить брата ей как раз понравилась.
Ночью управляющего будит вооруженный стражник:
- Князь зовет тебя, надевай доспехи.
Он выходит и видит, что вся дружина построена, впереди на коне стоит князь. Они скачут в ночь, чтобы внезапно напасть на немцев, изгнать чужаков. Завязывается бой, и тут управляющий видит, что князь не в форме, удары его не столь сильны, нет боевого напора. Это видят и немцы, они начинают теснить литовцев. Им удается убить князя. Тут появляется еще один рыцарь, он врезается в гущу схватки, мощными ударами разит направо и налево и убивает тевтонского комтура. Когда битва закончилась и немцы были разбиты, выяснилось, что новый рыцарь – это и есть сам князь. Он услышал шум боя и поспешил к месту схватки. Но вывела литовцев на бой Гражина, она надела доспехи мужа, выдала себя за князя, сражалась и погибла в его доспехах. Литуврас приказывает сложить погребальный костер, туда кладут тело Гражины, а затем и сам князь восходит на костер, вонзает в себя меч и сгорает вместе со своей женой, в пламени искупает свою вину.
Другие народы Прибалтики сдались немцам и приняли религию своих господ - сначала католицизм а потом, вслед за немецкими баронами, протестантизм, подчинились ордену. А литовцы разбили немцев под Грюнвальдом, до этого разбили и монголо-татар.
Когда в Эстонии был открыт памятник ветеранам СС, латыши прислали на открытие своих представителей, литовцы – нет Во время войны латыши дали три дивизии СС, эстонцы – одну дивизии, а литовцы – один батальон Импулявичюса. Его послали в Белоруссию на подавление партизанского движения. Через короткое время немецкий командир отослал литовцев назад со словами: "Я просил солдат, а не диких зверей". Кстати, после войны этот Антанас Импулявичюс получил убежище в США как борец за свободу.
То есть литовцы всегда играют свою игру. Думаю, это вскоре проявится в раскладе сил и среди прибалтийских государств, и шире – во всей Восточной и Центральной Европе.
Авраам Шмулевич: Как ты считаешь, забыты ли уже "раны войны"?
Лейзер Броер: Родители моего друга Лейба (о котором я говорил выше) умерли в Израиле, в Кфар Хабаде (хотя сами они не были хасидами-хабадниками), сначала отец, потом мать. Между прочим, в их семье существовал рассказ о родственнике со стороны матери, каком-то каунасском цадике (праведнике). Мать пережила Катастрофу в Каунасе, смогла выжить при ликвидации гетто благодаря этому цадику. Он тоже находился в гетто и всегда говорил ей, где спрятаться... И ей удалось спастись, хотя вокруг прятавшихся евреев ловили и убивали. А когда его самого отправляли в концлагерь, он успел указать ей место, где спрятаться до конца войны.
Я наведывался к ней вплоть до ее смерти. Она была очень стара, ей отказывали память и соображение, но каждый раз первым вопросом при встрече было:
- Лейзер, Литва уже сгорела?
И я ей отвечал:
- Нет еще.
Она говорила:
- Что ж это такое? Куда Всевышний смотрит? Помолитесь, пожалуйста, Лейзер, чтоб я хоть за день до смерти увидела ее горящей.
Но мои молитвы, очевидно, были отвергнуты. И больше всего среди нынешней волны алии меня удивляют латышско-литовско-эстонские патриоты-евреи.
