2012 год. Многих из нас интересует, что будет. Станет ли жизнь в будущем похожей на современную? Или кардинально изменится?
Очень многие видят в грядущем нечто ужасное. И страшатся его наступления. И мир, и Россия действительно стоят на пороге глобальных перемен. Таких, которые случаются не каждое тысячелетие. Грозит порваться преемственность и связь времен. Привычный для многих десятков поколений мир готов рассыпаться. И такие настроения очень близки к реальности.
Почему мы живем так? Почему, скорее всего, мы будем жить так и не иначе. И что нам делать?
Мы попытаемся ответить на эти вопросы.
Вначале давайте посмотрим, каково наше нынешнее общество. И куда оно движется.
Суть постмодерна
Чтобы цивилизация жила тысячелетия, ей необходимо периодически разрушаться. Но не до основания. Должны подвергаться угрозе «коллективы выживания» цивилизации. Это родовые, общинные, религиозные группы, составляющие основную ячейку большого общества. Они, и связанные с ними идеалы, такие как коллективизм, вера, национальная идентичность испытываются на прочность. «Большое» общество деформируется и разрушается. Особенно часто такие катастрофы выражаются в форме иноземных завоеваний. Если коллективы выживания достаточно крепки и самодостаточны, цивилизация выживает. Структура общества и его ценности вновь обретают сверхзначимость. Идеалы ценности и идентичность актуализируются. Цивилизация омолаживается.
Этот принцип обеспечил долговечность китайской, индийской, еврейской цивилизации, цивилизациям доколумбовой Америки. Индия и Китай периодически подвергались иноземным нашествиям и владычеству иноземцев, государственная система этих стран разрушалась. Евреи тысячелетия не имели своего государства, с трудом сохраняли свою религию и национальную идентичность. Периодически менявшие друг друга цивилизации и государства доколумбовой Америки сохраняли преемственность основ культуры.
Хотя очень часто коллективы выживания какой-либо культуры разрушались под внешним давлением. Либо необходимость выживания своих членов заставляла их менять идентичность и ценности. Тогда народ погибал. Именно это чаще всего происходит при длительном иноэтничном господстве.
Европейская цивилизация, частью которой является русская, уже полторы тысячи лет не знала таких потрясений. Европейцы последовательно развивались, идя от победы к победе. Никто ни разу не разрушил государственность основных европейских народов, не поставил под угрозу ценности, образ жизни, коллективы выживания европейцев. Таким образом, никто не актуализировал ее идейно-ценностное ядро. А делают это обычно успешные внешние захватчики. Этого не произошло и с русскими во время монголо-татарского ига. Монголы не разрушили сложившуюся государственность и мало воздействовали на русский образ жизни.
В долговременной перспективе европейцы побеждали всех. И создали ни с чем несравнимую великую цивилизацию. Исключение составляют народы, долгое время жившие под иноземным господством. Например, поляки и греки. Особых цивилизационных высот в новое и новейшее время они не достигли. Но лучше многих других сумели сохранить традиционные ценности.
А в основных европейских странах коллективы выживания и связанные с ними ценности не актуализировались. Не было достойной угрозы. И поэтому они отмерли за ненадобностью.
Понятно, что эпохи модерна и постмодерна - это именно всеобъемлющие эпохи в социальной жизни. Которые отнюдь не ограничиваются сферами культуры и искусства. Эти явления охватывают все сферы социальной жизни. И особенное влияние они оказывают на судьбу национальных коллективов выживания.
Переход от традиционного общества к обществу модерна сопровождается разрушением коллективов выживания. При этом сохраняются и культивируются многие ценности, традиционно воспитывавшиеся в коллективах выживания. Такие, как единство, чувство локтя, верность долгу, преданность единым для коллектива идеалам. Эти ценности культивируются уже не усердно уничтожаемыми коллективами. А государственными образовательными и идеологическими учреждениями. Государство, гражданская нация заменяет собой коллектив выживания. Все коллективы как бы сливаются в один. При этом постепенно слабеет контроль над отдельной личностью. Она индивидуализируется и эмансипируется.
Этот процесс постоянно нарастает. И разрушает модерное общество. Единая культура, единая идеология разваливаются. Вычленяется масса атомизированных индивидов. Образуется масса достаточно мелких, но влиятельных групп. Их обычно называют субкультурами, меньшинствами (национальные, сексуальные и пр.). Многие из них постепенно фактически захватывают контроль над обществом. Так на смену модерну приходит постмодерн.
При постмодерне массово распространенных коллективов выживания нет. Особенно это касается большинства. Оно крайне атомизировано, неорганизованно, управляемо. В коллективы выживания скорее организованы привилегированные меньшинства. Наступает стагнация, культурные и экономические достижения эпохи модерна постепенно теряются. Со временем начинают вырисовываться отдаленные контуры неотрадиционного уклада жизни. Его активно привносят национальные и религиозные меньшинства, так и не прошедшие полноценный период модерна, во многом сохранившие уклад традиционного общества.
Но у постмодернистского общества крайне мало шансов постепенно прейти в неотрадиционное. Для этого скорее необходима коренная ломка устоев, катастрофическое крушение постмодерна. Неотрадиционализм будет началом в корне отличного витка общественного развития. Началом эпохи кардинально чуждой прошлому.
Схема традиционализм - модернизм - постмодернизм - неотрадиционализм характерен для европейской культурной модели начиная с античности. Началом античного модерна было превращение кровнородственных племенных сообществ в полисы, основанные на принципах гражданства. В Риме таким этапом стало стирание различий между патрициями и плебеями. Возникает классическое искусство и философия. Потом были классические греческие полисы, римская государственность. Для греков постмодерн наступил в эпоху эллинизма. Для римлян - в поздней империи начиная со второго века нашей эры. И там и здесь был разгул индивидуализма и постепенное разложение устоев государства. К концу постмодерна христианское меньшинство стало большинством. Неотрадиционализм на западе привел к возникновению варварских королевств, созданию новых народов. На востоке - к появлению Византии. Здесь неотрадиционализм был более преемственен. Но и в Византии он сопровождался масштабными этническими миграциями. Появилась традиционная опора имперской экономики - сельская община.
Через неотрадиционализм Средневековья к модерну Нового времени. Новое время это период буржуазных и социалистических революций, индустриализации, создания гражданских наций и секулярных идеологий. Наконец, великого искусства Нового времени.
В разгар модерна у римлян у греков был уже постмодерн. Пик эпохи модерна для разных европейских стран так же наступил в разное время. Во Франции - в период Великой революции и наполеоновских войн. В Германии и России - в первой половине XX в.
Наконец - послевоенный постмодерн. Атомизация общества, господство меньшинств, нарастающий кризис экономики и государственности, колоссальный приток мигрантов. При этом в рамках неотрадиционализма на смену европейским идеологиям и европейским народам идут иные народы и абсолютно иные идеологии. Культурная преемственность Европы может оборваться. Выживание европейских народов, в том числе и русского, напрямую зависит от того, появятся ли исторически вовремя коллективы выживания или нет. К сожалению, в настоящее время их практически нет. И они очень просто могут не появиться.
Ведь в постмодернистском обществе общепринятые представления и нормы объективно работают на самоуничтожение общества. Чрезмерный индивидуализм и гедонизм, желание покоя, во что бы то ни стало. Потакание агрессивным меньшинствам. Полное равнодушие к судьбе своего народа, уход от реальности. И полное нежелание объединяться и бороться за общие интересы.
Новый постмодерн и модерн в Европе оказались гораздо более выраженными и рельефными, чем были в эпоху античности. (Тогда, во многом сохранялся традиционный уклад сельской жизни, по крайней мере, по сравнению с европейской современностью; к тому же переход к неотрадиционализму происходил под влиянием христианства - внутриимперской религии). В период античности постмодерн по большей части был проходным, несамостоятельным явлением. В нем практически сразу стали прорастать побеги неотрадиционализма. Именно неотрадиционную модель общества несли в мир крепнущие меньшинства. Такие, как христианство.
В наше время постмодерн четко оформлен, силен, является вполне самостоятельным явлением. Активные меньшинства изнутри европейского социума способствуют его консервации.
К тому же постмодерн поддерживает свои силы за счёт виртуальных и игровых реальностей. Этому способствует высокий уровень материального и технического развития. Человек, уставший от общих стандартов, может и должен не бороться с окружающим миром. Он просто уходит от решительного конфликта игровую реальность компьютерную реальность, историческую реконструкцию. Религиозные и протестные движения так же часто принимают форму игры. Люди находят в них некоторую психологическую отдушину, по настоящему не отказываясь от ценностей и правил «большого мира».
Неотрадиционализм несут в европейский мир неевропейские меньшинства. Именно они будут задавать культурную и социальную модель. С крушением постмодерна.
В начале Средневековья в духовной сфере укреплялось христианство, вынесенное из античности. Это при общей варваризации социальной жизни культуры, падении уровня развития техники.
При становлении будущего неофеодализма сохранятся многие технические навыки и частично социальные практики. НО трансляция духовных принципов и основ общества, скорее всего, будет исходить от пришельцев. Поэтому провал неосредневековья наверняка будет гораздо более глубоким. Европа, как культурный феномен может исчезнуть с лица земли.
***
Постмодерн - отрицание цивилизацией самой себя. Следствие и отчасти причина развала сети коллективов выживания. И забвения присущих им ценностей. Постмодерн подобен раковой опухоли, поразившей слишком успешную и динамичную цивилизацию. Успех и богатство сделали окончательно ненужными коллективы выживания. И присущие им ценности. За это следует расплата. Люди по возможности стремятся освободиться ото всех правил и ограничений. Все ранее важное теряет для них значимость. Они не могут действовать сообща. Приносить пользу друг другу и обществу. Их жизнь теряет смысл. В этих условиях эффективно действуют только лишь деструктивные меньшинства.
Одновременно постмодерн - отрицание предыдущей эпохи модерна. Он отрицает присущее тому единство, всеобщность, тотальность. В нем есть стремление к эклектизму, использованию фрагментов ушедших исторических эпох. Постмодерн в культуре не рождает нового и увлекается цитированием уже созданного. Поэтому нередко постмодерном называют возвращение элементов уже ушедшей культуры в культуру актуальную. Когда отрицание первой сменяется объединяющим синтезом. Либо культура становится мозаикой элементов разного происхождения. Такое не раз происходило в истории. Но это не постмодерн сам по себе. Настоящий постмодерн охватывает все сферы жизни социума, а не только структуру культуры вузком смысле.
Главная суть постмодерна - очищение мира от цивилизации-носителя. Очистка строительной площадки для новой цивилизации, которая начнет свой подъем с основ неотрадиционализма и варварства.
Очищение мира от цивилизованных европейцев постулируют своей целью лишь крайние постмодернисты. Такие, как «Церковь эвтаназии» и последовательные экологисты. Но на самом деле, - это цель всей системы.
Реализация такой цели достигается в стремлении людей к ничем не ограниченной свободе.
Идеал постмодерна очень четко представлен авангардным искусством. Бессмысленные, ничего не значащие точки, полосы. Ехидные инсталляции. И постоянное глумление надо всем.
По верному высказыванию Максима Кантора, творец-постмодернист манифестирует свое видение свободы. И это действительно так. Ведь любой смысл задает какие-то рамки. Содержит утверждение и отрицание, ограничивает. Понятно, что ограничивают идеалы и ценности. Направляет, оформляет и ограничивает художественное мастерство.
А мастер постмодерна стремится быть свободным от всего. Включая самого себя. Его творчество выражает вожделенное ничто. Полную свободу от бытия и жизни. Потому что бытие и жизнь по определению оформлены и ограничены. Существование противоположно полной свободе. Свобода там, где нет ничего. Об этом писали в своих темных полуэзотерических текстах философы деконструкции - Деррида, Лакан и другие.
Максим Кантор немало пишет о связи европейского искусства и христианства. Художник видел пред собой Бога, любящего и гневающегося. Стремящегося спасти мир, созданный в соответствии с мерой и числом. Бога целеустремленного. Бога вочеловечившегося.
Бог постмодерна всемогущ и свободен. Он не любит и не ненавидит. Не мыслит и ни к чему не стремится. Потому что все знает и ни в чем не нуждается. Этот Бог творит безо всякой цели. Просто так. Он абсолютно чужд человеку. И не имеет значения - есть он или нет.
Такому Богу подражает постмодернист. Поэтому ему, отчасти интересна восточная эзотерика. Но в результате постмодернист оказывается в плену простейших человеческих чувств и желаний. Он не Бог и не может им стать. Зато он любит кайф и деньги. Все, как у обычных людей. За исключением священного стремления к разрушению и саморазрушению. Это стремление порождает странное сочетания самовозвеличивания с самоотрицанием. В «мягком» варианте самоотрицание затрагивает аспект культуры, национальности, религии. В «жестком» варианте оно приводит к отрицанию собственной личности и принимает суицидальный характер.
Разрушают не только философы и художники. Понемногу это делают все. Особенно яркий пример - ревнители либеральных ценностей и толерантности. Они последовательно разносят и стирают в порошок все, что создавалось веками. Как в сфере политики, так и межличностных отношений, искусства. Исчезает семья, нормальные мужчины и женщины, полноценное творчество. Реальная свобода подменяется мелочной диктатурой... А созданные и лелеемые постмодернистами-общественниками меньшинства не приносят никакой пользы. Они только разрушают общество.
Но для постмодернистов это не важно. Главное - разрушение. И усвоение запасов, наработанных предыдущими поколениями. Таких как «Liberté, égalité, fraternité». А разрушение вместе с потреблением запасов идет вполне хорошо. Но старых идеалов становится все меньше, они слабеют на глазах.
Возьмем неформальные молодежные движения. То же стремление к свободе от всего, оборачивающееся фетишизацией самых простых человеческих потребностей.
Хиппи отрицали все во имя призрачных идеалов всеобщей любви. Еще идеалов. Панки просто все отрицали. Готы и эмо - тоже. Но они чувствуют, что уже близится результат отрицания. Уничтожение. Потому они так мрачны и слезливы.
Антипостмодернисткие течения в обществе постмодерна включены в его единую симфонию. И антиглобалисты, и консерваторы, и националисты сильны, прежде всего, своим отрицанием существующего. Их положительные программы утопичны. Либо сугубо охранительны. Борясь с последствиями постмодерна, они стремятся законсервировать его самого. Взять хотя бы антииммигрантские и антиисламистские программы западных националистов. Они предлагают лишь законсервировать существующее положение.
Поэтому постмодерн до определенной степени толерантен к отрицанию самого себя. Отрицание постмодерна способствует отрицанию реального мира, поддерживает стремление его разрушить. В постмодерне есть и предчувствие неотрадиционализма, который вызревает в его недрах.
Что касается России, то она не родина постмодерна. Но, как и марксизм, он достиг в нашей стране наибольшего успеха. Успеха в реальной общественной сфере.
Традиционные коллективы выживания и связанные с ними ценности были разрушены в ходе советской модернизации. Разрушение началось с террора против этих коллективов, а закончилось относительным процветанием и социальной защищенностью, которые сделали эти коллективы ненужными. Потом пришел постмодерн.
Как писал все тот же Максим Кантор, деструкция была произведена над реальной жизнью миллионов людей. Распался Советский Союз и социалистическое общество. Заживо разлагается и РФ.
В России постмодерн резонировал с концом имперского государства и общества, созданного в XV веке и просуществовавшего до XX. Государственность и соответствующая ей социальная структура изжили сами себя. Поэтому постмодерн в России оказался столь действенным и разрушительным.
Россия и русский народ в конце XX - начале XXI века рухнули сразу в несколько ям. Она из них - это общий упадок и разложение европейских народов, наступление постмодерна. Эта яма - общая с европейцами.
Другая - сугубо русская. Это разложение и крушение имперского уклада. И исчезновение народа, связанного с этим укладом. Традиционные русские социальные, экономические, государственные институты почти полностью разрушены. Когда как институты западного либерального общества свежее и крепче. Хоть и не на много.
Русские беззащитны так же, как и европейцы. Но в добавок беззащитны по-своему.
Развитые институты европейского общество помогают в какой-то мере противостоять победной поступи варварского неофеодализма. У нас таких институтов нет. Только недееспособные обломки былой империи.
Очень вероятно, в России деструкция первой дойдет до своего логического конца. И постмодерн сменится неотрадиционализмом. В форме раннего феодализма. Со всей присущей ему дикостью и жестокостью. Упадком культуры и массовой гибелью людей.
Теперь давайте взглянем, кто все больше определяет наше настоящее. И, возможно, определит будущее.
Китайцы - этнос будущего?
Я попытаюсь обрисовать базовые особенности того мира, в котором будут жить наши потомки. Мир довольно печальный и мрачный. Не слишком развитый и политкорректный. Но все же, есть народы, которые имеют возможность преуспеть в нем. Стать костяком нового мирового порядка.
Прежде всего, речь пойдет о китайцах. Именно китайцах, а не Китае. Громоздкую неоднородную империю ждут тяжелейшие испытания, которых она, скорее всего, не выдержит. По Китаю, нынешней «мастерской мира», все больнее и больнее будет бить глобальный, затяжной кризис перепроизводства. Ведь покупательная способность землян отнюдь не растет. Более того, прогнозируется ее снижение.
Экономические проблемы постепенно обострят все прочие. Сепаратизм национальных окраин (Синьцзян, Тибет), обнищание сделает активнее и партизанскую борьбу, и борьбу политическими методами. И на противодействие им беднеющая империя будет вынуждена тратить все больше...
Общее противостояние развитого Юго-Востока и так и оставшегося нищим Северо-Запада. Северяне все больше и больше будут стремиться «отнять и поделить». Южане - обособиться и сохранить нажитое. Это породит межрегиональное противостояние и уже собственно китайский сепаратизм.
И самое главное. Китайская партийно-государственная верхушка все больше стремится к разделению, к приватизации государственной власти и собственности. К контролю над бизнесом в пользу своего, а не государственного кармана. Так в свое время произошло в Советском Союзе. И рано или поздно произойдет в Китае. Несмотря на всю мудрость и превентивные правительственные меры. Тем более что в Китае так было всегда. Чиновники и генералы растаскивали и разваливали достаточно разбогатевшую империю. Это происходило всегда, когда Китай становился достаточно богатым и сильным. Т.е., когда верхушка уже могла брать, ничего не отдавая государству.
Уже сейчас в Китае стабильно падает авторитет КПК, растёт недовольство нищетой, безработицей, коррупцией, острейшими экологическими проблемами ( Борьба с промышленным загрязнением в Китае практически отсутствует. И это при колоссальной концентрации вредных производств. Так что целые китайские деревни поголовно больны раком). Крепнет тяготение к европейским демократическим ценностям.
Ответом на эгоизм и коррупцию были восстания и нападения некитайских народов. (Восстания возглавлялись сектами, подобными нынешнему «Фалуньгуну»; в победоносные походы уходили предки нынешних уйгуров, монголов и тибетцев). Китай разваливался на враждующие княжества и полукочевые государства периферии.
Нечто подобное произойдет и в недалеком будущем.
Однако мощь китайской экономики в той или иной степени сохранится в анклавах Юга. И они продолжат быть экономически более сильными, чем большинство других регионов земного шара.
Созданная по всему миру сеть китайского влияния никуда не исчезнет. Во-первых, она экономически слишком выгодна многим китайцам. И станет выгодной еще больше после ослабления и распада континентального Китая. С другой стороны, вследствие ослабления и распада государственности в разных регионах мира с нею некому будет бороться.
В основных центрах на всех континентах китайские диаспоры глубоко вросли в местную социально-экономическую инфраструктуру. Они вполне смогут пережить снижение экспорта китайского ширпотреба. Волна сепаратизма и внутренние неурядицы в Поднебесной сильно укрепят за счет многомиллионных потоков мигрантов. Их станет в несколько раз больше, чем теперь. Возникнет опасность захвата многих ранее некитайских регионов китайцами. Местные жители, конечно же, попытаются этому воспрепятствовать. Но далеко не везде им это удастся. Ведь разные китайские центры смогут поддерживать друг друга. Как экономическим, так и вооруженным путем. Китайцы, изгнанные с одних территорий, укрепят китайские диаспоры на других. В некоторых местах (портовые города, транспортные узлы) возникнут компактные китайские государства. Либо китайско-некитайские сообщества-симбиоты, находящиеся фактически под контролем китайцев.
Мировая система китайского влияния окончательно превратится из государствоцентрической структуры в сетевую. Эта система будет децентрализованной. Но, даже находясь во враждебных отношениях друг с другом, китайские центры наверняка смогут действовать сообща против общего врага, координировать свои действия в других вопросах. Особенно такое взаимодействие станет эффективным, когда устоятся сферы влияния.
Китайский этнос может стать ведущей этносом постсовременности. В определенной степени этот период уже наступил для китайцев еще в XVII - XVIII вв. Уже к тому времени период и философских прозрений Осевого времени, и интенсивного художественного творчества, и технических изобретений остался для китайцев позади. Уже тогда они были ориентированы на сохранение и на воспроизведение, а не на поиск.
Эта ориентация, наряду с прагматизмом, рационализмом и достаточно сильной интеллектуальной традицией. дают китайцам фору в построении нового мира. Мира неподвижности, замкнутости и начетничества.
Еще один важнейший плюс китайцев - их привычка жить в обществе с жесткой вертикальной иерархией. Какая и будет характерна для будущего.
Будет весьма соответствовать духу времени китайский прагматизм в сфере духовного, их равнодушие к возвышенным абстракциям, и стремление во всем искать материальную выгоду. Возможно, некоторые китайские лидеры примут ислам. Это даст им дополнительный дивиденд в виде союза с исламским миром. Но после ослабление ислама все вернется на круги своя.
А что же русские? Китайцам мы попросту не нужны. У них теперь хватает (и в будущем будет хватать) своих специалистов. Если китайцам понадобится иноэтничная рабсила (а может и не понадобится), то и для этого найдутся лучшие кандидаты. А будущий мир будет экономным и жестко рациональным. Таким, где ненужное безжалостно выкидывается.
Китайцы имеют все возможности колонизировать Дальний Восток, и значительную часть Сибири. Возможно появление их анклавов и за Уралом.
В переписи 2002 года лишь 34,5 жителей России (русских и иностранных граждан) идентифицировали себя как этнические китайцы, около половины из них в западной части России (в основном в Москве). По мнению многих русских демографов, в данных переписи может быть недоучет, полагая более реальной оценку от 200 тыс. до 400 тыс., или даже 500 тыс., как самую надежную. Например, по оценкам Жанны Зайончковской, руководительницы лабораторией миграции населения Национального экономического института прогнозирования Российской Академии наук, в 2004 году общее количество китайцев в настоящее время в России в любой момент (резидентов или туристов) составляет около 400 тысяч человек.
(Ларин, Александр (29 сент.-12 окт. 2008), "Сколько в России китайских мигрантов?"
Зайончковская, Жанна (2004), "Миграция вышла из тени. На вопросы Виталия Куренного отвечает заведующая лабораторией миграции населения Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН Жанна Зайончковская")
Большинство китайских рабочих на Дальнем Востоке родом из северо-востока Китая, прежде всего из провинции Хэйлунцзян; они составляют важную часть стратегии провинции, с целью получить доступ к природным ресурсам России для развития собственной экономики. В период между 1988 и 2003 годах, из провинции на работу в России поступили 133 тыс. контрактных рабочих, большая часть из них были заняты в строительстве и сельском хозяйстве. Некоторые иммигранты приезжают из города Цзилиня. Плотность населения и перенаселенность на китайской стороне границы являются одной из мотиваций для эмиграции, в то время как шанс зарабатывать деньги, занимаясь бизнесом в России, характеризуется как основной фактор переезда. Более ста миллионов человек живут в трех провинциях Северо-Восточного Китая, в то время как по другую сторону границы население 6,2 миллиона квадратных километров Дальневосточного федерального округа сократилось из примерно с девяти миллионов в 1991 году до семи миллионов в 2002 году.
На Дальнем Востоке, по данным переписи населения 1989 г., проживало 1742 китайца, основная масса которых была сосредоточена в Хабаровском крае, в Приморье и Амурской области. Изменения в характере иммиграционных процессов привели к тому, что резко изменились темпы прироста китайского населения в регионе. Его численность к 1990 г. увеличилась до 15 тыс. человек. По существующим оценкам, в 1993 г. китайских граждан на территории Дальнего Востока было не менее 100 тысяч.
По официальным данным, в 2002 году в Сибирском и Дальневосточном федеральных округах проживало 14,3 тыс. китайцев. По мнению историка В. Дятлова численность китайцев оценивается от нескольких сот тысяч до двух миллионов человек.
(В. Дятлов, Китайцы в Сибири и на Дальнем Востоке - хорошо это или плохо для России?)При этом среди китайской молодежи растут настроения в пользу экспансии, по крайний мере на российский Дальний восток. Его очень многие китайцы считают абсолютно необходимым присоединить к своему государству (если государство разрушится - включить в свой ареал обитания). И число исповедующих такие идеи быстро растет.
Северокавказская цивилизация и судьба русских
Создали ли народы Северного Кавказа особую цивилизацию? Об этом спорят современные кавказоведы. Одни утверждают, что такая цивилизация, причем великая и мощная, была создана, а потом в большой степени разрушена после Кавказской войны. И теперь пришло время ее восстанавливать. Желательно, за счет русских.
По мнению других, народы Северного Кавказа отличались банальной архаичностью. И подлинную цивилизацию на Северный Кавказ принесла лишь Россия. И сохраняться она будет только до тех пор, пока Россия и русские сохраняют в регионе свое присутствие.
Что касается современного положения вещей, то правы вторые.
В теоретическом же аспекте правы обе стороны. С одной стороны, на Кавказе была слабо представлена развитая городская культура, сильная государственность.
Но это не значит, что не было самобытности. Северный Кавказ - часть Кавказо-Балканского культурного ареала. А в нем сильны были традиции, прямо противоположные принципам восточной деспотии и современного регулярного государства. Наоборот, отдельные общины и племена, не сливаясь, шли по пути создания государственности и высокой культуры. При этом сохранялись архаичные общинные институты, демократическое самоуправление, личные свободы и пр. Самый характерный пример - классические древнегреческие полисы.
Объединения северокавказских народов во многом тяготели именно к этой, общинно-полисной форме социальной организации. Монархия и элементы деспотической государственности привносились в кавказскую среду от соседей. Пример тому - появление князей у адыгов под влиянием Хазарского каганата, ханства Дагестана.
Конечно, кавказские объединения никогда не достигали уровня развития греческих городов-государств. Они оставались на периферие культурного ареала. Но считать их примером классического родоплеменного строя так же было бы не верно. Вооруженная борьба аристократов и свободных простолюдинов имела место у адыгов в XVIII - XIX веках. Такое противостояние не характерно для племен, живущих первобытнообщинным строем. С другой стороны, она была самым распространенным явлением в греческих полисах периода архаики.
Но наследие Кавказо-Балканской не единственная из составляющих северокавказской цивилизации (в значении самобытная этнокультурная общность). Не менее важную роль в е генезисе сыграло постоянное военно-политическое давление. Давление крайне сильное. Недаром Северный Кавказ - геополитический перекресток. Его оказывали самые разные силы, начиная от киммерийцев и скифов и заканчивая Россией и Турцией. Все эти объединения имели гораздо больше сил и ресурсов, были более сплоченны и организованны, чем народы Кавказа. Отразить их натиск, не изменяя своей традиционной разобщенности, северокавказцы не могли. Но и враждебные силы не могли установить над ними жесткого контроля. Во многом благодаря горнолесному рельефу местности.
Возникала ситуация не прекращающейся войны, сопровождавшейся мирным взаимодействием и культурным обменом. Но войны все же было больше: она из исключение становилось нормой. Она формировала культуру, быт, обычаи. Все не слишком нужное или лишнее отсекалось. Все связанное с войной начинало господствовать и подавлять. Кавказ стал скопищем многочисленных Спарт. С той лишь разницей, что жизнь в мощнейшем греческом полисе была более стабильной и предсказуемой. Сохранялось больше возможностей для транслирования древних обычаев, привычного уклада. Для сохранения и укрепления развитой культуры.
На Кавказе же вся жизнь протекала под дамокловым мечом. Такая ситуация порождала соответствующие ей социальные практики. Например, в даргинских аулах мужчины до сорока лет находились фактически на казарменном положении. Они ночевали не дома, а в особом мужском доме или в мечети. Значительную часть свободного времени они посвящали тренировкам с оружием и борьбе. И были практически всегда готовы вступить в бой.
Складывание кавказской цивилизации во многом сходно с генезисом казачества. Привычный образ жизни людей разрушался под давлением мощной и воинственной внешней силы. Либо (как в случае с казачеством) собственного государства. И люди стремились уйти от этой силы. Уходили в военизированные общины, сходные с архаичными мужскими союзами.
В них сохранялась только самая необходимая часть старой культуры. Появлялись новые обычаи.
Показательно, что и казачьи войска, и северокавказские народы активно пополнялись за счет беглых. Казачество - в большей степени.
Но внешнее давление - не единственный источник постоянной напряженности, создавшей северокавказскую цивилизацию. Другая причина - крайняя раздробленность коллективов выживания, в том числе и внутриэтническая. Приспособление северокавказцев к трудным условиям пошло по пути максимального усиления отдельного коллектива выживания. А не перекачивания его сил и передачи полномочий структурам более высокого уровня. Как, например, это сделали русские. Каждый коллектив выживания, каждый род, племя, этнос в значительной степени оставались независимыми. И боролись друг с другом за ресурсы, значимость и влияние. И в условиях тотальной военизации общества средства войны были по преимуществу военные.
Все это способствовало достаточно фундаментальной трансформации культуры, появлению в ней новой специфики. Под влиянием этих факторов северокавказский уклад жизни складывался и складывался постепенно. Окончательно он оформился только в течение второго тысячелетия н.э.
Человек в северокавказской культуре находится под жесточайшим контролем своего коллектива выживания. Его психологические качества формируются по единому шаблону. Мужчины - воины и добытчики, женщины - покорные домохозяйки. И те, и другие должны были быть людьми практичными, приземленными и ограниченными и к тому же всегда соответствовать стандарту. Быть самим собой для северокавказца зачастую очень трудно. Вот почему некоторые из них, в основном люди нетривиальные, стремились жить среди русских и вдали от соплеменников. Так им не измеримо проще было строить жизнь по собственному усмотрению.
Возможно, во времена по-настоящему глубокой древности положение женщин на Северном Кавказе было довольно высоким. Об этом говорят сохранявшиеся до XIX столетия этикетные практики. А свадебный костюм адыгейской девушки был сходен с боевым нарядом амазонки. Значимую роль женщины поддерживали и архаичные земледельческие верования, в которых большая роль уделялась женскому началу.
Однако в течение второго тысячелетия нашей эры происходит око
