Взаимоотношение власти с крестьянством на протяжении 20-х годов складывалось непросто, тем более что живы были в памяти обеих сторон широкомасштабные крестьянские мятежи, прокатившиеся по всей России в 1921-1922 годах. Для многих советских лидеров крестьянство и казачество, сохранившие патриархальность устоев, мнились потенциально враждебными существующему строю. Отсюда и желание вырвать из-под ног крестьянства эту самую основу, на которой держалась самостоятельность хозяйственная, а через это и вообще всякая самостоятельность, как мышления, так и действия.
А. И. Солженицын писал: «Смысл же и последствия раскулачивания и коллективизации не могли быть только социальными и экономическими: в миллионных множествах изничтожалась не безликая масса, а реальные люди, с традиционной культурой, вырывались их корни, погашался дух, - по сути, раскулачивание проявилось не только как мера социальная, но и мера национальная, - и чем аргументировать, что это не содержалось и в коммунистическом замысле? Стратегически задуманный Лениным удар по русскому народу как главному препятствию для победы коммунизма – успешно осуществлялся и после него»[10.].
В ходе выборов в местные Советы в 1925 году доля сельского пролетариата (безлошадных крестьян) упала до 4%, легитимно укрепили свои позиции во власти представители крепких хозяйств, о чем выразили недовольство сельские партийные организации. Изменение политической обстановки способствовало усилению так называемых кулацких хозяйств, и уже в 1927 году 3% хозяйств имели до 20% всех средств производства и примерно треть всех сельскохозяйственных машин[5.].
Попытки ввести коммунистические принципы построения сельскохозяйственного производства, совмещенные с общежительным и уравнительным принципом коммуны, предпринимались органами Советской власти еще в период Гражданской войны. Так к 1 апреля 1920 года в Терской области уже насчитывалось 16 советских хозяйств, созданных в бывших частновладельческих имениях[11.].
При непосредственном руководстве партийных органов на протяжении всех 20-х годов проводилась работа по созданию коллективных хозяйств. Так на VIII-ой Терской окружной партийной конференции, состоявшейся 3 ноября 1925 года, секретарь Терского окружкома РКП(б) С. О. Котляр доложил, что на начало года в Терском округе Северо-Кавказского края насчитывалось 253 коллективных хозяйства, а за неполный 1925 год их стало больше еще на 150. из этого же доклада мы видим, что в качестве стимулирования лояльного отношения к советским нововведениям в сельском хозяйстве, в Терском округе в 1925 году было выделено 624 тысячи рублей безвозвратных субсидий, и 3829 тысяч рублей ссуд. В этом же году выросло количество кооперативов, занятых в сфере потребкооперации со 170 до 250[12.].
Вопрос о будущем российского крестьянства был поднят на XV съезде компартии, состоявшемся в декабре 1927 года. Главный доклад делал Молотов, в прениях выступали Шлихтер и Яковлев (Эпштейн). Последнему было поручено возглавить Комиссию Политбюро ЦК РКП(б) по вопросам коллективизации, которая и должна была рекомендовать модель колхоза[10.].
В 1927 году усилилась работа по созданию колхозов, но эти хозяйственные формы, имеющие слабую организационную структуру, по-прежнему оставались сравнительно малочисленными и малоэффективными. Это вызвало очередной сельскохозяйственный эксперимент – после июльского пленума Центрального комитета РКП(б) 1928 года была начата работа по укрупнению уже существующих колхозов, доводя посевную площадь до 2-х тысяч гектаров, и по созданию крупных зерносовхозов, прототипом которых стал совхоз «Гигант», которому отвели 41 тысячу гектаров целинных земель на Северном Кавказе[6.].
Укрупнение коснулось и колхозов Терского округа. Если по оценке секретаря Терского окружкома РКП(б) С. О. Котляр в данном округе в 1925 году было 403 колхоза, то газета «Терек» 11 июля 1929 года дала уже иное количество коллективных хозяйств: на 1928 год – 355 колхозов, объединившись 6181 единоличных хозяйства[13.]. На Ставрополье к середине 1929 года коллективизацией было охвачено 16,5% крестьянства[14.].
Основная масса крестьянства – середняки, составляющие 80% крестьянского населения, с недоверием относились к колхозному движению. На 1 октября 1927 года в Ставропольском округе из общего числа колхозников на долю середняков приходилось лишь 17,3%, а на долю бедняков и батраков – 82,2%[14.].
Процесс коллективизации шел с большими трудностями и с самого начала сопровождался вспышками вооруженного сопротивления со стороны крестьянства. Так за три месяца 1928 года на Ставрополье было совершено 32 террористических акта[13.].
В отношении кулаков Советская власть начала проводить политику налогового прессинга. Из всех крестьянских хозяйств Северо-Кавказского края 15,4% составляли кулацкие хозяйства, на которые в 1928-1929 годах падало более половины – 59,1% - всей начисленной по краю суммы налога[14.]. При этом следует учесть, что в 1928 году в целом по СССР совершенно необоснованно к кулакам была отнесена значительная часть середняков, что позволило официальной статистике определить количество кулаков в 5,6 миллиона человек[3.].
В 1929 году в Ставропольском округе было арестовано 1003 кулака, в Терском округе обезврежена контрреволюционная организация «Русская земледельческая партия аграристов»[13.].
Антисоветские настроения проявились в различных частях Терского округа. «Ни мужики, ни казаки, ни служащие не хотят быть коммунистами, и, наверное, к социализму их можно притянуть только веревкой, если она выдержит и не оборвется. Все ждут переворота… на днях даже казаки в станице Зольской и Горячеводской начали почти восстание. Раскрыт был заговор, поарестовали человек 200, и, конечно, с ними расправятся умело, а остальные, несмотря на зиму, захватили оружие и поуходили в горы»[15.].
Сталин был не удовлетворен темпами коллективизации и сводил к этому причины наметившегося продовольственного кризиса: к началу 1928 года государственными учреждениями было заготовлено только 300 миллионов пудов зерна против 428 миллионов пудов к январю 1927 года[3.].
Не смотря на относительное благополучие в деревне, в провинциальных городах в 1928 году, а в Москве и Ленинграде в начале 1929 года были введены хлебные карточки[16.].
Ко всему прочему, сельскохозяйственная реформа была необходима Сталину и как повод для нанесения удара по «правой» оппозиции в лице Н. И. Бухарина, который отстаивал идею сосуществования коллективного и единоличного хозяйствования.
Еще в начале 20-х годов Бухарин заявлял о том, что страна будет «медленно врастать в социализм», что «социализм бедняков – это паршивый социализм». В 1925 году он выступил с обращением: «Всему крестьянству, всем слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство»[17.].
Такая политическая платформа не соответствовала общей линии, выработанной Сталиным.
На XVI партийной конференции в апреле 1929 года «правая» оппозиция была «разгромлена», и был принят план, по которому к 1933 году «общественный сектор» сельского хозяйства должен был охватить 26 миллионов гектаров, или 17,5% всей пашни. От «общественного сектора» предполагалось получить 15,5% валового производства зерна. Сталина этот план не удовлетворил, и на ноябрьском Пленуме ЦК партии он подверг критике саму идею проведения коллективизации в течение пяти лет[16.].
Еще более резким было выступление Сталина накануне заседания Политбюро в декабре 1929 года. «Раскулачивание», или «ликвидация кулачества как класса», он охарактеризовал как «один из самых мощных поворотов во всей нашей политике»[6.].
7 декабря 1929 года, постановлением ЦИК СССР был образован Наркомат земледелия, в ведомство которого перешла Академия сельскохозяйственных наук с сетью ее институтов. Наркомом стал Я. А. Яковлев (Эпштейн)[5.].
5 января 1930 года ЦК партии отказался от первоначального плана проведения коллективизации 20% посевной площади за пятилетие, и принял решение о необходимости сплошной коллективизации наиболее важных районов к осени 1930 года, или же, в виде исключения, к осени 1931 года. В остальных районах страны планировалось полностью закончить коллективизацию к осени 1932 года[6.]. Для Северного Кавказа намечалось завершить коллективизацию весной 1930 года[13.].
Силовые методы, используемые для ускорения коллективизации, чуть не обернулись полным крахом сельского хозяйства. С января по март 1930 года количество коллективизированных крестьянских дворов увеличилось с 4 до 14 миллионов. Более половины всех крестьянских хозяйств было коллективизировано за пять месяцев, что повлекло за собой как всплеск вооруженной борьбы, так и пассивного сопротивления – крестьяне резали скот, не желая отдавать его в руки государства[16.].
Сравнительные цифры поголовья скота в 1928 и 1933 годах говорят сами за себя: крупного рогатого скота уменьшилось с 70,5 миллионов до 38,4 миллионов голов, свиней с 26 миллионов до 12,1 миллионов голов, овец и коз со 146,7 миллионов до 50,2 миллионов голов. Эти потери поголовья скота были компенсированы только после смерти Сталина в 1953 году[18.].
На пути коллективизации стояло два основных препятствия: непопулярность этой идеи среди крестьян, которые крепко держались за свой скот и земельные участки, и отсутствие необходимого количества техники, наличие которой придавало смысл и цель политике коллективизации. Еще одним препятствием являлась нехватка квалифицированных специалистов, без которых невозможно было проведение крупномасштабных преобразований[6.].
1 февраля 1930 года ВЦИК и Совнарком СССР приняли постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства советского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством», которым отменялась аренда земли и использование наемного труда. Местным Советам предоставлялось право применять необходимые меры против кулаков, вплоть до конфискации их имущества и выселения за пределы края, области[13.].
2 февраля 1930 года Объединенное государственное политическое управление издало приказ за № 44/21, в котором определило тактику борьбы с внутренним противником:
«Немедленная ликвидация контрреволюционного кулацкого актива, особенно кадров действующих контрреволюционных повстанческих организаций, группировок и наиболее злостных, махровых одиночек (первая категория).
Массовое выселение (в первую очередь из районов сплошной коллективизации и погранполосы) наиболее богатых кулаков (бывших помещиков, полупомещиков, местных кулацких авторитетов и всего кулацкого кадра, из которого сформируется контрреволюционный актив, кулацкого антисоветского актива церковников и сектантов) и их семейств в отдаленные северные районы СССР и конфискация их имущества (вторая категория)»[19.].
К третьей категории были отнесены все остальные кулаки, и в отношении их применялись меры переселения внутри своих областей в специальные поселки под контролем комендантских управлений. Насильственно выселяемые семьи в отдаленные регионы страны получили название «спецпоселенцы».
Репрессивные мероприятия привели к искусственному росту колхозного движения. К весне 1930 года в Ставропольском округе было коллективизировано 83% , а в Терском – 90,3% всех хозяйств[13.].
Возможность срыва весенней посевной кампании и крестьянские волнения напугали власти. 2 марта 1930 года в газетах появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», которая призывала притормозить дальнейшую коллективизацию. Давление было ослаблено: на протяжении той весны крестьянам, которых насильно загнали в колхозы, позволили выйти из них[6.].
В общей сложности 9 миллионов крестьянских семей покинули колхозы. С 1 августа 1930 года по 1 марта 1931 года число обобществленных хозяйств упало с 50% до 21%[18.]. Затронул этот процесс и Терский округ. Так из справки Терского облисполкома о ходе сплошной коллективизации от 19 марта 1930 года видно, что если к 10 марта Минераловодский и Ессентукский районы показали 100% коллективизации, то уже 15 марта этот процент упал до 97,1% и 89% соответственно. Произошел выход из колхозов в селе Николаевском и станице Горячеводской[12.].
В целом по Терскому округу к маю 1930 года уровень коллективизации снизился до 51,9%[13.], но хребет крестьянского сопротивления все, же был сломлен. Уступки властей были только временным маневром. Крестьяне, вышедшие из колхозов, преследовались всяческими способами. Им не выделяли участки земли, их не снабжали семенами. Когда же они требовали обратно свою землю, им отводили меньшие участки, чем они имели ранее, и на худших и более удаленных землях. У них отрезали огороды и не возвращали сданные в колхоз инвентарь, коров и лошадей. После сборки урожая им увеличили норму по сдаче зерна, за невыполнение которой налагался штраф[18.].
Обвальным был отток из колхозов в национальных районах. Так в равнинной Чечне на март 1930 года уровень коллективизации достиг 80%, а спустя месяц упал до 7%. Это спровоцировало широкомасштабную кампанию по раскулачиванию, в ходе которой в Чечне из общего количества раскулаченных хозяйств 25% были некулацкими, а в Ингушетии 47% зачисленных в списки кулаков оказались середняками и бедняками[20.].
Последовали массовые выселения кулаков – наиболее умелых и крепких товаропроизводителей. Неминуемо разрушался старый уклад общинной жизни, что было подтверждено специальным декретом от 30 июля 1930 года, в соответствии с которым упразднялся крестьянский мир, или община[6.]. Последовало и ужесточение налогового бремени: у крестьянских дворов с доходом в 500 рублей изымалось до 60% созданного продукта, а при доходе в 1500 рублей налоговые платежи превышали весь доход хозяйства, и у крестьян изымалась часть имущества, орудий и средств производства. В 1931 году на один колхозный двор приходилось 3 рубля сельхозналога, на одно единоличное бедное или середняцкое хозяйство – более 30 рублей, на одно зажиточное хозяйство – 314 рублей[3.].
Широкомасштабные крестьянские восстания были ответом на систему государственных репрессий. В марте 1930 года был совершен налет на станицу Бекешевскую, в результате которого казаками было казнено несколько активистов колхозного движения, в станице Лысогорской в антисоветской агитации был обвинен местный священник. В ноябре 1930 года прошли волнения в станице Горячеводской и, особенно, Боргустанской, где был убит активист Архип Морозов[12; 13.]. В Терской области обстановка была не лучше. Так, в том же 1930 году на Пасху в лесу, вблизи хутора Пришибо-Малка, был большой сход жителей, членов секты баптистов, призывавших к шествию по хуторам и станицам с агитацией против коллективизации. Отделением милиции Прималкинского района было прислано несколько милиционеров для разгона протестующих. В ходе столкновения ружейным выстрелом был убит милиционер из станицы Пришибской Сергей Шульга. Зачинщики антиколхозной сходки были арестованы и осуждены[21.].
Благоприятные погодные условия позволили собрать в 1930 году рекордный за весь послевоенный период урожай[6.], но на Тереке в связи с незначительным посевом проявились первые признаки голода. Продовольственные нормы не соответствовали потребностям человека, например, в 1930 году на Кубани суточная норма выдачи хлеба по карточкам равнялась ¾ фунта. Хлеб был с примесью ячменя и кукурузы[15.].
В августе 1931 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О темпах дальнейшей коллективизации сельского хозяйства и задачах укрепления колхозов», в котором отмечалось, что «на Северном Кавказе (без некоторых национальных районов), где уже коллективизировано 88 процентов бедняцких хозяйств с охватом 94 процентов крестьянских посевных площадей», коллективизация сельского хозяйства в основном закончена[13.].
На основании Закона СССР от 7 августа 1932 года об охране социалистической собственности и постановления ЦИК и Совнаркома СССР от 3 сентября 1932 года «О создании устойчивости землепользования колхозов» общественная собственность – государственная и так называемая колхозно-кооперативная – объявлялись основой колхозного строя. Имущество колхозов было приравнено по своему значению к государственному имуществу. За использование колхозной собственности в личных целях, а также за расхищение ее были назначены строжайшие меры, вплоть до расстрела[3.]. Даже за незначительную кражу зерна предусматривалось десятилетнее заключение[16.].
Нападки на крестьянство сопровождались яростной борьбой против Православной церкви, оплота традиционной крестьянской культуры, которая, с точки зрения сталинского руководства, была одним из главных препятствий на пути коллективизации. Закрывались и разрушались церкви и монастыри, арестовывались и ссылались в Сибирь тысячи священников и монахов. В СССР к концу 1930 года было закрыто около 80% деревенских церквей[18.].
Крестьянская (и, в том числе, казачья) община была безжалостно разрушена и на ее руинах выросла социально-хозяйственная система, построенная на принудительном труде, связанная по рукам разнарядками партийных органов и лишенная присущей общине ранее внутренней самоорганизации.
Заявляя об окончании коллективизации, Советское руководство, тем не менее, понимало, что для «победоносного» окончания этого процесса необходимо или же физически уничтожить, или же хотя бы сломить волю людей в тех районах, где традиционно жили не бедно, и процент кулаков и середняков был наиболее высокий.
История оставила нам множество свидетельств о голоде 1933 года, охватившем Южную часть России и унесшем жизни 5-6 миллионов человек. Роберт Конквест написал о страшных событиях 1932-1933 годов: «Сталина можно с полным правом обвинить в создании голода на селе. Урожай 1932 года был приблизительно на 12% ниже среднего уровня. Но это еще совсем не уровень голода. Однако заготовки продуктов с населения были увеличены на 44%. Результатом, как и следовало ожидать, был голод огромных масштабов. Возможно, это единственный в истории случай чисто искусственного голода»[16.].
В местах казачьего проживания секретарем Северо-Кавказского краевого комитета ВКП(б) Б. П. Шеболдаевым была введена система «черных досок», на которые вносились станицы, не справившиеся в 1932 году с планом хлебосдачи. У казаков изымалось полностью не только зерно, но и съестные припасы, из магазинов вывозились все товары. Станицы и хутора окружались войсками НКВД, и никого из жителей, кроме активистов, за пределы населенного пункта не выпускали. Под страхом голодной смерти людей заставляли выполнить хлебозаготовки любой ценой. С ноября 1932 по январь 1933 года решениями Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) на «черную доску» было занесено 15 станиц – 2 донские (Мешковская и Боковская) и 13 кубанских: Новорождественская, Темиргоевская, Медведовская, Полтавская, Незамаевская, Уманская, Ладожская, Урупская, Стародеревянковская, Новодеревянковская, Старокорсунская, Старощербиновская и Платнировская. Жители станиц съели всех собак и кошек, были и случаи людоедства.
Из станиц Полтавской, Медведовской, Урупской были выселены в Сибирь все жители – 45 639 человек. На территории Кубани действовали и карательные отряды, осуществлявшие массовые расправы. Так в станице Тихорецкой на площади за три дня было расстреляно 600 казаков[22.].
Партийные и советские лидеры всех уровней хорошо понимали задачу на подавление крестьянства любой ценой. Секретарь Днепропетровского обкома Мендель Хатаевич в 1933 году говорил: «Жатва 1933 года была испытанием нашей силы и их терпения. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система теперь останется. Мы выиграли войну»[16.].
Терские станицы не попали на «черные доски», но голод пришел и сюда. Неизвестный терский казак, ушедший из станицы в город для работы на промышленном предприятии, свидетельствовал: «На станциях люди часто ложатся под поезд, другие взбираются на высокую ветку – и оттуда вниз головой, а то просто бросаются с мостов. Через голод мука страшная, а пуд хлеба стоит 130 рублей, мяса же не увидишь, потому у кого даже есть курица, так ее нечем кормить…работаю на заводе…тут хоть кукурузы больше»[15.].
Репрессивные меры коснулись и казаков, проходивших службу в территориальных дивизиях – некоторые из них были исключены со службы за подозрение в срыве планов хлебозаготовки. Части переменного состава были приведены в боевую готовность, но в связи с недостаточной надежностью, к операциям по раскулачиванию не допускались[7.].
Результаты коллективизации были ужасающими: у крестьян было отобрано имущества более чем на 400 миллионов рублей, деревню за период с 1928 по 1938 год покинуло 18,7 миллионов крестьян (не считая раскулаченных)[3.]. Спустя несколько лет Сталин говорил Черчиллю, что пришлось расправиться с десятью миллионами кулаков, из которых «громадное большинство» было «уничтожено», а остальные высланы в Сибирь. Около 3 миллионов человек окончили свой путь в быстро расширяющейся системе исправительно-трудовых лагерей[16.].
Роберт Конквест, ссылаясь на западные источники, писал: «Коллективизация разрушила около 25% всех производственных мощностей советского сельского хозяйства. По пятилетнему плану производство зерна в последний год пятилетки должно было превысить 100 миллионов тонн. Оно не достигло и 70 миллионов, а начальная цифра 100 миллионов тонн не была достигнута до самого начала войны. Начиная с 1933 года, советская статистика по производству зерна фальсифицировалась приблизительно на 30%. В 1953 году выяснилось, что для этого использовался метод подсчета зерна на корню, а не количество фактически убранного зерна. Сельскохозяйственные мощности в 1938 году были все еще ниже, чем в 1929. несмотря на то, что появилось много тракторов, их было отнюдь недостаточно для восполнения потерь в лошадях, половина всего поголовья которых в России была уничтожена в годы первого пятилетнего плана»[16.].
Голод 1933 года фактически завершил процесс коллективизации, в результате которой окончательно уничтожены те элементы общинной жизни, за которые на протяжении шестнадцати лет цеплялись казаки, не желавшие смириться с мыслью об окончательной утере многовекового уклада.
1. Шамбаров В. Е. Государство и революции. – М., 2002.
2. Денисенко М. 13 000 000. – «Родина», № 10, 1990.
3. Платонов О. И. Под властью зверя. – М., 2005.
4. Шамбаров В. Е. Белогвардейщина. – М., 2004.
5. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация. От начала до Великой Победы. – М., 2005.
6. Карр Э. Х. Русская революция от Ленина до Сталина (1917-1929). – М., 1990.
7. Агафонов О. В. Казачьи войска России во втором тысячелетии. – М., 2002.
8. Бугай Н. Ф. Казачество России: отторжение, признание, возрождение (1917-90-годы). – М., 2000.
9. Ауский С. А. Казаки. Особое сословие. – СПб., 2002.
10. Солженицын А. И. Двести лет вместе. Часть 2. – М., 2006.
11. Слюсарев С. Н. Село Гражданское. Годы и люди. – Минеральные Воды, 2005.
12. Наш край. Документы, материалы (1917-1977). – Ставрополь, 1983.
13. Очерки истории Ставропольского края. Т. 2. – Ставрополь, 1986.
14. Уланов В. А. Начало массового колхозного движения на Ставрополье. //Материалы по изучению Ставропольского края. Выпуск 6. – Ставрополь, 1954.
15. Сидоров В. «Крестная ноша». Трагедия казачества. Т. 2. – М., 1996.
16. Конквест Роберт. Большой террор. Книга 1. – Рига, 1991.
17. Политические деятели России 1917 года. Биографический словарь. – М., 1993.
18. Буллок А. Гитлер и Сталин: жизнь и власть. Сравнительное жизнеописание. Т. 1. – Смоленск, 1994.
19. Казачество России: историко-правовой аспект. Документы, комментарии 1917-1940. – М., 1999.
20. Губенко О. В. Терское казачье войско в XV-XXI вв. Влияние государства на социально-экономические аспекты казачьей жизни. – Ессентуки, 2007.
21. Бурда Э. В. Майский: крепость, станица, город. – Нальчик, 2007.
22. Дейневич А. В. Преступлениям нет прощения! – «Станица», № 1 (34), январь 2001.
23. Грей Ян. Сталин. Личность в истории. – Минск, 1995.
24. Кожинов В. В. Россия. Век XX-й. (1901-1939). – М., 2002.
25. Захарченко В. Г. В казачьих песнях – душа народа. – «Штандарт», № 2, декабрь 2003.
26. Иллюстрированное описание обмундирования и знаков различия Красной и Советской армии: 1918-1945 гг. – Ленинград, 1960.
27. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1. – М., 1974.
28. Киреев Ф. Советы признавали казаков народом? – «Казачий Терек» № 8 (155), август, 2011.
