Есть люди, которые с поразительной уверенностью и безапелляционностью утверждают, что Россия – не является Европой, что «Запад и Европа - это практически одно и тоже», что Российская политическая система и российское государством – не являются ни европейской системой, ни европейским государством. И так далее.
Причем, поскольку для значительной части из них слова «Европа» и «Запад» являются синонимами слов «хорошее» и «передовое» - то Россия – как и вообще «не Запад» - по определению означают «дурное» и «отсталое».
С другой стороны, иная часть публицистов и политиков – поддаваясь на уловку, с одной стороны соглашаются, что Россия «не Европа» и «не Запад» - начинают утверждать, что оно и хорошо – поскольку в Европе и на Западе все вообще плохо.
Одни полны самомнения, приписывая себе право выносить для всего безапелляционные оценки и считать хорошим и передовым лишь то, что им самим нравится, другие полны асимметричного самомнения, полагая, что так, как живет Россия – и нужно жить, рассматривая европейский и западный опыт как для нее неприменимые и вредные.
В значительной степени их объединяет некое общее нежелание напрягаться, лень, неспособность к поиску – и не желание искать.
Если вторые считают, что не нужно ничего в основном менять – в России все и так в целом хорошо, просто потому, что она Россия – и ей всего то и надо, что жить так, как жили раньше, то первые уверенны, что напрягаться и искать не нужно потому, что все и так известно, истина найдена и она там, «в Европе» и на Западе.
Но если вторые, по крайней мере, уважают свое и свою историю – то для первых все, что не похоже на их предмет поклонений – уважения не достойно. И уважение к себе они черпают из уверенности в собственной «самостоятельности» и «критичности» - они уважают лишь неуважение к собственной истории и собственной стране – хотя подчас выдают его за желание улучшить жизнь последней.
Первые при этом хвастаются тем, что «знают языки и много ездят по разным странам» - и потому знают «ту жизнь» - и имеют право осуждать отечественную.
Вообще, знание языков – это замечательно. Если конечно оно не выливается в смешение «французского с нижегородским» (если не в произношении, то в ментальности), а главное – если является проявлением любознательности и коммуникативности гражданина, уважающего свою страну – и интересующегося другими, а не яростной страстью туземца, презирающего свое – и поклоняющегося чужому. Просто потому – что оно не такое, как свое.
Как ни парадоксально – тяга к иностранным языкам, естественная и нормальная сама по себе – в определенных случаях приводит к «непониманию своего» - то есть к полному отрыву от своей отечественной жизни, и своего народа. И тогда - последний объявляется отсталым, «больным» и нуждающемся в строгом лечении. Правда, если бы эти люди, иногда претендующие на звание историков, действительно знали отечественную историю – они бы помнили, что такие отрывы «элиты от народа» в конечном счете, заканчиваются, мягко говоря «ротацией» подобной элиты.
Элиты приходят и уходят – когда на вилы, когда на гильотину, когда к стенке, – а народы остаются. Жаловаться только потом не надо.
И слишком часто изучение иного языка – что, как говорилось, абсолютно нормально – оказывается лишь проявлением колониального мышления. Мышления человека, признавшего свой народ туземным и отсталым, - а чужую цивилизацию – цивилизацией априорных хозяев. И свой стиль жизни построившего на демонстрации своему народу своего презрения – а хозяевам чужого этого же презрения к своему, и благоволению перед чужим.
Кроме всего прочего, чтобы утверждать, что Россия – «Не Европа», равно как и «не Запад» - нужно как минимум предложить критерии сравнения. Понятно, хотя и забывается подчас, что Россия не может не быть Европой хотя бы потому, что занимает до ее половины.
Если говорить о координатах «Запад-Восток» - они вообще вполне относительны. Стамбул, не говоря об Анкаре, западнее Москвы. А Токио – куда Восточнее. Но Турция никак никем не относится к Западным странам, а Япония – сегодня ближе именно Западу, чем традиционному Востоку.
Если же говорить о ценностях – то их тоже нужно определить в их параметрах.
Если под ними понимать право на однополые браки и употребление наркотиков – можно лишь радоваться, что Российская культура их не разделяет.
Если говорить о ценности человеческой жизни и уважении к личности человека – тоже встает вопрос, в чем видеть их проявление. Можно в признании права человека не соблюдать никакие нормы и отказываться от признания того, что истина – одна. Можно - в праве преступника оставаться живым после совершения любого злодеяния. Можно – в признании главным в человеке его животного существования – то есть, в признании его животным.
А можно – в признании его способности на подвиг. В том, что человек тогда становится человеком – и перестает быть животным – когда имеет нечто большее, чем его биологическое существование, нечто, за что он способен отдать свою жизнь.
И как раз последнее – было свойственно изначально как раз европейской цивилизации. Как в ее греко-римской традиции – в ее прославлении подвига и героизма, как такового, так и уж тем более в ее христианской традиции. Можно верить или не верить в подвиг Христа, взошедшего на крест в искупление грехов людей, - но само предание и миф об этом подвиге, вдохновлявшие европейцев в течении сотен лет – потому и было значимым, что концентрировало в себе представление об соответствующих ценностях.
А вот то, что европейцы предпочли в 1940 и близких годах, сдавать свои столицы, а не ложиться под танки, их защищая – это правда.
Триста спартанцев, стоявших у Фермопил, или европейские крестоносцы, шедшие на смерть за «Гроб Господень» - они кому ближе, - современным изнеженно-сибаритствующим европейцам, или советским (включая и русских) людям, останавливавшим танки вермахта…
И тут, в значительной степени, и причина, почему хвастающие знанием языков и поездками за рубеж (большинство российских граждан просто не имеют для таких поездок денег, как и возможности качественно учить языки) туземцы с колониальным сознанием, так не любят Россию, ее «систему», и ее культуру.
В первую очередь потому, что «та», «западная» культура (не в изначальном историческом, а в современном постмодернистском варианте) – освобождает человека от обязанностей и подвига. Она говорит о его уважении и самоценности – но признает в нем лишь его животное начало.
Российская (русская, советская) культура видит в человеке изначально нечто большее. Видит и требует, ответственности – и верит в его способность на героизм и подвиг. Именно это не могут простить ей носители колониального сознания, - в силу собственной неспособности ни на одно, ни на другое. И все в человеке, что в нем больше, чем его физиология – объявляющие отсутствием цивилизованности, мечтая как о самом большом счастье – когда ни будь удостоиться чести быть принятыми в ЕС.
Опять-таки в качестве допущенных на пир вырождающихся патрициев обученных их языкам забавным туземцам.
