Приднестровье: в поисках новой парадигмы

Приближающийся юбилей распада СССР является хорошим поводом проанализировать судьбы тех политических проектов, что возникли на постсоветском пространстве. Сегодня особенно остро чувствуется потребность в интеллектуальной рефлексии феномена постсоветской государственности, во многом остающегося непроясненным в своих основаниях. Поэтому ключевой вопрос, встающий сейчас со всей остротой, – что представляют собой нынешние постсоветские государства. Ведь сейчас чуть ли не общим место стало мнение, что очевидный кризис постсоветских государств, принимающий самые различные формы, только входит в свою острую фазу. Причем это касается не только таких явно слабых государств, как Киргизия, Таджикистан или Грузия, но в полной мере относится и к таким, считающимся более или менее устойчивым образованиям, как Казахстан, Украина или же сама РФ.

Как известно, постсоветская Молдавия здесь также не является исключением. На этом фоне отдельный интерес представляет государственность, возникшая на левом берегу Днестра. Рассмотрим здесь ряд аспектов, касающихся такого государственного образования, как возникшая 20 лет назад на территории Молдавской СССР Приднестровская Молдавская республика (ПМР). Мы попытаемся здесь (1) кратко обрисовать устоявшийся модус речи о ПМР и других непризнанных образованиях в современном политическом дискурсе, чтобы затем (2) предложить новую оптику анализа «приднестровской проблемы». В целом речь идет о смене парадигмы в восприятии ПМР, поскольку здесь предлагается (3) рассматривать Приднестровье не в рамках дискурса краха СССР или «молдавского сепаратизма» («логика распада»), а в рамках наметившейся перспективы нового общего будущего постсоветских государственных образований («логика интеграции»).

ПМР – «несостоявшееся государство» «непризнанных сепаратистов»?

В глобальном масштабе встречается множество случаев, при которых следует говорить как минимум о несостоявшейся государственности, если не о распаде государства вообще. В 90-х дискуссия о так называемых „failed states“, «парагосударствах» или «квазигосударствах», «неустойчивой государственности» или «государственной аномии» даже оказалась в центре научных дебатов. Вообще понятия, связанные с «распадом государства», пережили в последнее время резкий рост конъюнктуры. [1] Как известно, подобных примеров действительно хватает в странах «Третьего мира» – прежде всего в Африке (Либерия, Руанда, Сьерра-Леоне, Сомали, Судан), а также в арабском мире («демократический» Ирак, Йемен, Ливан), в различных регионах Азии («освобожденный» Афганистан и все больше Пакистан), на Балканах (Косово, Македония) и Кавказе (Грузия, Азербайджан), включая некоторые части Российской Федерации (Северный Кавказ, отчасти Тува). Сразу следует заметить, что в политическом дискурсе под «несостоявшимися государствами» часто понимаются не только самопровозглашенные образования типа ПМР, Абхазии, Южной Осетии и – до недавнего времени – Аджарии, но и официально признанные государства. В СНГ под это определение лучше всего подходят такие слабые государства, как Киргизия или Молдавия. За 20 прошедших лет нежизнеспособность и бессмысленность многих политических образований на территории СНГ стала очевидной для многих их обитателей – естественно, кроме самих национальных элит, наконец-то обретших долгожданный «державный» статус.

Как и во многих других частях мира, в ряде постсоветских стран также наблюдается неспособность официально признанных правительств контролировать свою территорию – причем здесь затронуты даже такие основополагающие государственные атрибуты, как монополия на насилие или способность собирать налоги. Отличным примером такого рода является ситуации с «независимой» Молдавией. Причем молдавская ситуация содержит известный парадокс, отмеченный иронией истории: когда здешние националисты перешли к реализации своих сепаратистских целей, то оказалось, что данный ящик Пандоры открыт не только для них. Так и возник феномен приднестровцев как «новых сепаратистов», т.е. тех, кого отделили от политического тела Большой России без их ведома и санкции, как бы заодно с румынофилами. Таким образом, в ситуации с Приднестровьем очевидны параллели с движением так называемых лоялистов в Северной Америке во время борьбы американских колоний за независимость от Англии в конце 18 века: тогда значительная часть колонистов также отказалась разорвать государственную связь с метрополией и была вынуждена переселиться в Канаду, оставшейся под британской короной. Итак, с данной точки зрения, понятной и для вменяемого (насколько это возможно) западного наблюдателя, приднестровцы не являются никакими сепаратистами, но, напротив, попытались противостоять провинциальным сепаратистским элитам Кишинева, стремившимся повысить свой статус путем сецессии. Ведь именно парламент Молдавии 27 августа 1991 года отменил действие единственного юридического документа, регламентирующего нахождение Приднестровья в составе Молдавии – закон 2 августа 1940 года «Об образовании союзной Молдавской ССР»!

Стоит ли говорить, что за – как выяснилось довольно скоро – символическое право считаться независимой, например, напрямую обращаться с криками о помощи к Вашингтону или Брюсселю, Молдавии пришлось заплатить несоразмерно высокую цену дезинтеграции территории и так небольшой республики. Таким образом, цена этого сомнительного права оказалась дважды неадекватной – ведь символическое повышение статуса небольшой группы лиц было достигнуто не только ценой разрыва живой ткани культурных, человеческих взаимосвязей, но одновременно эта «страна» была лишена какого-то ни было экономического смысла, что тут же привело к феномену массового отъезда трудоспособного населения за пределы республики. Как показывает недавняя история с тем же молдавским вином, местная экономика, являвшаяся когда-то частью огромной системы и лишь в ее рамках имевшая какой-то смысл, в случае сецессии неизбежно превращается в хуторскую. Впрочем, как уже говорилось, признаки подобной «дефицитарной» государственности характерны и для многих других стран СНГ. Такова цена за подлинный, т.е. молдавский сепаратизм, который и привел Молдавию, по сути, к полному экономическому и социальному краху, к резкой депопуляции. Все это в целом на научном сленге и называется «демодернизация».

Возвращаясь к вопросу адекватной интерпретации приднестровской государственности, то с этой точки зрения проблематичность применения к государственности ПМР определения «сепаратистская» более чем очевидна Речь скорее нужно вести о таких традиционных для политической теории Современности понятиях, как самоопределение народа, самоконституирование нового политического сообщества, что является базовым критерием признания его в качестве самостоятельного актора мировой истории. Вызывает даже некоторое удивление тот факт, что сами приднестровцы и их друзья недостаточно использовали для обоснования права на свободу от румынизирующейся Молдавии такой мощный интеллектуальный ресурс, как классические теории имманентного самообоснования обществ Модерна (Гоббс, Локк, Руссо и т.д.) и другие базовые тексты западной политической традиции («Федералист» и др.). А ведь в этом смысле приднестровцы могут повторить слова Наполеона, сказанные им перед заключением Кампоформийского мира: «Французская республика так же не нуждается в признании, как не нуждается в нем солнце».

Одним словом, язык описания, применяемый в отношении ПМР Западом – и, к сожалению, все чаще официальной Москвой («сепаратисты», «непризнанная республика»), не позволяет адекватно описать те политические процессы самоопределения, что происходят на левом берегу Днестра последние 20 лет.

Необходимость нового русского взгляда на Приднестровье

Сегодня уже не работают прежние смыслы, выступавшие идеологической доминантой на протяжении последних 20 лет. Общий фон государственных процессов в это время во многом определялся «демонтажем» советского наследия – от идеологии и истории до основ социальной, экономической и культурной организации общества. В этой перспективе у нас и приднестровский проект привыкли рассматривать как осколок советской империи, как эдакий – наряду с Белоруссией – заповедник советского. Однако уже 20 лет после распада СССР там продолжают жить наши соотечественники, которые не видят для себя никакого будущего вне русского мира и тесного союза с РФ, поскольку они сами являются неотъемлемой часть исторической России!

Первые скромные успехи на пути экономической интеграции постсоветского пространства (ТС, ЕврАзЭс) вселяют осторожный оптимизм в том отношении, что со временем в общее экономическое, культурное, социальное и – в пределе – политическое пространство России, Белоруссии и Казахстана со временем войдет не только Украина, но и Приднестровье (в идеале вместе с Молдавией). Естественно, если на то буде воля самих приднестровцев. Впрочем, сомневаться в их воле к единству с Россией не приходиться, поскольку они сами суть Россия. Гораздо большие опасения сейчас вызывает стремление части внешнеполитического истеблишмента РФ слить ПМР в обмен на сомнительные западные посулы…

В целом же сегодня можно утверждать, что как энергии прошлого, так и энергии борьбы с этим прошлым являются в значительной мере исчерпанными. Сейчас необходимы новые идеи для движения вперед, для нового интеграционного строительства, причем идеи автономные и перспективные, а не надоевшие призывы к «преодолению темного прошлого». Сегодня опять настало время поиска (старых) новых идей, смыслов и энергий для восстановления единства Родины. Кстати, здесь и заключается главная трудность для официальной Москвы в выборе новой оптики: Приднестровье – наряду с другими историческими русскими землями (Украина, Белоруссия) – имеет полное право на со-участие в интеграционных процессах ради нашего общего будущего на территории исторической России. То есть это не просто «объект» чьей-то политики – РФ, ЕС или тем более Молдавии. Это вполне состоявшийся геополитический субъект на территории исторической России, имеющий собственное видение своего будущего. Естественно, только вместе с РФ. Надеемся, что подтверждением этому станут результаты предстоящих выборов президента ПМР.

Применительно к Приднестровью это также означает то, что России пора перестать смотреть на ПМР глазами Кишинева! Это не просто политически глупо, но неверно по своей сути. Ведь ни один нормальный человек и ни одно государство не откажется от клочка своей земли, каковым для нас и является Приднестровье. В любой стране в любые времена это было бы политическим самоубийством для той части властной элиты, которая решилась бы на такое. Так что здесь уместно говорить о распространенном среди части элит РФ «эффекте Бунши» – по имени героя знаменитого гайдаевского фильма «Иван Васильевич меняет профессию», волею случая оказавшегося «врио царя». Как все помнят из данного киношедевра, тогда исторически безответственную «царскую морду», готовую «разбазарить казенные земли», вовремя остановил уголовник Жорж Милославский, оказавшийся большим государственником, нежели псевдо-интеллигент И.В. Бунша…

Итак, в случае Приднестровья речь идет о русском государственном образовании, право которого на независимость подтверждена пролитой кровью, а жизнеспособность – двумя десятилетиями существования. – И это несмотря на все катастрофические прогнозы злопыхателей. Но самое главное для нас – здесь речь идет о сотнях тысяч людей, наших соотечественников, отстоявших свое право жить в собственной стране. Так что в этой перспективе жители Приднестровья должны восприниматься РФ не как иностранцы, «интуристы», не как граждане заграничной «Молдовы», а как составная часть разделенного русского народа, имеющего законное право на объединение в едином государстве.

К общему будущему

Модернизационная повестка дня, объявленная президентом Медведевым, означает также необходимость модернизации подходов к внутренней и внешней политики. Применительно к Приднестровью и СНГ в целом это означает необходимости выработки в РФ особой «русской политики», то есть политики по отношению к странам, возникшим на территории исторической Руси. – Здесь можно провести аналогию с «германской политикой» (нем. Deutschlandpolitik) проводившейся в ФРГ, начиная с канцлера Конрада Аденауэра, и направленной на решение «немецкого вопроса» путем объединения всех немцев. Кстати, в отличие от многих наших деятелей, несколько поколений немецких политиков даже на символическом уровне не допускало мысли о том, что две Германии навсегда станут друг для друга заграницей – так дипломатическая миссия ГДР в ФРГ и ФРГ в ГДР назывались не посольствами (Botschaft), а представительствами (Vertretung)!

При этом важно иметь в виду, что успех будущей реинтеграции постсоветского мира возможен лишь в том случае, если сами территории исторической России будут динамично развиваться в одном направлении – к современному русскому миру (Модерну). Таким образом общее будущее Приднестровья и РФ как частей русского мира возможно лишь в рамках политики совместной модернизации. Именно поэтому для нас очень важно иметь в Приднестровье партнеров, которые также пытаются реформировать свою страну и сделать ее более комфортной для своих граждан. В этом смысле новая интеграция русского мира может выступать реальной, а не фиктивной – вроде замены лампочек или отмены часовых поясов – модернизационной сверхзадачей, решение которой успешно нейтрализует попытки наших недругов и исторических конкурентов представить, например, тот же приднестровский проект как некую зону бедности, отсталости и цивилизационной архаики.

Итак, Приднестровье может обрести совершенно новый смысл своего существования в рамках нового большого проекта «Общерусская интеграция через совместную модернизацию», поскольку в таком сценарии ему удастся избежать участи территории, у которой есть только советское прошлое и никакого русского будущего при новой реконфигурации Восточной Европы.

Здесь, кстати, следует иметь в виду, что Приднестровская Молдавская республика, подтвердившая свою жизнеспособность не только пролитой кровью, но и всеми последними 20 годами, не является чем-то застывшим, но имеет свою собственную динамику, тесно связанную с очевидными геополитическими изменениями в Восточной Европе. Предстоящие выборы президента ПМР позволяют эксплицировать различные сценарии дальнейшего развития республики, которые воплощены в персонах основных кандидатов на пост президента. Так что вероятно правы те наблюдатели, что утверждают, будто республика на сей раз стоит не просто перед очередными выборами, но перед выбором в смысле определения дальнейшего вектора развития Приднестровья, в том числе геополитического. Будем надеяться, что, кто бы ни победил в ходе президентских выборов, любой глава Приднестровья станет надежным партнером России в данном регионе. Другое дело, что официальная эРэФия сама до сих пор с трудом приходит к пониманию и артикуляции русских интересов на берегах Днестра. Это особенно заметно по тем рецидивам «козыревщины», что случаются в последнее время в определенных кругах РФ, ответственных за принятие внешнеполитических решений, в том числе по приднестровскому вопросу. Так, давно перезревшее решение об официальном признании ПМР со стороны РФ до сих пор является для них табу, не говоря уже признании результатов референдума, проведенном в Приднестровье 17 сентября 2006 года, на котором абсолютное большинство приднестровцев высказалось за независимость республики с последующим присоединением к Российской Федерации. Пока страх перед собственной суверенной «русской политикой» все еще сковывает волю российских властей предержащих. Хотя и здесь наши главные внешнеполитические деятели могли бы поучиться у своих «старших партнеров», т.е. тех же американцев, использующих самый широкий инструментарий при определении статуса различных территорий, которые могут определяться как инкорпорированные или неинкорпорированные, организованные или неорганизованные. В этом смысле чем был бы плох для ПМР пример того же Пуэрто-Рико с его статусом «неинкорпорированной организованной территории США» (unincorporated organized territory of the United States)? Понятно, что это для начала…

Автор - ведущий аналитик группы «Праксис», политический обозреватель журнала «Сократ»