Для того, чтобы убить человека, не требуется даже личного знакомства. Достаточно двух вещей – отличать человека от прочих, чтобы не ошибиться, ну и знать как ударить, чтобы не встал. Чтобы человека ограбить, о нём нужно знать несколько больше – ну хотя бы, где он прячет денежки. Чтобы заставить работать на себя, надо уже иметь представление о том, что он умеет и чего боится. Чтобы соблазнить – следует понимать, что его манит и на что он ведётся. И так далее: чем продуктивнее мы хотим попользоваться человеком, тем больше нам нужно о нём знать.
Но одну вещь мы всегда исключаем из таких расчётов: благо самого человека. Не то чтобы мы непременно хотим ему зла. Мы просто не интересуемся его благом: нас интересует только польза, которую мы можем получить для себя. Хотя, конечно, мы можем использовать его привычки, предрассудки, убеждения, представления о собственном месте в мире, и, конечно же, желания и намерения. Но о том, во благо ли ему всё это, мы не спрашиваем: нас это не интересует.
Сложности начинаются там, где благо человека необходимо учитывать. Этот учёт чужого блага даётся с трудом, причём наше хорошее отношение к этому человеку задачу не облегчает, а то и осложняет. Например, мать обычно любит своих детей и уж точно не желает им зла. Но мать, безумно любящая свою единственную дочь, может не позволить ей выйти замуж – потому что мама не может перенести предстоящей разлуки, ей хочется, чтобы её любимая крошка была только её собственностью, «осталась с мамочкой навсегда и покоила её старость». То есть - мать действует не в интересах ребёнка.
Тут возникло слово «интерес», которое требует прояснения. Существует несколько определений «интереса»[1], их можно обобщить: интерес – это представление о благе, а также о путях его достижения. Хочется добавить – «субъективное представление», но не случайно в языке образовалось выражение «объективный интерес». Потому что благо всегда объективно, «воображаемого блага» не бывает[2].
Важно, что человек не всегда знает свои интересы или хотя бы осознаёт, что они у него есть: он может руководствоваться желаниями и страхами, которые, в свою очередь, могут быть далеки от его подлинного интереса, его блага.
С другой стороны, понятием «интереса» тоже можно манипулировать. Слова «это в твоих же интересах», произносимые уверенным тоном, далеко не всегда соответствуют действительности.
«Сейчас ты на меня сердишься, дорогая, но я-то знаю, что для тебя лучше. Всё это – ради твоего же блага» - сладко поёт мама, выгнав очередного дочкиного парня и запирая плачущую девушку на ключ.
1
Русский национализм как идеология, претендующая на выражение национальных интересов русского народа, появился на арене истории сравнительно поздно. Излагать его недлинную, но довольно насыщенную историю я здесь не буду, щадя время и нервы читателя, а сразу перейду к генетической характеристике. В смысле – «откуда произошёл и чем является».
Так вот. В плане историческом русский национализм является ответвлением традиционной русско-патриотической идеологии, а в плане содержательном – её отрицанием.
Это двойственное положение до сих пор недостаточно осознано, прежде всего - самими националистами. Многие до сих пор испытывают что-то вроде чувства вины перед породившим их течением мысли, и пытаются как-то оправдать свой отход от догматов традиционного русского патриотизма всякими извинительными причинами – например, «тактикой». Некоторые идут дальше и говорят, что традиционный патриотизм «стал неадекватен», а то и называют традиционалов старопатриотами[3], но тем не менее держат их за своих.
Противоположная сторона понимает ситуацию куда лучше и воспринимает националистов как «вышедших от нас, но не наших». Этим объясняется то растущее раздражение, которое вызывают у «патриотов» националисты, даже когда они говорят «вроде бы те же самые вещи», и уж тем более – когда они говорят что-то другое. Впрочем, раздражение – слабое слово: сейчас дело уже дошло до открытой ненависти[4].
Более того. Неприятие старопатриотами русского национализма сейчас выкристаллизовалась в особую идеологию, почему-то называемую «имперской». Речь идёт о системе взглядов, согласно которой «русский национализм губителен для России», «полиэтнический характер России — данность, с которой националистам надо смириться», «русские должны терпеть любые унижения ради сохранения единства страны», «русские должны служить нерусским и обустраивать их жизнь», и всё такое.
С познавательной точки зрения данное порождение старопатриотического дискурса, пожалуй, самое малоинтересное, так как сводится к смычке с русофобствующими либералами и русоедской властью. С практической – тоже всё понятно: вместо того, чтобы благословить племя младое и влиться в ряды (или сойти в гроб), старопатриоты намерены приложить все возможные усилия, чтобы сознательный русский национализм, не дай Бог, не просочился в массы. Ради этого они готовы на всё, включая союз с властью, которую они сами всю дорогу поносили как предательскую и воровскую. Но за 282-ю статью, разгон русских демонстраций и репрессии против русского национального движения они согласны простить ей всё или почти всё.
Это всё, впрочем, не бином Ньютона. Интереснее другое: почему появление русского национализма не было воспринято почтенными деятелями русского направления как закономерный этап развития «патриотической идеи», а, напротив того, стало причиной интеллектуального и морального дискомфота?
Проще всего было бы объяснить это низким интеллектом, скверным нравом или моральной нечистоплотностью деятелей из старопатриотического лагеря. Однако такое объяснение имеет, скажем так, ограниченную применимость. Ладно бы Кургинян или Проханов, но ведь многие из тех, кто сейчас клянут националистов последними словами, были и остаются честными людьми, заплатившими за свои убеждения немалую цену[5]. Стоит это учесть – и относиться к их воззрениям если не уважительно, то хотя бы внимательно.
Именно это я и попытаюсь сделать. А именно – попробую изложить идеологию «традиционного русского направления», как она видится с националистических позиций. Я постараюсь это сделать, насколько возможно, sine ira et studio, но всё-таки не sub specie aeternitatis, с которой все кошки серы.
2
«Русское направление» в политике, литературе и публицистике имеет определённую репутацию. Сформировалась эта репутация ещё во времена полемик западников со славянофилами, а сейчас её можно считать устоявшейся.
Итак. Считается, что «русскость» в политике неразрывно связана с такими ценностными установками, как
1) антизападничество и антимодернизм, выражаемые в форме радикального неприятия «вестернизации» и «современности», часто подкрепляемого морализированием и религиозной риторикой;
2) антидемократизм, неприятие политики как легальной борьбы интересов, демонстративно отвращение к «парламентской говорильне», «фарсу выборов» и «так называемым правам человека»;
3) антиконсьюмеризм, отвержение потребительства и стремления к материальному достатку, уравнительно-распределительные идеалы, стремление к «небогатой и скромной жизни», как минимум для народа, а желательно и для элиты.
Разумеется, сами патриоты сопроводили бы сказанное многочисленными оговорками или принялись бы спорить из-за формулировок. Но суть от этого не меняется – поэтому ограничимся только двумя действительно важными замечаниями.
Во-первых, все перечисленные установки выглядят крайне консервативными. Это обманчивое впечатление: существует «прогрессистский» извод тех же самых ценностей. Немалая часть старопатриотов, просоветски настроенных – например, Сергей Кара-Мурза – питают искреннее отвращение ко всему «старому, реакционному, лапотному» и поют осанну советской науке, «Бомбе и Спутнику». Это не мешает им проклинать растленный Запад и молиться на гулаговскую колючку.
И, с другой стороны, не стоит смешивать антидемократизм и антиконсьюмеризм и социалистические симпатии. Да, немалая часть наших патриотов либо откровенно «красные», или верят в какой-нибудь «несоветский, подлинно народный социализм» как в приемлемый способ народного жизнеустройства. Но есть и вполне «правые», истово верующие в Рейгана и Пиночета, при этом настаивающие на том, что народ должен не должен жить слишком хорошо, ибо это его «портит». Так или иначе, слово «потребительство» для них бранное - все они понимают его только как «потреблядство».
Нетрудно заметить, что в подобной формулировке все эти ценности выглядят «отрицательными», начинающимися с «анти». Это некомильфо, поэтому «русская мысль» выработала свою специфическую терминологию. А именно: первая ценность из вышеперечисленных (особенно в сочетании с третьей) обычно именуется «духовностью», вторая – «державностью» (или «государственничеством»), третья – «общинностью» (а с добавлением первой – «соборностью»). Сейчас, правда, эти слова несколько затёрлись и вышли из моды. Зато в словаре русских патриотов появились «антиглобализм» и «суверенность» (первое плюс второе, в отрицательном и положительном ключе)[6].
Но, при всей нашей любви к терминологическим изыскам, эти слова – «духовность – соборность – державность» нисколько не помогают увидеть тот смысл, который за ними стоит. Бесконечные схоластические споры о «соборности как основе российской государственности» и тому подобных предметах интересны только тем, кто в них поднаторел.
Поэтому попробуем провести эту работу самостоятельно – то есть переформулируем «патриотические» установки в строго позитивном ключе.
3
Патриотическое отвержение «растленного Запада» и «модернизма» основывается на неприятии двух вещей. Во-первых, многообразия, пресловутого «плюрализма», когда все одеты в разное и поют разные песни. И, во-вторых, условности, неестественности, «сыгранности» этого общества, когда все «лицемерят и делают вид», соблюдают какие-то там законы и правила, вместо того, чтобы жить по-честному, ничего из себя не строя.
Старопатриоты не любят «лукавой пестроты». Слово «плюрализм» - и в самом деле некрасивое – патриот произносит с таким выражением лица, как будто этим словом плюнули в душу ему лично. Радуга для него – символ гей-сообщества, а слово «терпимость» вызывает ассоциации только с публичным домом… При этом большинство патриотов считают, что весь «плюрализм» на Западе заведён исключительно для того, чтобы разделить людей и тем самым облегчить управление ими со стороны какой-то закулисной силы, вполне единой в себе (например, еврейско-масонскими кругами или ещё кем-то). Такой способ управления они, однако, считают «нечестным», «подлым», а самих управляющих – непременно злодеями.
Здесь мы переходим к теме «условностей». Старопатриотам свойственно глубокое неприятие всего договорного и конвенционального. Например, политкорректность их бесит не потому, что она является инструментом угнетения национального большинства, а потому, что «ниггера надо называть ниггером, пидора пидором, и неча тут». Но вообще-то их точно так же бесит не только политкорректность, но и, скажем, западный культ закона, этой паутины норм, которые ткут юристы-крючкотворы.
Чаемое патриотами общество должно управляться по-честному. То есть оно должно быть основано не на фальшивом многообразии, а на единодушии, поддерживаемом таким же неприкрытым и честным насилием. Все должны дружно дудеть в одну дуду, а кто не дудит – тому кулаком по морде, именно кулаком и именно по морде, а не как у этих западников, подленько с улыбочкой иголочкой в бочок.
Интересно, что такое неприятие «нечестности» у патриотов отлично сочетается с полным одобрением всяческой парадной лжи, полезной, по их мнению, для государства. Например, православные патриоты очень часто настаивают на том, чтобы Россия была «официально православной», где бы всех младенцев крестили прямо в роддомах, в Великий Пост с прилавков убирались недозволенные к употреблению продукты, а регулярные посещения храма вменили в обязанность хотя бы госслужащим, а желательно вообще всем. При этом вопрос о том, будет ли средний гражданин подобного государства искренне веровать в Бога по учению Святых Отцов – это вопрос второй и не главный, по сравнению с задачей обеспечения внешнего благолепия. В частных разговорах многие православные патриоты высказываются в стиле «сам-то думай чего хошь, а православие не трожь». Впрочем, советские патриоты требуют того же, с поправкой на свою красную веру.
На эту тему можно было бы сказать ещё многое, но побережём время читателя и перейдём сразу к выводу.
Итак. «Лукавой пестроте» Запада патриоты противопоставляют такую ценность, как Единодушие – причём демонстративное, парадное Единодушие, Единодушие Власти и Народа, а также и в среде народа и власти.
Важное замечание. Я сказал – «единодушия», а не «единомыслия». Вопреки либеральным представлениям, патриоты вовсе не настроены антиинтеллектуалистски, нет. Напротив, патриоты обожают сложные, иногда даже переусложнённые интеллектуальные конструкции, и охотно спорят по деталям. Это неважно: главное – единство в духе, «чтоб сердце билось одно». Поскольку же все сердца человеческие бьются розно, ибо интересы людей никогда не совпадают, добиться единодушия можно только по принципу «сделаем так, чтобы всем было одинаково плохо, но в целом правильно».
Про «одинаково плохо» я ещё скажу, а «в целом правильно» выкупается только одним: коллективным служением идеям и ценностям, не являющимся результатом конфликта человеческих воль и намерений, а, так сказать, спущенным сверху. Источником таких внечеловеческих ценностей может быть Бог, Откровение, Традиция, а для прогрессистов – какое-нибудь Единственно Верное Учение. Лишь бы только эти идеи не были выработаны в ходе борьбы интересов. Всё, что связано с человеческими желаниями и волением - и грязно, и ненадёжно.
Особенно это касается моральных норм. Для старопатриота они незыблемы и абсолютны, им необходимо следовать любой ценой. Консерваторы любят, конечно, повздыхать о нравственной чистоте далёкого прошлого, когда юноши беспрекословно слушались старших, девушки хранили невинность до брака, и все поголовно боялись и почитали Бога и Царя. Но и прогрессистские советофилы, преданные читатели Стругацких, мечтают примерно о том же самом, с точностью до антуража: строгие и чистые юноши, вместо того, чтобы пить пиво и хватать за задницы девиц, должны бороздить околоземное пространство. Главное, чтобы не было пива и аморалки - вот в этом-то пункте они все совершенно единодушны.
(Продолжение следует)
[1] Любопытна этимология. Слово произошло от средневекового коммерческого термина interest, обозначавшего ожидаемый доход, а также и то, чего субъект боится лишиться – например, выгоды от владения каким-то имуществом (имущественный интерес). Само слово – латинский безличный глагол, взятый в значении «быть важным», «иметь значение». Оно, в свою очередь, происходит от inter-sum, сложного глагола, составленного из inter («между») и глагола-связки est «есть» («быть»). Дальше идти некуда: это уже первоосновы европейского мышления как такового.
[2] То есть бывает, конечно - его приносят опиаты. Как показывает практика, любители воображаемых благ живут недолго и кончают скверно – так что человечество пришло к тому, чтобы считать воображаемые блага противоречащим реальным интересам субъекта, куда входит, в частности, выживание.
[3] Само словечко «старопатриоты» родилось при довольно забавных обстоятельствах.
В далёком 2004 году несколько молодых людей, очень не любящих именно русских националистов (в частности, автора этих строк), попыталось что-то им противопоставить в идейном плане. Себя они назвали «младопатриотами», выпустили нечто вроде манифеста (этот документ сохранился на форуме Адвигора Эскина), немного поскандалили, потом игра им надоела и они занялись более полезными делами.
Тем не менее, за недолгий срок существования «младопатриоты» успели дать пищу остроумию известного блоггера Ефима Дикого, который и придумал словцо «старопатриоты» для обозначения тех, на кого «молодые» нападали. Впоследствии словцо было подхвачено политтусовкой и сейчас применяется для обозначения именно «традиционных русских патриотов».
[4] Например, широко известный Сергей Кургинян, всегда считавшийся пусть и левым, но патриотом, недавно открыто объявил русских националистов врагами, с которыми «шутки кончились», а началась война на уничтожение. То же, по сути, сказал недавно ещё более известный Проханов, наш главный государственник. Несколько мягче стелят другие патриотические деятели, но тенденция очевидна.
[5] Как, например, Леонид Бородин, бывший политзэк, отсидевший два срока именно за «русскость», а ныне ставший последовательным противником русского национализма.
[6] В некоторых особо продвинутых патриотических текстах можно обнаружить переосмысленные заимствования: «коммунитаризм» (первое плюс третье) и «корпоративизм» (второе плюс третье). Иногда, обосновывая третий пункт, вспоминают об «экологии» или даже о «человеческом измерении экономики», но это уже изыски.
