Женское начало – носитель жизненных потенций, мужское же начало – активное, деятельное. Поэтому женщина изначально содержательнее мужчины. Она преисполнена жизнью, ничему не служа тотально, ничему полностью не принадлежа (кроме как возлюбленному), в то же время она всему открыта. Мимолетный взгляд, легкое попутное касание когда-нибудь всплывает как глубоко пережитое, прочувствованное до сути. Если нежно приобщиться к душевному миру женщины, то могут открыться такие переживания, состояния и мысли, которые, казалось бы, не имеют источника в её жизненном опыте. Женщина существует экстатически – выходя за собственные пределы: одновременно и здесь и там, и входит в мир, и вне его. Многое из того, что мужчина достигает напряжённой работой, женщине присуще по естеству.
Женские полудрёма и грёзы прикрывают глубинные превращения. Женский опыт оказывается большей частью сокрытым и может открыться только любовному, но не равнодушному или снисходительному мужскому взгляду. Женственности свойственна своего рода заобразность. Непрерывно меняющиеся облик и образ поведения – не пустые маски, а зарницы глубоких душевных превращений. Женщина глубиннее и свободнее мужчины в той степени, в какой менее индивидуализирована. Женщина потому и меняет так легко свой облик и отдаётся внешней форме, что сущность её свободна в том смысле, что не имеет строгой внутренней формы.
Подлинно творческий акт объединяет в себе мужское и женское начала, ибо собственно творчество есть деятельное преобразование, оформление (исходящее от мужского) материи (носителем потенций которой является женское). Поэтому мужчина – служитель, в том числе и пред вечной женственностью. Женщина же – алтарь служения, поэтому естествен культ женственности. Миссия мужчины в том, чтобы в любви и через любовь, через соединение сердец дать выход внутреннему напряжению женского начала, оформить его, в том числе и в творчестве. Цинизм и высокомерие по отношению к женщине умаляют достоинство мужчины. Культ же прекрасной женственности и служение женщине возвеличивают мужчину.
Женщина – хранительница и дарительница жизненных сокровищ – интуиций – непосредственного постижения идеала. Распорядитель жизненных средств – мужчина, и оттого, как он ими распорядится, будет определяться всекосмическая судьба. Мужчина в ответе за это перед Богом. Мужчина решает, воплощает и отвечает. Но плод он должен получить из рук женщины как свободный любовный дар, а не как завоеванное и узурпированное. В этом – первое условие истинности всякого выбора и действия. И здесь – источник трагических заблуждений культуры, цивилизации, истории.
Мужчина – делатель на арене истории. Но деятельность может стать творческой только при осуществлении мужчиной миссии космического рыцарства. Благосклонный взгляд Прекрасной Дамы освещает поле подвигов рыцаря. Её присутствие в каждом мгновении и в каждом поступке – источник сил и обязательное условие исполнения рыцарем миссии защитника, охранителя и созидателя. Вне женского начала или вопреки ему доблестные латы защитника обращаются в мертвенный панцирь души, и мужчина становится не рыцарем-охранителем и творцом, а разбойником – разрушителем космического порядка.
Потенциальность и пассивность природы женщины означает, что она не предназначена к сугубо деятельной, функциональной роли. Но ложный ход истории навязывает ей функционирование, к которому она оказывается неподготовленной по своему естеству. Мужчина, будучи прирожденным деятелем, способен оставаться отстранённым и не отождествляется с функцией службы, в чем условие её плодотворности. Женщина же тонет всем своим существом в деятельности любого рода, в которую она оказалась втянута во многом по вине мужчины. Женщина не рождена управлять общественной, технической, семейной или иной системой. Оттого так страшны и безжалостны (но и жалки) женщины при какой-либо службе – стремлении исполнить функцию.
Современная цивилизация во многом создана при подавлении женской природы. Оборвана связь не только с источниками духовности, но и с инстанцией несения плоти. Человек-мужчина заковал землю в сталь, рвётся под землю, в космос, готов расщепить основы мироздания, внедриться в хаос, только чтобы сбежать от тягчайшего бремени мужчины-творца.
Мужчина гордится тем, что творцы только мужчины и что существует только мужская культура. Он не хочет замечать того, что женщина больше погружена в экстатическое. Да и культура – не мужская, а мужеско-женская. Мужская миссия исполнима только, поскольку она совместна с женской и предстоит перед нею, равно как и наоборот. У каждого начала своё предназначение, но исполнение его возможно только совместно. Женское – раскрывается и одаряет только по мужскому зову. Мужское созидает и оформляет только в связи с женским. В исторической культуре чисто и исключительно мужского столько, сколько в ней ложного.
«В женской половине человеческого рода заключены великие силы, ворочающие миром. Только не поняты, не признаны, не возделаны они, ни ими самими, ни мужчинами, и подавлены, грубо затоптаны или присвоены мужской половиной, не умеющей ни владеть этими великими силами, ни разумно повиноваться им, от гордости. А женщины, не узнавая своих природных и законных сил, вторгаются в область мужской силы – и от этого взаимного захвата – вся неурядица» (И.А. Гончаров).
4. О любви
Любовь – это встреча сердец на небесах, приходящая на землю сопричастием, сожитием, сораскрытием друг другу. Это любовное соединение душ и тел возлюбленных. «Тайна любви в том, что она связывает вещи, каждая из которых, как таковая, могла бы существовать и, всё же, не существует и не может существовать без другой» (Ф. Шеллинг). Акт любви не делится, а присутствует в каждом мгновении. Во взгляде, прикосновении, совместном присутствии в бытии, в совместном уходе от сущего – во всём этом полнота любви. Любовь всё животворит. В интимной близости любящих сердца соединяются и души трепещут. Любовь – это полнота встречи личностей. На небе отражается не штамп государства и даже не венчание. Сам факт любви – из других миров и отражён на небесах. По-настоящему сакрален только акт любви.
Любовь – целокупная встреча-дар-отдавание: духом, душой и телом, когда сердца соприкоснулись. Любовь – не только чувство, но и новый модус личности – новый способ существования, вид и характер бытия. В любви личность впервые просыпается как таковая. Частичное не есть любовь. Любовь – связь, но не только половая, соединение, но не только душ, откровение не только друг другу, а совместно – пред лицом Бога и к миру. Когда частичное, оправданное само по себе, претендует на подмену любви – это искажение подлинной природы. Половые отношения без любви во имя долга или похоти - только встреча безликих полов: серая, будничная, выхолащивающая. Когда же половая страсть всецело захватывает человека, то чем она сильнее, тем извращеннее, патологичнее (секс).
Не может заменить любви и душевная близость, и духовное единство, которые сами по себе способны создавать тёплые и уютные уголки в сущем. Но без любви на них лежит печать безблагодатности. Любовь на земле являет зарницы совершенства: «…когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1 Кор. 13,10). Она внутри и за всем этим, из глубины личности и в глубине её. Любовь интимна – глубоко лична, сокровенна. И не потому, что постыдна хоть в каком-нибудь проявлении. Любовная связь – тайна для мира сего и скрыта от его назойливых глаз. Если есть любовь, то суть её – тайна двух, и её не требуется скрывать – тайна и так таинственна и сокрыта. Настоящая любовь уходит от глаз, и не потому что стыдится – она выходит в другое измерение. Всепоглощающая стыдливость – симптом угасания любви. Оттого так раздражает будничного человека иномирность влюбленных, которая перед лицом обыденных норм выглядит бесстыдством.
Тайна любви в том, что в личностной встрече индивидуальное не стирается, а углубляется и раскрывается. Мое «Я» в любовном «Мы» не отменяется общим, но кристаллизуется. Возлюбленный, любя – любим. Всё проясняется в чистоте своей природы. Мужское даёт и берёт, женское одаряет и получает. Женское соучаствует, мужское решает и отвечает. Доброта добреет. Красота расцветает. В любви всё обретает свою предназначенность: дух открывается и нисходит, душа раскрывает объятия и, согреваясь, согревает, в теле преображается плоть. Любовь – дар Божий, дар, который, радуя, и обязывает, требует труда и напряжения.
Любовь – это соучастие и сожитие душ – в миру и перед вечностью, совместная радость бытия и совместное несение сущего. Моя жизненная ноша перестаёт быть только моей, но и судьба возлюбленного отзывается в моём сердце. Бытийность всего возрастает, что наделяет бременем ответственной жизни. Любовь – это творчество, сладостное, но и тягчайшее творчество, в котором создаётся нечто неповторимое и никогда не бывшее.
Любовь индивидуальна, личностна, но не эгоистична. Любовь расширяет горизонты сознания, утончает чувства, углубляет и усложняет душу. Влюблённый излучает любовь и одаряет ею. Возлюбленный открыт и отзывается любовью. Ибо «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» (1 Кор. 13, 4-7).
«…Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8), и человеческая любовь – уподобление Божественной любви, более того, прорыв в лоно Божественной любви. Через любовь исполняется всё, и то, что не есть любовь: «…любовь есть исполнение закона» (Рим. 13,1 0). Сполна понять можно только то, что любишь. Любовь оживляет и истинно выстраивает ценности. Не любовь во имя чего-либо, а всё во имя любви. Всё сущее в мире и сам мир – из Божественной любви и во имя её. И потому всё ценно, только поскольку есть в этом и при этом любовь: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13, 1-3).
Любовь – источник всего, вечная основа и конечная цель в бытии: «Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13, 8). Любовь – это бремя, которое нелегко вынести, потому от него так часто отказываются, сбегают в подмену и в извращение, в неузнавание или избиение любви. Истинно говорить о любви можно только любя любовь. Многие говорили о любви, ненавидя любовь, стыдясь или изгоняя все её признаки. Отсюда на страницах, посвященных теме любви, так мало любви. Чувство истины без любви неизбежно изменяет творцу. Как говорила героиня романа Достоевского, тут только одна справедливость, а нет любви, – следовательно, нет и справедливости.
В этом смысле характерен пример Льва Николаевича Толстого, который не понимал и по существу не признавал любовь. Будучи натурой страстной, он отдавался сильному плотскому влечению, затем испытывал чувство брезгливости и стыда, громогласно раскаивался, искал виновных вовне, и находил – в порочной женской породе. Это непоследовательность – из-за подмены любви страстью, – Толстому, судя по всему, не было известно чувство любви. В его произведениях положительные отношения между мужчиной и женщиной существовали только как форма продолжения рода. Это отношения не личностей, а обезличенных родовых индивидов.
Источник подобного жизнечувствия во всепоглощающем себялюбии. Изначально эгоизм – это защитная поза, отказ от полноты бытия. Не нам судить, почему это произошло: или потому, что бремя литературного творчества требовало всех сил, или какой-либо изначальный испуг, или элементарная тяга к душевному комфорту. Но видно, какими опустошительными последствиями чреват отказ от бремени любви, а значит, и бремени бытия. Любовь ко многому обязывает. Не умаляя себя принять не своё, ощутить его как родное, близкое, интимно с тобой соединённое. Это и долг и ответственность, предполагающие выход из себялюбия. У Льва Николаевича возникает порыв сильной натуры, бросает в объятия сильного чувства, но без токов любви остаётся самопоедающая страсть.
Сопутствующее чувство стыда двойственно. С одной стороны, в нём проявляется ощущение неистинности, подмены любви. Но в то же время это чувство гипертрофируется стремлением прикрыть причину подмены. Защитная реакция: стыжусь – значит ощущаю грех и тем самым уже как бы тянусь к добру. Болезненное переживание интриги страсти искажает и сознание: установка на поиск виновных в собственном проступке, попытка компенсации своей слабости унижением другого. Виновна порочная женская природа, которая есть потенция зла и источник соблазна. Отсюда извращённое понимание женской, но и мужской предназначенности. Женская жестоко принижается до обезличенной стихии. Мужская искажается панмужеским комплексом.
Грех осознается перед лицом должного. Новозаветная нравственность не сводится к бичеванию плоти и основана на любви, преображающей плоть. Тот же импульс, который не позволяет принять полноту Боговоплощения – воплощения Бога в человеке, преображения земного небесным, плотского – духовным, диктует Л.Н. Толстому создание новой «нравственности» и даже «религии» – толстовства. Этот пример показывает, что отказ от полноты любви, которая является просветляющим даром, но и великим бременем утверждения бытия, фанатизирует жизне- и духовосприятие.
