Осенью прошедшего года автор данной статьи проехал в Грузию через кавказский хребет. Власти «государства-врага» приняли закон, по которому жители республик Северного Кавказа имеют право безвизового въезда на его территорию. Имея возможность такого въезда, грех было бы им не воспользоваться. Рассказ о путешествии в Грузию будет в дальнейших статьях, в данном же очерке будет сказано о Северном Кавказе, о событиях, людях и впечатлениях связанных с этим регионом.
Путь туда, или в автобусе с ингушами.
Ингушский автобус был выбран для путешествия на Кавказ не случайно.
Путешествие в окружении представителей гордого российского народа, незаслуженно находящегося в тени своих вайнахских братьев-чеченцев, позволяло относительно безопасно окунуться в атмосферу иной культуры, толерантно выражаясь, с весьма специфичным отношением к России и к народу русскому. Недавнее убийство в Ростове-на-Дону студентами-ингушами Максима Сычева показало уже всей России, что в области «ингушско-российской дружбы» не все благополучно. Но в период моей поездки, в конце октября 2010 года, ситуация казалась еще вполне благополучной. Манежную площадь и ростовское многотысячное шествие никто тогда не мог и представить.
Комфортабельный одноэтажный автобус «Москва-Назрань» повез меня по трассе М4 «Дон» из Москвы на юг. Водитель, увидев фотоаппарат попросил не снимать автобус и пассажиров: «Не надо, у нас не принято просто так щелкаться. Дорогу снимай, а людей и автобус не надо».
Свободных мест не было, пассажиры разновозрастные, но большая их часть была молодежью, очевидно студенчеством. Что неудивительно, ибо наступали «малые каникулы» связанные с госпраздником 4 ноября. Молодые люди мужского пола придерживались стандартного кавказского «дресс-кода»: короткая стрижка, черные куртки в стиле «охранник рынка», натовские свитера. Никаких признаков молодежной стильности не наблюдалось.
Иное дело девушки. Половина из них была весьма стильна: джинсы, высокие сапоги, прически с челками «под эмо», явно несущие следы рук дорогих парикмахеров. Если бы не отсутствие пирсинга, окраски волос и минимум косметики – то молодые ингушки не отличались бы от завсегдатайш московских ночных клубов. Но вот другая половина ехавших молодых девушек выглядела гораздо более стильно: платья до пят, длинные рукава и снежно-белые (один зеленый) палатки-хиджабы. Общалась ли первая половина девушек со второй, мною замечено не было.
В автобусе я был единственным русским, внешне ко мне не проявлялось никаких чувств. Меня словно бы никто и не видел. Не чувствовалось ни враждебности, ни доброжелательности, ни разговоров, ни контактов взглядами. Только водитель автобуса общался со мной, причем весьма доброжелательно и приветливо.
Как водится в междугородних автобусах, вскоре после выезда за МКАД были зажжены подвешенные под потолок ТВ-экраны и началось прокручивание фильмов. Крутили американские боевики. Но потом начали крутить нечто более интересное: юмористические мини-фильмы на ингушском языке, каждый минут на 7-10. Снимались они явно на дешевую видеокамеру с рук, являя собой, по сути, любительское видео. Запомнились два таких фильма.
В первом закутанная в пуховый платок и носящая очки старуха-свекровь истязала двух невесток. Стуча посохом, старая садистка заставляла их маршировать с мотыгами «на плечо» по асфальтированному двору ингушского домовладения, а потом строевым шагом шагать на огород. Вечером старуха со своим стариком в вайнахской тюбетейке поедала курицу. Невестки стояли у стены и жалостливо грызли косточки, которые в них кидали свекр и свекровь. Утром появилась молодая третья невестка, в джинсах и кедах. Свекровь попыталась заставить ее стирать белье (старшие невестки уже мотыжили огород), но молодая дама с криками «кья!» начала демонстрировать, правда без контакта, приемы карате и загнала ими старуху в угол двора, а потом заставила стирать саму. Заканчивался фильм сценой радости освобожденных «женщин Востока» и жалобными стенаниями старой притеснительницы, в том же в пуховом платке и с очками на носу стирающей белье в корыте. Были ли невестки женами одного человека или женами трех сыновей, неизвестно. Муж (мужья?) в кадре отсутствовал.
Поскольку фильм был на ингушском, понять, о чем речь, было сложно. Мой сосед по креслу, к которому я обратился за переводом, с брезгливостью ответил, что он адыгеец, едет до Армавира и ничем помочь мне не может. Ему явно было не по душе, что рядом с ним посадили русского.
Второй запомнившийся мини-фильм был на школьную тему. Учитель литературы, молодой мужчина в очках и костюме с галстуком, спрашивал у учеников о пьесе «Горе от ума». Все разговоры были на ингушском, «Горе от ума» произносилось на русском. Никто из учеников ничего о пьесе учителю сказать не мог. Были в классе и классическая советская отличница-ябеда в накрахмаленном фартуке с косичками-бантами, и расхлябанный двоечник, – но никто ничего не мог сказать. Учитель (тут была произнесена вторая фраза на русском «бунт на корабле») пытался вытащить хоть что-либо, но ни названия, ни фамилии Грибоедов от учеников он не дождался. Хлопнув дверью, педагог кидается в кабинет директора. Директор, «женщина в теле», выслушав гневную тираду, нечто вдумчиво учителю объясняет, и он, грустный, опустив голову, выходит в коридор. Другой учитель подходит к нему и, опустив руку на плечо, что-то утешительно говорит, заканчивая речь словами «горе от ума». В классе по стенам висли портреты Пушкина, Лермонтова, Толстого. В коридоре школы присутствовало изречение Бенедикта Спинозы на русском языке.
На ночь демонстрацию фильмов прекратили, но утро подарило более шикарный видеоматериал. В ингушском автобусе стали показывать юмористический сериал «Горцы от ума» снятый дагестанской командой КВН «Махачкалинские бродяги». Те же «стебовые» маленькие сюжетные фильмы-клипы, но уже сюжетно объединенные в некое подобие большого фильма, с выходными данными студии-производителя. Качество съемки было уже профессиональным.
Все короткометражки были на русском языке, правда на «дагестанском русском», особом языке, как по акценту, так и по лексической базе. Язык и манеру разговора героев в фильмах высмеивали явно сознательно. Сюжеты клипов были разные, во многих простебывали алчных кавказских ментов. В одном мини-фильме показывали «порядочных кавказских девушек» пьющих «Балтику-девятку» и сетующих на падение нравов, в другом молодого чиновника в костюме и галстуке, разговаривавшего на двух русских языках, двумя голосами по двум телефонам: по одному с начальством, по другому с подчиненными.
Но два «клипа» запомнились особо. В первом кавказские милиционеры врываются в детсад на новогодний утренник и, заломив руки, уводят Деда Мороза. В ОВД, подвесив за руки к стене, правоохранители бьют Деда дубинкой и требуют «чтобы признался». Дед Мороз не знает в чем ему надо признаваться. В конце концов, милиционеры заявляют, что дана установка «брать тех кто с бородой». А Дед Мороз мало того, что с бородой, но еще и нагло заявил на утреннике что «только сегодня утром я вышел из леса»…
Но самым запоминающимся был сюжет о «русских скинхедах в Дагестане». Бодрый диктор дагестанского телевидения сообщает, что в Дагестан прибыла группа туристов из России, и предложил посмотреть «прямой репортаж о данном событии из высокогорного селения». Затем пошла «прямая трансляция». Четверо «туристов» - абсолютно лысых русских скинхедов, один в немецкой каске, стоя у крайних домов «горного дагестанского селения» устроили демонстрацию. Размахивая российским триколором, скинхеды истошно вопили «Россия для русских!» и «Кавказ – русская земля!». Но из домов тут начали выходить напоминающие борцов-тяжеловесов «мирные дагестанские крестьяне», с увесистыми сельхозинструментами в руках. Далее в «трансляции» идут помехи, картинка пропадает, диктор ТВ приносит извинения за «технические неполадки». Репортаж восстанавливается, но картинка уже иная. Русские скинхеды стоят жалкие и дрожащие, со следами побоев, фашистская каска красуется уже на голове «дагестанского крестьянина». Вместо российского триколора в руках одного «туриста» дагестанский флаг. И все скинхеды хором жалобно сканируют: «Кавказ – кавказская земля! Кавказ – кавказская земля!».
Затем один из «дагестанских крестьян», похлопав украшенного синяками скинхеда по плечу, доброжелательно ему говорит: «Ты говоришь это ваша земля. Тогда давай, сделай пол-гектара под фасоль!», - и протягивает дрожащему «фашисту» мотыгу. На этом клип завершается.
Когда закончился показ этого клипа, сонный ингушский автобус взорвался. Аплодисменты, гортанные выкрики, свист. Не радовался в автобусе один я. Мне сразу вспомнились русские рабы годами истязаемые «мирными горскими крестьянами», изнасилованные русские женщины, изгнанные из домов русские старики... Очень захотелось сразу же покинуть «гостеприимный» ингушский автобус. Но все же я заставил себя доехать до Беслана и только там покинуть это транспортное средство.
Владикавказ.
Покинув на окраине Беслана автобус с оптимистичной зеленой надписью «Ингушетия», я сразу же выехал во Владикавказ. Моей целью было совершение автостопного путешествия от Владикавказа до Тбилиси. Но за столиком уютного владикавказского кафе на проспекте Коста произошел весьма примечательный разговор. Работающий в столице Северной Осетии житель независимой Юго-осетинской республики, рассказал о пережитой им российско-грузинской войне «080808». Вот краткий пересказ личной истории этого человека (имя опускаю сознательно).
«Я коренной цхинвалец, всю жизнь тут прожил. Когда начало чувствоваться, что «пахнет порохом», я 7-го августа отправил свою жену и двух сыновей на машине в Северную Осетию. Когда начались боевые действия, они стояли в очереди машин перед въездом в тоннель. Прилетел грузинский самолет-штурмовик, но видно там тоже люди есть: он сделал заход на атаку, но бомбить и обстреливать машины с людьми не стал и улетел. Мои родные успели выехать почти вовремя.
Я же сидел дома и когда начался обстрел, спустился в подвал. Стреляли грузины из всего, что у них было, «Градом», разными пушками. Снаряды ревели, звук страшный, как зверь раненый ревет. Что может такой звук давать – не знаю и сейчас. Мы все вынимали аккумуляторы из мобильников: у грузин были снаряды, которые летели на работающий мобильник.
Я сидел в подвале, выйти не было никакой возможности: везде взрывы, по двору осколки летят. Выглянул – вижу соседи мертвые во дворе лежат: один без головы, другой без рук-ног. Убрать трупы невозможно: взрывы кругом. А через сутки от этих трупов неубранных уже и в подвале невозможно было сидеть: август месяц, жара.
Я не воевал, у меня и оружия не было, но наши ребята хотели воевать, у кого автомат был, у кого гранатомет. Но руководство говорило: «Не начинайте бой, пустите грузин в город. Пустите их в город». Потом уже бои начались. Я из подвала вышел, когда уже грузины ушли. Всего у нас погибло тысячи полторы народу. Это лично мое мнение.
А вообще война у нас покорежила людей. Еще когда первая война с грузинами была, при Гамсахурдия, я с ружьем охотничьим против них шел. У нас тогда и автоматов не было, может штук десять на всех ополченцев. Тогда мы ружьями грузин отбили. Но потом все годы у нас было ожидание новой войны. Целое поколение выросло живущее войной и ждущее войны. Кроме автомата они ничего не знают, и знать не хотят. Люди у нас покорежены войной».
Обратный путь. В автобусе с дагестанцами.
Возвращаясь в Москву, я решил проехать часть пути автостопом. Автостопный туризм – лучший способ узнать жизнь какого-то региона изнутри, получить непосредственную и уникальную социологическую информацию. По иронии судьбы меня в 70-ти километрах от Волгограда на трассе М6 подобрал автобус из Махачкалы. Возвращаться в столицу России мне пришлось с дагестанцами.
Отличие их от ингушей было очень сильным. Если в ингушском автобусе меня «в упор никто не видел», то в дагестанском пассажиры сразу заводили со мной разговоры, расспрашивали обо всем и сами много чего рассказывали. Отношение было радушное и приветливое. Один дагестанец (туриста-автостопщика часто принимают за нищего) пытался дать мне 200 рублей, чтобы я «покушал в кафе», после моего категоричного отказа взять деньги, он почти насильно кормил меня домашним сыром и хлебом.
Шофер автобуса на остановках делал намаз, с ним молились еще два человека. Девушек в хиджабах в автобусе я не видел.
Опять-таки днем и вечером в автобусе на экранах прокручивали фильмы. В основном крутили записи сериала «Меч», о том как в современной России некая группа мстителей вершит самосуд над всякими негодяями: насильниками, убийцами, наркоторговцами. Злодеев травят ядовитыми уколами, расстреливают, сжигают заживо.
Однако прокрутку «Меча» прекратили: к водителю подошла молодая женщина и «как представитель второго этажа автобуса» попросила «убрать этот ужас». Тогда была поставлена полнометражная комедия дагестанского производства, нечто среднее между «Карты деньги и два ствола» и «Тупой и еще тупее».
Фильм снимался почти профессионалами. По сюжету трое молодых людей изгнанные за профнепригодность со своих работ в Махачкале, решаются на ограбление. Местный криминальный авторитет дает им задание украсть с охраняемой выставки дорогое колье – «фамильную драгоценность семьи Тагиевых». Грабители совершают кучу глупостей, граничащих с идиотизмом, в результате получают много денег и уезжают на дорогом авто. Сюжет фильма был вполне профессионально проработан, актеры были, правда, «никакие», дикция и пластика почти отсутствовали. Но в целом фильм был интересен, и, главное, показывал жизнь столицы Дагестана с неизвестной типовому россиянину стороны. Криминальные «авторитеты»; молодые парни, работающие официантами в кафе; дискотеки, на которых танцует кавказская гламурная молодежь. В общем, фильм познавательный и интересный. Ночью показ фильмов прекратили. Поставили (негромко) современные дагестанские песни. Певцы и певицы, с хорошо поставленными голосами, пели довольно высокого литературного и музыкального уровня песни, почти все на русском языке. Сюжеты песен классические: в первую очередь любовь. Вполне можно сказать, что уровень «дагестанской эстрады» был намного, неизмеримо выше среднего уровня современной эстрады российской. Однако и тут оказалось не все просто.
Убаюканного мелодичными негромкими песнями меня в какой-то момент просто подбросило в кресле: певец начал говорить прозой. И говорил он примерно такие слова: «Кто отдаст свою жизнь во имя Аллаха, тот станет шахидом. Нет большего счастья, чем отдать жизнь за Всевышнего. Тот, кто отдаст жизнь за него, став шахидом, обретет блаженство в обоих мирах, в земном и небесном». После такой прозаической вставки началась красивая песня о любви. За окнами автобуса в этот момент уже горела огнями Москва.
