«Вы не любите русскую историю», - с мрачной удовлетворенностью тем, что, наконец-то удалось раскусить «засланного казачка» и теперь уже совершенно ясны причины «странностей» вроде бы неглупого человека, сказал мне известный и заслуженный ветеран русского национального движения после прочтения моей статьи «Нация в русской истории». Я, несколько ошарашенный таким выводом, растерянно возразил, что вообще-то именно русской историей и занимаюсь профессионально вот уже лет двадцать. Мой визави, саркастически-мудро усмехнувшись («и не таких видали»), с полной уверенностью в своем торжестве, моментально меня «срезал»: «Ну и что, Пайпс, между прочим, русской историей всю жизнь занимается…». После стигматизирующего мою персону в глазах каждого честного русского патриота сближения с главным «русофобом» американской историографии, я понял, что дальнейший спор обречен быть бессмысленным и беспощадным…
С тех пор упреки в нелюбви к русской истории, в ее «очернении», а то и попросту в русофобии, я получаю более-менее регулярно. Особенно после статьи «Дворянство как идеолог и могильщик русского нациостроительства». Елена Чудинова буквально прокляла ее автора, «плюющего на могилы предков», Владимир Садовников инкриминировал мне «чаадаевщину», и даже мой друг Александр Самоваров посетовал, что Сергеев-де невольно льет воду на очень нехорошую мельницу… А все потому, что я изображаю имперский период нашей истории далеко не в радужных тонах.
Разве может русский националист критиковать историю своей страны? – возмущаются мои оппоненты. Я вряд ли сумею перед ними оправдаться, но эта дискуссия (пусть и тупиковая) – хороший повод поразмышлять о том, на каких принципах должна строиться русская националистическая историография. Настоящие беглые заметки (которые служат, кроме всего прочего, методологическим послесловием к циклу моих работ по истории русского нациостроительства) – попытка эти принципы наметить. Естественно, к дальнейшему обсуждению приглашаются все желающие.
Трюизмом стало утверждение, что вполне объективное, деидеологизированное историческое исследование возможно только в формате хронологической таблицы (да и там возможны злоупотребления злостным субъективизмом). Если выбирать между Леопольдом Ранке («историк должен просто описывать то, что было на самом деле») и Михаилом Покровским («история – это политика, опрокинутая в прошлое»), то, при всей несимпатичности фигуры последнего, премию в номинации «За реализм» придется отдать ему. Историческая наука изначально была идеологизированной и ангажированной, не случайно профессор-историк – неизменный (и немаловажный) актор политического поля эпохи Модерна.
Думаю, ничего порочащего честь историографического мундира в этом нет. В конце концов, история должна служить жизни, или жизнь истории? Конечно, найдутся кабинетные чудаки, которые выберут второй вариант, но честны ли они с собой до конца?
Российская империя оправдывала свое бытие в монументальных нарративах Николая Карамзина и Сергея Соловьева. Большевикам-интернационалистам понадобился тот же Покровский, национал-большевизм вознес Евгения Тарле из алма-атинской ссылки до вершин академической карьеры. Имперско-евразийское реставраторство 90-х клялось именем Льва Гумилева.
Какая история нужна современным русским националистам?
Естественно такая, которая будет «аргументами от прошлого» обосновывать необходимость русского национального государства.
Годится ли для этого апология Российской империи и следование традициям «государственной школы»? Нет, потому что тогда мы превращаем историю из ангажированной науки в ангажированную мифологию. Последняя тоже нужна, но у нее другие задачи и методы. При всей идеологизированности исторического исследования, оно не может пренебречь одним очень важным условием: уважением к факту. Мифологии это условие ни к чему, она принципиально не верифицируема. Для науки уважение к факту – sine qua non.
Мы можем сколь угодно вольно комбинировать известные нам данные источников, но мы не имеем права эти данные выдумывать или замалчивать. Нам не должна позволять этого делать интеллектуальная совесть историка, как бы выспренне не звучал в наше время такой императив.
До какой же степени нужно изнасиловать свою интеллектуальную совесть и заглушить ее голос истошным воплем - «верую, ибо абсурдно!», сколько нужно выпить водки забвения, чтобы впасть в доразумное и досовестное младенчество и бестрепетно провозглашать Российскую империю – русским национальным государством? Факты говорят о другом.
Можно ли назвать государством русских политическое образование, где подавляющее большинство собственно русских - люди второго-третьего сорта, нещадно эксплуатируемые привилегированным меньшинством, с которым их не соединяют ни общие права, ни общая культура? Где выгодополучателями проекта «Империя» являются 2-3 % жителей – вестернизированная верхушка, играющая роль цивилизованной метрополии по отношению к миллионам колонизируемых дикарей-великороссов. Или кто-то всерьез думает, что Романовы и обступавшая их трон аристократия работали в поте лица на благо всего русского этноса? Очевидно, именно в интересах последнего велись бессмысленные войны во имя химеры «похищения Европы»; процветало крепостное рабство; «мужиков» на пушечный выстрел не подпускали к гимназиям и университетам; устилались розами дороги для иноземным колонистам, а правнуков хабаровых и дежневых держали на привязи у околицы; равнодушно закрывались глаза на унижение русского достоинства в Остзейском крае и Финляндии …
Если мы считаем Российскую империю национальным государством (т.е. государством, заботящимся об интересах этнического большинства), то все это кажется, по меньшей мере, странным и шокирующим. Но, если мы поймем, что она была самодержавно-дворянским государством, то картина обретет «стеклянную ясность».
И это мы хотим взять за образец? Тогда в чем собственно наши разногласия с правящими «националистами в хорошем смысле слова»? В том, что они мало ведут победоносных войн и до сих пор не вернули пограничные столбы державы в окрестности Вирбалиса и Кушки? Но, кажется, не об этом мы, националисты, грезим… Трудно спорить с тем, что Российская империя перед РФ – что дворец перед сараем. Но еще труднее оспорить то, что режим, по которому живут обитатели этих столь непохожих зданий, в чем-то главном похож до неразличимости.
Пока у русских нет своего национального государства, историографическая критика имперской модели государственного строительства остается приоритетной задачей историков-националистов. Расчесывая язвы империи Романовых, мы косвенно бьем по больным местам квазиимперии «Газпрома». И, напротив, оправдывая крепостное право, «оскудение Центра» из-за 60-процентного перевеса в налогообложении, взваленного на великорусские губернии, «немецкое засилье» и прочие прелести, мы косвенно выдаем индульгенцию демонтажу социального государства, почти стопроцентному дотированию Кавказа и визитам чеченских адвокатов к профессорам МГУ…
Но, где же исторический позитив? – зададут мне закономерный вопрос. Конечно, позитив должен быть и его очертания начинают уже вырисовываться в некоторых серьезных работах, опубликованных, в том числе, и в журнале «Вопросы национализма». Надеюсь, наши читатели обратили внимание на цикл статей Александра Горянина о русских демократических традициях. Историю России как историю русского народа заявил недавно Валерий Соловей. Много оригинальных догадок и наблюдений можно найти в публицистике Константина Крылова, Александра Самоварова, Димитрия Саввина… Стоит также перечитать труды Аполлона Кузьмина, прочертившего через всю русскую историю дуализм «Земли и Власти»… В сущности, сегодня происходит возрождение исторической концепции декабристов на новом уровне эмпирического материала и его теоретического осмысления.
Общая схема националистической историографии ясна: русская история – это история борьбы русского народа за свое национальное государство. В самом кратком изложении курс русской националистической истории таков (здесь я во многом почти дословно совпадаю с Александром Севастьяновым). Русские вплотную подошли к созданию национального государства в XVI в. (с этим согласен и англичанин Доминик Ливен), но имперские аппетиты самодержавия, нашедшего себе верную опору в служилом дворянстве, не только остановили процесс нациострительства, но и отбросили его далеко назад. Новый виток нациогенеза начинается в первой четверти XIX в., благодаря конфликту бывших союзников – самодержавия и дворянства, которое восприняла национализм в качестве идеологии своей оппозиционности. Несмотря на катастрофический срыв русского нациостроительства в 1917 г. и второе, ухудшенное издание империи в виде СССР, русские обрели важнейшие элементы нации-государства – сравнительно эффективный управленческий аппарат, вполне современную армию и высокую Культуру, которую большевики воленс-ноленс транслировали «до самых, до окраин» …
Сегодня все это деградирует на глазах, и воскреснуть сможет только тогда, когда перейдет в руки своего истинного создателя и (пока еще не) хозяина – русской нации. Но здесь историк должен умолкнуть: будущее вне его компетенции.
Полный вариант статьи опубликован в № 4 журнала «Вопросы национализма»
