Будущее художественного слова

В лицейский день, 19 октября 2010 года, в здании Хабаровского Дома писателя собралась литературная молодёжь. Заседала студия «Содружество». Кудрявый студент с бакенбардами, внешне очень похожий на «солнце русской поэзии», яростно спорил, доказывая, что Пушкин – «попса XIX века», миф, и вообще, весьма средний поэт. В его полемическом задоре чувствовалось, может быть, не вполне осознаваемая им самим надежда, что эту его «новую» аргументацию разобьют, разрушат, и что незыблемый фундамент русской литературы уцелеет и устоит перед грядущими бурями.

Далёк Хабаровск от Москвы, а Москва – от России… Пушкинская площадь, что в центре столицы, сжалась, дома затянуты многометровыми рекламными зазывами: предлагается купить новый автомобиль, взять в банке кредит, посмотреть американский фильм, а главное, запомнить, запечатлеть в памяти медийные лица – яркие, довольные, они приковывают внимание, и бронзовый поэт теряется на фоне этого настырного навязывания. Через неделю или месяц на рекламных полотнах будут другие машины, артисты и политики, и только Пушкин останется на месте, он пока недвижим, хотя уже не раз возникали предложения сделать под площадью стоянку для машин, торговый центр, развлекательный комплекс. Деньги должны работать, капитализация – расти.

Деньги – цифра, и они всё сильнее теснят букву – слово. В центре Москвы – мигание видеорекламы, постоянная смена сюжетов, номера телефонов на растяжках, отсчёт по секундомеру времени на переход улиц и движение транспорта. С каждый днём цифровая цивилизация отодвигает в сторону цивилизацию словесную. Когда-то, в глубокой древности, люди создали язык – как считают лингвисты, около трёх десятков слов, и с того времени спираль человеческой истории стала стремительно раскручиваться. Немота «тёмных» тысячелетий закончилась, и пусть впереди была дописьменная эпоха, «шаги прогресса» стали ускоряться, чтобы воплотиться в знаках и символах, клинописи и иероглифах, словах и цифрах.

Конечно, и на заре цивилизаций цифра шла рядом, и всё же главным было слово. Религия и литература, философия и политика – все эти сферы, имели, прежде всего, словесные выражения. Удивительная пластичность, выразительность слова, его способность создавать и архивировать простые и сложные образы, «самовосстанавливающиеся» у читателя или слушателя, вознесла творцов художественных произведений на духовный Олимп. Великие писатели прошлого – заслуженные гении человечества. Они скрепляли пространство и время, описывали мир во всём его многообразии, размышляли о Боге и не забывали о «маленьком человеке». На страницах книг звучала музыка горних сфер и оживали картины величественных битв – пусть писатель не был композитором или живописцем, но универсальный характер слова позволял передать ему и тончайшие оттенки чувств, и грубые инстинкты, и героизм высоких натур, и нравственное падение отдельных личностей, и национальный характер целых народов.

Развитие массового образования, появление кинематографа и его бурный рост, исследования и открытия в области физики элементарных частиц, мировые войны, использование А. Гитлером манипулятивных техник в пропаганде – все эти процессы стали предвестником изменения положения роли художественного слова в обществе. Мы находимся в центре этого потока, всё ещё колеблемся на границе двух миров – цифрового и словесного, и всё же произошедшие изменения очевидны – художественное слово и его творец, писатель, уже оттеснены на периферию общественного сознания.

Как, когда и почему цифра стала доминировать? Чем это грозит человечеству, и какова роль художественного слова в заданных обстоятельствах?

Мы знаем, что мировая торговля и глобализация основаны на доминантной энергии, которой сегодня является нефть, а вчера был уголь. Совсем недавно в границах владычицы морей - Британской империи - никогда не заходило солнце, а ныне мировым гегемоном стала Америка. Лидерство в экономике, небольшие потери населения в мировых войнах, нацеленность на освоение новых технологий, всё это позволило американцам стать первооткрывателями информационной эры. Роль медиа (заказного слова, помноженного на мощь цифры) становится принципиально иной: информационные войны позволяют вести бой «малой кровью» и успешно сокрушать противника (СССР, Югославия, Ирак), а кино и телевидение легко вербуют новых сторонников, уводят их в лабиринты «фабрики грёз», очаровывают, подчиняют, лишают воли и прививают новые ценности.

А что же литература?! По большому счёту, писатели (в их традиционном, русско-советском понимании – властители дум, духовные вожди и «совести нации») чужие на этом празднике жизни. В советское время литература соперничала с религией и даже частично заменяла её. Писатели создавали новые смыслы, выговаривали идеи, вели за собой, были полководцами в идеологических битвах. Сегодня художественное слово становится лишь одним из сегментов информационного воздействия на человека, по правде говоря, не очень крупным и маловлиятельным.

Этот процесс «ужимания» воздействия художественного слова захватил всю западную цивилизацию, в России же, как в стране, судорожно догоняющей зады мирового пост-империализма, он выражен рельефней и чётче. Надо признать, что и сами литераторы этому сильно помогают: бесконечными судами и склоками вокруг остатков писательской собственности, деградацией творческих союзов, идеологической ангажированностью и готовностью служить его величеству рублю (доллару), сосредоточенностью на личных (частных и мелких) комплексах и переживаниях.

Но не исключено, что умерщвление слова и поспешная его замена на цифру у нас идёт сознательно, а не только сообразно мировым закономерностям: уж слишком литературоцентричной была наша страна. Вот и в Хабаровске одна из главных улиц названа именем Тараса Шевченко. Казалось бы, где Украина и где Дальний Восток?!.. У здания Хабаровского педуниверситета стоит замечательный памятник Александру Пушкину, и таких запечатлений в камне и бронзе на просторах страны много. Инерционное воздействие слова «писатель» на умы учителей и чиновников всё ещё огромно (какие фигуры воскрешаются в памяти – Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов!). Но «современный писатель» в России – это, скорее, имиджевая величина, чем реальная. Его личная «капитализация» связана не с качеством написанных им книг, и даже не с тиражами и количеством читателей, не с политическими убеждениями и не с эстетической новизной, а с его присутствием в медиа-пространстве. Вот почему в информационном обществе «современный писатель» тратит огромные усилия на то, чтобы мутный поток бесконечной «цифры» (интернет, СМИ, телевидение) не утопил его слово. Надеяться на то, что достойную книгу по заслугам оценит «история литературы», «будущий читатель» автор не может по той простой причине, что «перекодировка» сущностей, явлений, да и самой природы человека развивается так стремительно, что кажется, будто с окончательным торжеством цифры наступит новая эра с некоторыми «рудиментами» прошлого жизнеустройства, в котором слово будет «словно полужесткие крепления или радиолы во дворах».

Занятия литературой ещё смутно-почётны в общественном сознании, но уже безденежны в цифровом выражении. Девальвированное в 90-е годы наплывом «бесплатной рабочей силы» (пусть даже и низкоквалифицированной) писательство не приносит даже сносных средств к существованию (на достойное вознаграждение литературного труда в нынешней России могут рассчитывать не более 30-40 авторов). Вот почему для человека, ступившего на этот безнадёжный путь, так важна задача – наращивание некоего «имени», «медийного капитала», который, между прочим, имеет вполне реальное цифровое (и денежное) выражение. Многие современные писатели, кстати говоря, работники медиа, журналисты. Роман Сенчин, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Юрий Поляков – этот список можно продолжить другими именами, в том числе и моим собственным.

Почему же так сжалась, «скукожилась» роль художественного слова? Писатель (по основному месту работы – журналист) Екатерина Глушик подсчитала, что бюджет одного только фильма Никиты Михалкова «Предстояние» (снят на государственные деньги) больше, чем средства, потраченные на издание всей годовой номенклатуры художественной и научно-популярной литературы в России. «1 200 млн. рублей на один фильм… 100 тыс. наименований книг. То есть одному Михалкову выделяют столько, сколько стоило бы издание всех этих книг! В среднем - 120 тыс. рублей на книгу! Около ста тысяч авторов книг или авторских коллективов не получают сумму, что выделяется одному режиссёру. Занимательная математика. Только ли математика? Уж не юриспруденция ли?»

Очевидна протекционистская политика государства по отношению к кино и равнодушие властей к художественному слову. Не будем в данном случае обсуждать творческий результат, полученный от «Предстояния», отметим следующее: наша власть, которая ничего не делает себе в убыток, вполне осознает, что в цифровую эру кино (если, конечно, оно профессионально снято), это некая «пушка», стратегическое информационное оружие, по сравнению с которым малотиражные писания литераторов (особенно, если для писателей создать экономические условия, «несовместимые с жизнью») являются кустарными луками аборигенов, или, в лучшем случае, снайперскими винтовками. Достаточно взглянуть на прокатную историю фильма «Аватар» - его посмотрело 120 млн. зрителей во всем мире, и он, без сомнения, повлиял на умы, стал духовным событием для глобализированного человечества.

С другой стороны, «ужатие» территории слова имеет отчасти и объективный характер. Точно так же, как нам не приходится ждать новых географический открытий на планете Земля, так и мир души человеческой во всем его многообразии детально исследован и описан художественной литературой, как в типическом проявлении характеров, так и в «вывихах» сознания, поведения и пр. Открытие Америки Колумбом обогатило Старый свет, колониальная Индия стала донором Британии, с африканских берегов везли рабов и т.п. - на место первопроходцев и исследователей пришли дельцы и конкистадоры. Открытия, сделанные писателями на пространствах человеческой души, позволили создать пропагандистам и политтехнологам эффективные методики манипуляции сознанием, информационное оружие, разрушающие архетипы целых нации и народов.

О том, что материк человеческой души освоен, наглядно свидетельствует так называемое «современное искусство» - дизайнерские конструкции, стремящиеся выразить одномерную, как правило, сиюминутную идею с помощью инсталляций, в которых часто применяются видеоэффекты. Эти же процессы прослеживаются и в музыке – создание компьютерных интерактивных композиций, в литературе, где популярность набирают «писатели блогосферы». Можно, конечно, отмахнуться от таких явлений – здесь нет и не предвидится шедевров, но удельный вес «цифрового искусства» увеличивается с каждым днём и затягивает в свою орбиту всё новые и новые массы людей; а ведь самым большим дефицитом в эру потребления становится время человеческой жизни.

Итак, географы и писатели сделали свою работу – больше они не нужны. Но ещё в 60-х гг. ХХ века всё виделось по-другому: человек вышел в космос, и предполагалось, что «на пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы». Писатели-фантасты рисовали заманчивые картины путешествия в иные миры, населённые инопланетянами. Там, на просторах космоса, вновь понадобились бы планетарные географы и «инженеры нечеловеческих (марсианских) душ».

Мы и не заметили, как эти грёзы сбылась. Причём самым комфортным для способом – не надо ни космических кораблей, ни долгих перелётов, ни изнурительных тренировок. Новые миры открылись вслед за изобретением интернета (разработка этой «темы» стала реакцией Минобороны США на запуск в СССР искусственного спутника). Виртуальная реальность не является чем-то эфемерным, она в действительности существует, и люди, скитаясь по пространствам мировой паутины, становятся иными. Это доказывают многочисленные исследования. Американский педагог Марк Пренски ввел такое понятие, как «цифровые аборигены» - это те, кто родился и вырос в окружении компьютеров, игровых приставок, mp3-плейеров, видеокамер, сотовых телефонов. Для них интернет стал неотъемлемой частью мира, и потому сегодняшние дети думают и обрабатывают информацию совсем не так, как их предшественники. Доктор Брюс Д. Перри из Медицинского института Бэйлор Хьюстонского университета утверждает, что «…мозг наших учеников претерпел физиологические изменения – и отличается от нашего… мы можем с уверенностью сказать, что изменился их образ мышления».

Информационный шум, обрушивающийся на современного человека – огромен, и в этом «заслуга» цифры, позволяющей легко копировать, умножать и распространять контент. Но мозг человека – не проходной двор, в него много не набьёшь. Психологи установили, что в день мы можем усваивать не более 20-22 новых информационных посланий, избыточные «месседжи» механизмы саморегуляции блокируют, защищая организм от «перегрева». С этой точки зрения, видеосообщения для человека более комфортны, поскольку поступают уже в «готовом» виде, не требующем включения операции «образной разархивации» слова. Важно помнить, что печатное слово – не такой уж укоренённый в человеческом мозге стереотип – до ХХ века грамотность не была достоянием большинства, а систематическое чтение, тем более, художественной литературы, было прерогативой интеллектуальной элиты, а не масс. Так что готовность, с какой большинство человечества отказывается от чтения в пользу более лёгких видов потребления информации и художественных образов, а именно, в пользу видео, вполне объяснима. Другое дело, что «Воздействие телевидения состоит в том, что с помощью мелькающих в телевизоре картинок человеку навязывают готовые образы. А все мышление человека — образное. Причем, как отмечал выдающийся русский ученый Алексей Ухтомский, образы создаются всем организмом, включая душу человека. Так что тот, кто владеет телевидением, владеет и душой», - замечает один из создателей советского ТВ Леонид Хромов. Можно так же провести такую аналогию: слово – это «лошадь», видео – «автомобиль». Разумеется, лошадь «экологичнее» машины, но «жигули» быстрее скакуна, и человечество выбирает более эффективное средство передвижения. Душа, конечно, дороже комфорта, но, увы, не для большинства людей…

На наших глазах планетарными географами стали программисты, а инженерами человеческих душ – создатели компьютерных игр. Научная фантастика ныне переживает упадок жанра, поскольку не поспевает за скоростью «цифровых изменений»: десять лет назад мобильный телефон был дорогой игрушкой для избранных, а сегодня сотовая связь доступна для трети жителей самого бедного на планете африканского континента. Полуграмотные, они уже владеют цифрой! Бурный расцвет переживает «фэнтези» - жанр литературы, в котором действие происходит в вымышленном («потустороннем») мире. Это можно трактовать и так – протестные «души» ищут иные образные пространства, чем те, которые даёт им нынешняя, в том числе и цифровая, реальность. Статистика сайта «Самиздат» впечатляет: прозаики-фэнтэзисты – абсолютные лидеры по числу представленных произведений (более 50 тыс. файлов). Для сравнения данные о другой жанровой литературе: детективы – 5 тыс. произведений, любовный роман – 6 тыс., сказки – 12 тыс., постмодернизм – 1,4 тыс. Перед нами картина «коллективного бессознательного» самодеятельного «коллективного автора». Этих людей не останавливает несоизмеримость затраченного труда и полученного результата. Чем же для них является художественное слово? Видом личной психотерапии? Возможностью высказаться? Фактом «медитации» и «прорыва» в иной мир?

И всё же это величайшая загадка: почему человечество выбирает не ключевую воду, а сдобренную химическими присадками газировку; почему сбивается в противоестественные людской природе мегаполисы, а не организовывает свою жизнь в согласии с природой; почему отдаёт предпочтение не глубокому и честному рассказу (Всеволод Иванов, «В Ледяном походе»), а коммерческой поделке (фильм «Адмирал»)? Но, впрочем, так ли уж безупречно было наше слово? Когда-то, на заре человечества, слова имели глубокий и вполне определённый смысл, они несли огромную силу воздействия. Но со временем произошла девальвация – история литературы украшена не только шедеврами, но и лживыми и пустыми книгами, а профессия журналиста в массовом общественном сознании справедливо считается продажной. Цифра кажется более надёжной, определённой и точной в отличие от девальвированного слова; цифра, конечно, не допускает никакой «свободы», и тем более, никакого «выбора», обещая взамен чёткость и порядок – как на пресловутом штрих-коде.

Оцифрованное человечество уже не ищет ни смысла жизни, ни национальной идеи – поиски последней в России, вспыхнувшие было в середине 90-х гг., вдруг плавно сошли на нет. Это говорит только об одном – национальная идея «найдена», в обществе достигнут «консенсус»; большинство молчаливо соглашается с тем, что суть смысла существования страны и человека – в увеличении его личной «цифры» (списки олигархов с их материальными активами, списки политиков с их «рейтингами» и пр.). «Простой» человек как трудовая единица ещё интересен обществу, но как обладатель уникального духовного мира – уже нет. Правда, Бог никогда не был цифрой, но всегда Словом; безбожные литературные эпохи (например, советская) всё-таки несли идеальную надобыденную культовость, пусть даже и враждующую с традиционной религиозностью. А вот в оцифрованном мире Богу не находится места, религия, как и художественная литература, превращается в некий весьма смутный (и «смирный») сегмент общественного сознания. Религиозны ли американцы, чья родина является центром мировой информатизации? Да, безусловно, но эта религия – протестантская, в которой цифра накопленного богатства была залогом спасения души. Америка – страна, основанная сектантами, и ныне здесь действуют 635 деноминаций христианства.

…«Я тебе подарю книгу «Апокалипсис от А до Я». Великолепное издание!», - вполне серьёзно говорила одна из слушательниц Хабаровской студии «Содружество», когда, после диспута о поэзии Пушкина, православный бард Виталий Никуляк исполнил несколько печальных песнопений. Мысли о скором конце света ещё никогда не захватывали такое количество пишущей и сочиняющей братии. Потому что в цифровом мире, да, «человек отменяется», достаточно его «картинки». Вот и у нас в стране медиа-пропаганда первых лиц государства достигла невероятных высот, по сравнению с которыми меркнут культы советских времён. Вместо работы по руководству страной мы видим теле-симулякр, вместо реальной политики – бутафорию.

В любых теоретизированиях подобного рода важно не сбиться с пути, не свернуть в сторону от цели (истины), важно не растерять и сохранить себя. Нужно честно смотреть в глаза опасности, пусть даже в нашем случае – это всего лишь «интеллектуальная угроза». Если процесс «оцифровки» человека изменить невозможно, то мы должны его осмыслить и описать, если же мы можем на него как-то повлиять, мы должны понять, что в наших силах сделать.

Посмотрим на проблему с другой стороны: есть ли у слова какие-то преимущества по сравнению с цифрой?

Есенин:

Неужели мощь синтетического искусства (кино, телевидение, театр – «коллективные» виды творчества) победит одинокую, ищущую истины и любви душу?! Можно отравить ядохимикатами озёра и реки, выхлопными газами – воздух, из алчности и по равнодушию истребить многие виды животных и растений, и вообще превратить планету Земля в экологическую помойку, но значит ли это, что человек, создавший «новую лошадь» (автомобиль), «новую рыбу» (подлодку), «новую птицу» (самолёт), победит природу?! Эти мириады звёзд и галактик, светил и планет, рождений и смертей, бесконечную дорогу времени и бескрайнюю ширь пространства?! Можно, впрочем, попытаться создать и «нового человека» (биоробота), и предложить ему вместо бессмертия души стандартизированную и комфортную жизнь, с заменой «запчастей», «перезагрузкой» мозга и т.п. Золотая мечта наших олигархов известна - продлить свою жизнь на 200-300 лет, «омолодиться», дабы в здоровом и цветущем виде наслаждаться благами наворованных миллиардов. Похоже, именно для этого цифрового прогресса затеяны всякие «нанотехнологии» и «модернизации». А вот «пушечное / цифровое мясо» пусть довольствуется дешёвой водкой, «дурью» из Средней Азии и телевизионным пойлом.

Удивительно прозорлив был Олдос Хаксли, автор романа «О дивный новый мир» - противопоставляя стандартизированное («цифровое») общество и «доцивилизационное» (в котором есть Шекспир, поэзия и Бог). Хаксли вторит Пушкину: поэты (и художественное слово) будут всегда, до скончания рода человеческого. Только в цифровом мире это будет гонимое, маргинальное меньшинство.

Есть ещё один поворот в этой теме: с помощью цифры сейчас активно разрушаются национальные государства, в основе которых лежало именно слово. Слово – единица языка, а язык – это «говор, наречие, диалект; слог, стиль; народ». Национальные государства должны кануть в прошлое, поскольку на глобализированной планете грядёт эра правления новой цифровой общности – «золотого миллиарда». «Следует избежать pиска «pазбазаpивания» сыpья по национальным «кваpтиpам», - на эту бережливую концепцию намекала пpогpамма ООН по экономическому и социальному развитию ещё в 80-е годы. О возможностях «цифры» как оружия принуждения и убеждения в данной сфере мы скоро узнаем: битвы цифровых «биороботов» со словесными «аборигенными» людьми впереди.

В те времена, когда человеческая душа сожмётся до кода, до цифры, живое, наполненное своим первоначальным глубоким смыслом слово будет огромной редкостью (уже сегодня убиение художественности, т.е. красоты, мы видим везде – в кино, на ТВ, в жанровой литературе), оно будет спасительным, как чистая вода, как уголок дикой природы, оно будет редким отдохновением человека от жёстко цензурированного мира.

Молитва соединит человека с Богом – великим, непознаваемым и грозным, стихи – с таким же человеком – живым, измученным и беспомощным.

Гори, звезда моя, не падай.

Роняй холодные лучи.

Ведь за кладбищенской оградой

Живое сердце не стучит.

Поэзия – настоящая – как и молитва – это прямое и безусловное обращение к душе человека. Поэзия, как и молитва, не может быть «бизнесом», и она невозможна в «цифровом» исчислении. Поэзия останется последним прибежищем последних героев, словом утешения для бедных, униженных и гонимых. Поэзия будет воскрешать Бога, дарить красоту, питать силы души. Будущее художественного слова есть будущее самого человека – потеряв его, он потеряет себя.