Хотѣлъ я одой пѣть, какъ грозный Князь Московской
Позорно съ поля сбитъ былъ ратiю кремлевской;
За Князя какъ въ бою сражался пчельный рой,
Но это одолѣлъ препятствiе герой;
Какъ подъ перунами повсюду твердь дрожала;
Какъ надъ равниной смерть свое простерла жало;
Какъ доблестный сапогъ, разя со всѣхъ сторонъ,
Злодѣю уязвилъ могучiй афедронъ;
Но Пиндару вослѣдъ парить я не умѣю,
Ни генiя его, ни духа не имѣю;
Разрѣженныхъ высотъ совсѣмъ не выношу;
Не въ силахъ оду пѣть, эпистолу пишу.
………………………………………………….
Въ часъ свѣжiй, утреннiй, пiя душистый кофе,
Я въ блогахъ прочиталъ о мэрской катастрофѣ;
Прохвостовой судьбѣ я былъ душевно радъ
И ожидалъ того жъ отъ всѣхъ друзей подрядъ;
Листаю дневники — глазамъ своимъ не вѣрю —
Какъ многiе изъ нихъ оплакали потерю!
Онъ много посносилъ, но нѣтъ его вины;
Все старые дома у насъ обречены,
И все равно бы вѣкъ ихъ минулъ быстротечный;
Но человѣкъ зато былъ самый человѣчный:
Какъ лихо онъ гопакъ прилюдно танцовалъ
И съ пламенемъ въ крови студентокъ цѣловалъ!
Представь, что адвокатъ передъ лицомъ присяжныхъ
Пустился разсуждать такъ о матерьяхъ важныхъ:
«Конечно, онъ убилъ; но кратокъ бренный вѣкъ,
И подзащитный мой — невинный человѣкъ;
Предъ моремъ Вѣчности вся наша жизнь ничтожна,
А смерти избѣжать, конечно, невозможно;
Убитый могъ бы самъ погибнуть черезъ часъ,
А можетъ, тотъ его отъ мукъ лютѣйшихъ спасъ;
Онъ неизбѣжное всего чуть-чуть приблизилъ
И образъ Божества нимало не унизилъ».
Сумѣлъ бы адвокатъ премудростью такой
Убiйцѣ возвратить свободу и покой?
Читаемъ далѣе. Тамъ въ гнѣвѣ френдъ неистовъ
И хлещетъ по хребтамъ продажныхъ журналистовъ:
Толпа клеветниковъ, лишенная стыда!
Какъ воромъ называть Лужкова безъ суда?
И какъ бранить того имъ въ душу мысль запала,
Кому сейчасъ грозятъ изгнанье и опала?
Клевещутъ, какъ намъ быть? Отринемъ клевету
И строгой Истины возставимъ наготу:
При должности нашъ мэръ былъ прямъ и безкорыстенъ,
И подлой лести духъ герою ненавистенъ;
Всего же паче тѣмъ прославился Лужковъ,
Что бережно хранилъ наслѣдiе вѣковъ;
Былъ знатный меценатъ, умѣлъ цѣнить таланты;
Свои въ его дому — пiиты, музыканты;
Сады украсили столицу безъ числа;
Москва-рѣка млекомъ и медомъ потекла.
И такъ не нравится? Да что жъ мнѣ дѣлать съ вами?
Какими угодить возможно вамъ словами?
Молчать? да я молчу; но вашъ запретъ нелѣпъ —
Такъ весь отнимете у журналистовъ хлѣбъ.
………………………………………………….
Съ отечествомъ своимъ давно играя въ прятки,
Живемъ мы подъ пятой и подъ капризомъ пятки;
То сжечь гимназiю затѣетъ падишахъ,
То всѣмъ велитъ стоять публично на ушахъ,
То всѣхъ велитъ казнить, то на день казнь отложитъ;
То сократитъ окладъ, то подати умножитъ;
То въ истребителѣ подъ звѣзды улетитъ;
То пѣть, то пить, то ѣсть намъ строго запретитъ;
То, вѣру во Христа считая слишкомъ мелкой,
Воскуритъ ѳѵмiамъ предъ газовой горѣлкой;
Назначитъ въ храмъ наукъ къ присутствiю осла;
И въ эту пятку вдругъ мысль дѣльная пришла!
Погибель подлеца — общественное благо,
И въ царствѣ подлости не можетъ быть инаго;
Тутъ радоваться бъ намъ и тѣхъ благодарить,
Кто вдругъ полезное рѣшился сотворить;
Но русскiй человѣкъ не долженъ быть довольнымъ —
Что можетъ для него быть болѣе крамольнымъ?
И мыслимо ли что одобрить на земли,
Пока къ гармонiи всемірной не пришли?
………………………………………………….
О жалостливый родъ, достойный восхищенья!
Жрецы минутнаго, поклонники паденья,
Когда — о рѣдкiй мигъ! — подлецъ теряетъ власть,
Какой васъ бѣсъ влечетъ съ нимъ въ ту же бездну пасть,
И если хочется разбиться для компаньи —
Не лучше ли порой остаться при желаньи?
С оригиналам сего сочинения читатели благоволят ознакомиться здесь
