Республика Дагестан сегодня является зоной вялотекущей необъявленной войны, которая, несмотря на свой вроде бы локальный характер несёт в себе немалые угрозы интересам всего российского государства. С одной стороны высшее руководство России в лице президента Дмитрия Медведева постоянно заявляют о том, что Дагестан — приоритетная зона развития на Северном Кавказе и потому остро нуждается в притоке инвестиций. Но с другой, всё более усиливающиеся здесь позиции исламистов и их радикального крыла, именуемого ваххабитами, создают в республике такую обстановку, при которой ни о каком стабильном, а тем более инвестиционном развитии региона на практике не может быть и речи. Что фактически и признал сам президент Медведев на правительственной встрече в Сочи 11 августа 2010 г., специально посвящённой ситуации в Дагестане.
На протяжении последних десяти лет, по мере раскручивания маховика войны, степень народного доверия местной, а в последнее время и федеральной власти падает очень резко. С каждым годом позиции исламистов и откровенных фанатиков только усиливаются, ярким свидетельством чему могут служить недавние взрывы на махачкалинском городском пляже. Так, действия религиозных отморозков, выбравших себе в качестве мишеней купающихся мужчин и женщин, «одетых не по исламу», не встретили в обществе сколько-нибудь серьёзного возмущения. Что является весьма красноречивым свидетельством того, на чью сторону постепенно смещаются общественные симпатии. При этом действия дагестанских властей по борьбе коррупцией и значительно усиленным ею с религиозным терроризмом не могут быть признаны удовлетворительными. А все так доставшие нас разговоры про поиск и привлечение инвестиций в якобы самый бедный регион страны (в котором большинство «безработных» являются таковыми только лишь де-юре) больше представляют собой попытку в очередной раз «подоить» федеральный центр, выкачать из него новые дотации.
Сегодняшний Дагестан является ярким примером неспособности как федеральной, так и местной власти по-настоящему понять и умиротворить регион. И среди основных причин такой неспособности — отсутствие во властных структурах настоящих специалистов по Северному Кавказу, особенно по такой сложной и многообразной республике как Дагестан.
Но такие есть среди русской общественности.
Игорь Бойков. Известный публицист, автор множества статей и материалов, посвящённых как Северному Кавказу, так и стране в целом. Член Союза писателей России, молодой прозаик, пишущий о Дагестане и Чечне. Общественный деятель, национал-большевик, активный участник множества оппозиционных акций, в том числе и в рамках небезызвестной «Стратегии-31». Один из немногих авторов федеральных СМИ, объективно и точно освещающих ситуацию на Кавказе, особенно в республике Дагестан. И я — коренной махачкалинец, представитель русской общественности в регионе, вижу это очень отчётливо.
Руслан Луговой, автор диссертации по этнопсихологии, преподаватель ДГТУ
Р.Л. — Здравствуй, Игорь. Рад видеть тебя вновь в Дагестане. Давно уже хотелось обстоятельно с тобой поговорить. Как тебе, в частности, нынешняя Махачкала?
Игорь Бойков: — Уехав из Дагестана ещё в 2002 году, в неполные двадцать лет, я тем ни менее продолжаю бывать на малой родине регулярно, не реже чем раз в полгода. Поэтому сказать, что я здесь натыкаюсь на какие-то шокирующие меня вещи нельзя.
Как уже говорил, я бываю в Махачкале часто и подолгу, поэтому практически все происходящие здесь процессы наблюдаю в динамике. И вижу, к сожалению, плавное, но неуклонное скольжение по кривой вниз. То, что ранее представлялось лишь социальными болячками, теперь ухудшилось до состояния гнойных нарывов, настоящих социальных язв. А то хорошее, что было когда-то в Дагестане и в Махачкале в частности, всё это стремительно выветривается, исчезает, цивилизованность, просвещённость сходит на нет, область их влияния съёживается, словно шагреневая кожа. И приезжая сюда всякий раз, я вижу, что подтверждаются мои худшие опасения.
Р.Л.:— В своих статьях о Дагестане ты, во многом, предвосхитил нынешнюю ситуацию, как в политическом, так и в экономическом аспекте. И потому многие читатели записали тебя в закоренелые пессимисты…
И.Б.: — Я бы отнёс себя к категории хорошо информированных оптимистов. Пессимизм как таковой моей натуре не свойственен. Ну, а те вещи, которые, как ты говоришь, я предвосхитил…
Увы, для незашоренного глаза не предвосхитить их было бы трудно. Ведь я говорил и писал, в сущности, о вещах совершенно очевидных, которые невозможно не заметить.
Скажем, с каждым годом всё более ощущаешь усиливающуюся степень люмпенизации, одичания дагестанского общества. И этот процесс не замечает либо тот, кто очень не хочет заметить, либо тот, кто сам дичает вместе со всеми. Кроме того, усиливается ментальное, культурное, религиозное отчуждение Дагестана от остальной России. Особенно рельефно это заметно по молодёжи. За последние десять-пятнадцать лет здесь выросло целое поколение охламонов-неучей, купивших свои дипломы за деньги. И вот многие из них, не имея ни нормальных знаний, ни, самое главное, желания их получать, однако движимые неуёмными амбициями, заполоняют местные органы власти, государственные учреждения.
Другие, не имея возможности устроиться здесь, едут в русские города. Результаты подобного процесса плачевны, причём, как для Дагестана, так и для России. Здесь вырождаются и деградируют властные и общественные институты — там вспыхивают всё новые этно-социальные конфликты.
Р.Л.: — Неужели со стороны всё в Дагестане видится столь беспросветно? Он проваливается в пучину мракобесия и разложения?
И.Б.: — Ты знаешь, когда известному большевику-ленинцу Карлу Радеку на суде задали вопрос: ”Колебались ли вы относительно генеральной линии партии?”, он ответил: ”Я колебался вместе с генеральной линией”.
Вот точно также и современный Дагестан колеблется вместе с генеральным курсом всей страны, если, конечно, принять как допущение то, что этот генеральный курс у неё имеется. Амплитуда колебания несколько разнится, но процессы эти взаимосвязаны, и это необходимо чётко для себя понимать. Поэтому какого-то катастрофического обвала в одной отдельно взятой республике я не прогнозирую. Существующая система власти в Дагестане может обвалиться вместе со всей страной, с её государственной и общественно-политической системой.
Р.Л.: — Справедливым ли будет в таком случае утверждение, что Дагестан и весь Северный Кавказ в целом являются своего рода лакмусовой бумажкой для России, благодаря которой рельефно высвечивается состояние её властной структуры, уровень компетентности верхов? И кто он вообще: субъект или объект российской политики?
И.Б.: — Кавказ в данном случае изначально являлся и является поныне не столько объектом, сколько субъектом. Который, быстро уловив определённые политические и экономические тенденции, исходящие из Кремля, пытается использовать их для своей выгоды.
Вспомним хотя бы перестройку, конец 80-х. Ведь первичными были, в первую очередь, решения апрельского пленума, объявление гласности, провозглашение курса на перестройку. То есть, решения, принятые высшей властью СССР. И только потом, когда правящие верхи уже совершенно чётко запустили процесс развала единого государства и это поняли многие, то на национальных окраинах его многократно усилили местные этнонационалисты: в Прибалтике, в Грузии, в Чечено-Ингушетии и т.д. То есть, первичным всё равно были политические решения, принятые в ЦК, в Политбюро. Именно благодаря им со дна тогдашнего общества всплыла вся та социальная муть, которую ныне именуют словом ”элита”.
Да, Северный Кавказ — это и лакмусовая бумажка, и тест для российской государственности, который она, кстати сказать, проваливает. Ведь то, что мы видим сейчас в Дагестане и в Чечне даёт нам основания утверждать, что российская государственность постсоветского периода в полном смысле этого слова не состоялась. Она оказалась не в состоянии по-настоящему умиротворить эти регионы, что неудивительно, если мы задумаемся о природе этой государственности. Ведь что она собой, в сущности, представляет? Сборище олигархов, чиновных воров и просто крайне некомпетентных в сфере государственного управления лиц, чьи шкурные и эгоистичные интересы идут вразрез с чаяниями страны, русского народа. Ещё раз повторюсь — ими движут не интересы государства, а личные коммерческие интересы, стремление потуже набить карман. Ведь у нас иной олигарх, находящийся в коррупционной смычке, то есть в доле с высшими лицами страны, зачастую весит больше, чем иной министр, член правительства. И все они смотрят на страну, как на источник личного обогащения.
То, что происходит на национальных окраинах, на Северном Кавказе — это следствие разрушения государственных механизмов управления, следствие вопиющей некомпетентности правящих кругов в вопросах межнациональных отношений. На сегодняшний день существует некое рыхлое по своей сути политическое образование под названием ”Российская Федерация”, но никаким общенародным и уж, тем более, русским государством оно не является.
Р.Л.: — То состояние государства, которое ты сейчас обрисовал, наше общество чует, как говориться, спинным мозгом. И особенно остро это ощущается на Кавказе. Здесь многие понимают, что Москва, федеральный центр не имеют в северокавказских республиках той степени власти и влияния, которую по идее должны иметь. Какие же выгоды извлекает из этого положения сам Кавказ?
И.Б.: — На самом деле, не такие уж и большие, как многие думают в России. Исключение здесь, пожалуй, одно — кадыровская Чечня. Ну, а если говорить о Дагестане, то те же самые дотации, о которых столь много говорится — это палка о двух концах. И бьёт она по тем же самым дагестанцам. Закачивая сюда всё новые им новые средства, федеральный центр пытается тушить пожар керосином. Дотации лишь стимулируют коррупцию и чиновный произвол, способствуют формированию паразитарной экономической системы. Но на всех денег, разумеется, не хватает, да и не может хватать. В результате чиновничество и все, кто с ним связан кровно-родственными узами, всё более обособляются в отдельный господствующий слой. Как следствие — усиливается социальное расслоение, возрастает степень социальной розни. Грубо говоря, из-за дележа поступающих сюда денег драка разгорается всё сильнее.
Соответственно, появляется широкий круг недовольных подобным положением вещей, этим пользуются враги России, и у тех же ваххабитов, бандподполья появляется социальная база.
Заметь, если в 90-е годы они на первое место ставили почти исключительно религию, то теперь социальная составляющая в их пропаганде является едва ли не главенствующей. И в том, что на идеологическим поле ”лесные” явно переигрывают власть, виноваты не одни только коррумпированные дагестанские верхи, но и российские. Общество, не скреплённое какой-либо идеей, масштабным общенациональным проектом не может вести успешную контрпропаганду даже против очень небольшого числа фанатиков. Именно в силу этого обстоятельства я и назвал Российскую Федерацию рыхлым образованием, у которой в том виде, в каком она существует сейчас, просто не может появиться никакого мобилизационного проекта. Для этого она прежде должна стать другим государством. Ну, какая национальная идея может быть у страны, правящие верхи которой считают свой народ быдлом, чьё существование в столь большом числе экономически нерентабельно? Но не могут же они прямо об этом заявить! Вот и приходится выдумывать всякую ахинею то про удвоение ВВП, то про нацпроекты, в которую они сами-то не верят.
Конечно, история знала примеры, когда ложная идея охватывала и увлекала широкие массы и даже на какой-то момент одерживала верх над другими. Но здесь надо понимать, что в тех случаях (как, например, в случае появления и распространения по Европе в 20-40-х годах прошлого века фашизма и национал-социализма) создатели идеи равно как и большинство её носителей не были сознательными лжецами. Гитлер верил в то, что написал в ”Mein kampf” и двигался к обозначенным целям с фанатичным упорством. Верили в это и большинство его соратников. А в нашем случае мы имеем дело именно со лжецами, которые лгут совершенно сознательно и цинично и никакая модернизированная, процветающая, развитая страна им на самом деле не нужна. Про себя они давно считают Россию конченой страной, и будущее своих детей с ней не связывают. Ведь не зря же обзаводятся элитной недвижимостью за рубежом, пристраивают своих деток в заграничные вузы и т.д.
Р.Л.: — Однако, по телевидению нам говорят о возрождающейся и поднимающейся с колен державе, И это при том, что с тем же самым ваххабитским подпольем годами справиться не могут.
И.Б.: — Говорить можно всё, что угодно. Но на данный момент Россия — это страна третьего мира уровня какой-нибудь Нигерии или даже Колумбии.
Единственное, что ещё как-то способствует поддержанию нашего реноме в качестве хотя бы региональной державы — это наличие ядерного оружия, доставшегося современным властителям в наследство от другой страны и другой эпохи. При этом надо понимать, что существование повстанческих и партизанских движений на окраинах, наличие неподконтрольных официальным властям территорий — а они есть, в частности, в том же Дагестане — это всё суть характерные признаки страны третьего мира. В большинстве которых десятилетиями тянутся гражданские и этнические войны. Так что приехали, как говорится. В условиях существующего строя все эти проблемы принципиально нерешаемы.
Р.Л.: — Хотелось бы более подробно остановиться на так называемом экстремизме. В Дагестане этим термином обозначают ваххабитское бандподполье, в русских частях России — преимущественно правых радикалов. Последним, кстати, приписывают, ряд достаточно громких терактов. В том числе недавний взрыв в Ставрополе при выступлении чеченского детского ансамбля или действия так называемых приморских партизан. Практика террора вырвалась за пределы Кавказа и распространяется по стране?
И.Б.: — Кавказское бандподполье и русские правые радикалы — это всё же движения, разные по своей природе. Кроме того, степень их влияния на свои регионы также различна.
В отличие от Дагестана, где, как мы знаем, на данный момент орудует несколько крупных банд, не только оказывающих серьёзное влияние на обстановку в своих районах (Унцукульском и Карабудахкентском, например), но зачастую воспринимаемых частью местного населения едва ли не как единственный источник реальной — подчёркиваю, именно реальной — власти, русские радикалы не имеют и десятой доли того веса в российском обществе. Они малочисленны, разрозненны, не имеют серьёзного финансирования.
Р.Л.: — Но опросы в Интернете, проводимые во время операции силовиков по поимке и уничтожению приморских партизан два месяца тому назад выявили, что народные симпатии в подавляющем большинстве находятся на их стороне.
И.Б.: — Интернет — это всё же виртуальная сфера. Отдать свой голос в поддержку приморских партизан на каком-нибудь сайте и оказывать им реальную помощь (материальную, продовольственную, правовую, информационную и т.д.) — это действия совершенно разного порядка. Ведь голосующие в Интернете при этом практически ничем не рискуют, и поддержка их носит почти исключительно моральный характер. Бандподполье же в Дагестане во многом пользуется не только реальными симпатиями со стороны населения, но и реальной помощью, в которую эти симпатии выливаются. Разумеется, далеко не всегда добровольную, нередко вызванную страхом, но ведь бояться себя тоже ещё надо заставить.
Р.Л.: — Тем ни менее, у меня складывается впечатление, что современные правые радикалы в России во многом берут для себя в пример действия кавказского бандподполья. Не идеологию, разумеется, а именно методику.
И.Б.: — Русское движение с конца 80-х прошло очень долгий эволюционный путь. Как в организационном, так и в идеологическом аспекте.
Неудачи многочисленных русских партий и движений в 90-е годы, которые, яростно выступая против многих негативных явлений в нашей стране (бегство русского населения из многих бывших союзных и частично национальных республик в составе РФ, наплыв иноэтнических мигрантов в русские города, разгул русофобии в либеральных СМИ и т.д.) при этом не выказывали своей резкой оппозиционности, резкой враждебности государственной власти и, тем самым, подготовили почву для подобного поворота в мозгах.
Долгое время русское движение пыталось, не вступая в прямую конфронтацию с государством, во весь голос заявить о русской национальной проблематике в России, подсказать правящим кругам пути её решения. Но поскольку российская власть представляет собой сообщество лиц, у которых личные коммерческие интересы (и это мягко говоря!) превалируют над государственными, а уж тем более русскими, то все эти потуги не имели и не могли иметь никакого реального отклика. Наоборот, начиная с ”нулевых” годов на полную катушку включался механизм подавления, прямых репрессий.
Печальный путь подобных организаций, пытавшихся наладить диалог и сделаться респектабельной политической силой (самый свежий пример — НДПР), но в итоге потерпевших фиаско, подвиг русскую правую молодёжь к использованию крайний форм и методов борьбы, которые включают в себя террор как один из элементов. В среде русской оппозиционной общественности в ”нулевые” годы сформировалось устойчивое мнение: современное государство под названием РФ — их враг, от которого не приходится ожидать никакого понимания. Поэтому переход части правых радикалов к вооружённым методам ведения борьбы во многом представляется закономерным. Власть сама приложила немало усилий для того, чтобы их к этому подтолкнуть. Вспомним хотя бы массовые антиэкстремистские, а по сути антирусские истерии в официозных СМИ в 2001 — 2002 годах, когда через Госдуму протаскивался закон о противодействии экстремистской деятельности. Или даже более поздние кампании, которые не ограничивались одной лишь пропагандой, но включали в себя многочисленные посадки активистов различных русских организаций.
Это, касается, кстати сказать, не одних лишь националистов, но и оппозиции вообще. Ей просто не оставили места в легальном политическом поле. Как, например, широко известной Национал-Большевистской Партии (НБП), которую Минюст сначала пять раз отказывался регистрировать в качестве политической партии, а затем Верховный суд и вовсе объявил экстремистской организацией в апреле 2007 года. Поэтому стоит ли удивляться, что, с одной стороны, маргинализируясь, оппозиция при этом же ещё и радикализируется. Короче говоря, как аукнется — так и откликнется. Именно так, кстати сказать, я и озаглавил свою статью о приморских партизанах, вышедшую на АПН два месяца назад.
Р.Л.: — Ты сейчас затронул тему оппозиции в общероссийском, федеральном масштабе. А есть ли на твой взгляд оппозиция в Дагестане? Есть ли здесь по-настоящему оппозиционная пресса? Ведь ты был в своё время постоянным автором одной из известных республиканских газет.
И.Б.: — Оппозиционная пресса, разумеется, есть. И степень свободы слова в Дагестане на порядок выше, чем, скажем, в российской провинции. Это продиктовано спецификой региона, его пёстрой полиэтнической картой, на которой сталкиваются и ведут борьбу различные общественно-политические силы. Есть газеты проправительственные, есть издания оппозиционной направленности, которые как раз и пользуются повышенным интересом среди читающей публики. И при прежнем руководстве республики, при президенте Муху Алиеве так же существовала оппозиционная печать, причём весьма резкая. Именно в ней мне и предоставляли трибуну.
Что же касается оппозиции… Разумеется, она существует. В том числе и радикальная в лице бандподполья. Но всё дело в том, что политика в Дагестане заметно отличается от российской. Здесь основными факторами в ней выступают этничность, землячество, родство, а не партийная принадлежность или идеологические убеждения, которых у большинства дагестанских политиков попросту нет. Грубо говоря, люди поддерживают того или иного политика, в первую очередь, как своего родственника, земляка или национального лидера, а не как представителя той или иной партии или выразителя какой-либо идеи.
Ещё в 90-е годы в общественном сознании многих дагестанцев место и роль единого государства и его институтов подменили тухумно-земляческие объединения и их узкоместнические интересы. Оппозиционер в Дагестане — ещё не означает идейный оппонент. К сожалению, мы прикатились к такой ситуации, когда реальная идейная альтернатива существует, по сути, только у бандподполья, и потому подобная ситуация не может не вызвать тревоги.
Р.Л.: — Ещё одной болевой точкой современного Дагестана являются земельные споры и конфликты. Которые вспыхивают повсеместно, в том числе и в окрестностях Махачкалы. На твой взгляд роль этого фактора будет возрастать?
И.Б.: — Вероятно, да. Потому что миграция горцев на равнину, которая зачастую и является причиной возникновения земельных споров, уже пару десятилетий как приняла массовый, повальный характер. Ведь многие сёла, особенно высокогорные, сегодня заброшены или почти заброшены — все уехали в города.
Кстати сказать, это явление, которое по сути своей означает расширение горскими народами своей этнической территории, жизненного пространства является процессом поистине историческим, эпохальным для республики. За последнее время заметно изменилась этническая карта региона, и наиболее пострадавшими от подобных вещей оказались равнинные народы, русские в первую очередь, которые даже в своём исконном Кизлярском районе уже давно не составляют большинства. Их доля там сократилась до 12%.
При этом понятны причины, побуждающие горцев к миграции. Они схожи с теми, которые приводят в настоящее время к запустению и вымиранию русской глубинки, к оттоку наиболее дееспособного населения в крупные города. Деньги, перекачиваемые в республику из федерального центра и оседающие, в первую очередь, в Махачкале, привлекают сюда всё новых и новых переселенцев с гор. В то время как традиционные занятия горцев наподобие земледелия и животноводства всё более хиреют. Наш социальный строй вообще не стимулирует человека к честному труду как таковому, все стремятся в первую очередь к деньгам, к обогащению. А Махачкала всё более превращается в некий перевалочный пункт для дальнейшей миграции в другие российские регионы, в Москву, в первую очередь. Куда сбрасываются отсюда излишки молодого и социально активного населения, не находящего для себя ”места под солнцем” в родной республике.
Р.Л.: — Но ведь сегодня это общемировая тенденция. Та же Европа стремительно заселяется выходцами из Азии и Африки, из бывших колоний. Повсеместно происходит массовая миграция из бедных и отсталых стран в более благополучные и богатые.
И.Б.: — Этот процесс, безусловно, является важным фактором в современной геополитике и имеет под собой ряд причин, подробно остановиться на которых формат нашей беседы вряд ли даёт возможность.
Если же вкратце, то дело в том, что современные государства Европы, те же Франция, Великобритания, Германия и т.д. давно не являются классическими национальными государствами, система ценностей и политическое устройство которых в своё время были порождены эпохой великих буржуазных революций. На смену национальным государствам теперь пришли межгосударственные объединения эпохи глобализации, включающие в себя множество стран и народов. На смену капитализму буржуазных государств в привычном нам понимании явился ультрарыночный либерализм, созданный на Западе по заветам М.Фридмана и его чикагской школы.
Несмотря на распад колониальной системы, степень эксплуатации стран третьего мира отнюдь не ослабла, а скорее, даже усилилась. Вынос производства из высокоразвитых европейских стран в Азию и Африку был продиктован сверхэгоистическими устремлениями правящих кругов западных государств, ищущих дешёвую и сверхдешувую рабочую силу, их жаждой максимального обогащения в ущерб всему. В том числе и национальным — подчёркиваю, национальным! — интересам собственных государств и народов.
С одной стороны, высшие слои Запада выкристаллизовались в так называемый ”золотой миллиард”, в некое подобие расы господ, чьё благоденствие поддерживается благодаря хищнической эксплуатации остального мира, и России в том числе. С другой, немалое количество представителей средних слоёв населения западных стран, не будучи включёнными в эту касту, осталось один на один с многочисленными проблемами и негативными следствиями, порождёнными глобализацией. В первую очередь, с наплывом мигрантов из бедных и беднейших стран в Европу, поначалу готовых взяться за любую работу. Там они со временем сливаются в объединения, землячества, религиозные группировки, которые в итоге начинают представлять угрозу для известной части европейцев и их образа жизни. И уж в любом случае являются чужеродными явлениями для стран, их принявших. Вспомним хотя бы массовые бунты арабской молодёжи осенью 2005 года во Франции. Но воротилам транснациональных корпораций, правящим слоям на это, по большей части наплевать — их, в первую очередь, интересуют деньги и власть. Эти, с позволения сказать, неокапиталисты упорно взращивают внутри своих государств могильщиков собственных культур и народов.
Р.Л.: — Обрисованная тобой картина довольно мрачная. Но давай опять вернёмся в Россию. Я знаю, что в Петербурге ты являешься постоянным участником акций в рамках “Стратегии-31”, разработанной в своё время Эдуардом Лимоновым. Данная стратегия изначально носила и носит общегражданский, надпартийный характер. Но разве регулярный выход людей 31-го числа каждого месяца на площади российских с требованиями соблюдать 31-ю статью Конституции РФ приведёт к смене власти и смене государственного курса сам по себе?
И.Б.: — В любом случае, эти акции очень важны, они способствуют пробуждению социальной активности в стране. Ведь власть делает всё, чтобы народ был вял и аморфен. Как я уже говорил раньше, поле легальной политики в России зачищено, у оппозиции немного пространства для манёвра, и потому каждый успешный манёвр ценен сам по себе. А идея данной стратегии представляется мне весьма успешной, и распространение акций в её рамках по всей стране доказывает её жизнеспособность.
Что же до прихода оппозиционных сил к власти, изменения строя и государственного курса, то этот вопрос весьма сложен. Сейчас в России я наблюдаю некий интеллектуальный тупик, в том числе и в стане оппозиции. Наша страна стоит перед масштабными историческими вызовами, и ответы на них также должны быть соответствующими. А они, к сожалению, не просматриваются. Нет некого здравого общероссийского и общерусского проекта, который бы был адекватен современным политическим, экономическим, этническим реалиям. В стране должна созреть организованная сила в рамках некой структуры. Которая будет отвечать нескольким требованиям.
Во-первых, её лидеры и идеологи должны привести в порядок собственные головы и чётко, внятно, отринув эмоции, фобии и клеше ответить на ряд вопросов:
- Что именно произошло со страной за последние двадцать лет?
- Что конкретно, какое общество мы имеем сейчас?
- К чему именно, к какому обществу и социальному строю следует стремиться?
Во-вторых, предложенный ею проект обязательно должен быть мобилизационным. Именно мобилизационным, потому что тот масштаб вполне реальных угроз, которые нависли сейчас над Россией и русским народом не оставляет нам ничего иного. Если подобная сила появится, и её лидеры смогут доступно, чётко и честно (самое главное — честно, не преследуя шкурных целей!) разъяснить подобный проект наиболее активной и адекватной части нашего деградирующего общества, если она проявит готовность не на словах, а на деле воплощать его в жизнь, тогда — да, сдвиги произойдут. Ибо в идейном, интеллектуальном плане власти будет нечего этому противопоставить. А подавлять осмысленные проявления недовольства лишь грубой силой до бесконечности невозможно, и весь ход истории нас в этом как раз и убеждает. Дело, подчёркиваю, в идее! Если она будет сгенерирована лучшей, интеллектуальной часть русского народа, то дело сдвинется с мёртвой точки. Будет идея, проект — появится и организованная сила. Вспомним хотя бы нашу историю. С момента опубликования Карлом Марксом Коммунистического манифеста и до появления в России первых марксистских кружков, а затем и проведения в Минске первого съезда РСДРП в 1898 году прошло около полувека. Но в итоге именно большевистской партии, вооружённой самой новаторской и передовой на тот момент идеологией и удалось в итоге взять власть в стране. И создать уникальное общество, примера которому ещё не знало человечество.
Р.Л.: — Что ж, давай напоследок немного отрешимся от политики. Ведь ты ещё и писатель, член Союза писателей России. Насколько я знаю, скоро выйдет в свет твоя книга, которая во многом посвящена Дагестану.
И.Б.: — Да, я пишу прозу, имею публикации в ряде толстых литературных журналов. Одна лишь публицистика — это слишком узко для меня. Хочется систематизировать, обобщить как собственный довольно богатый опыт, так и опыт ярких, интересных людей, окружающих и окружавших меня. И передать его в виде именно художественных произведений. В настоящий момент в одном из издательств готовится к выходу моя книга “Жизнь, прожитая не зря” — сборник рассказов, повестей и новелл, посвящённых Северному Кавказу и охватывающих период с начала 90-х и до наших дней. Я наблюдал и наблюдаю Дагестан глазами русского человека с разных ракурсов: как изнутри, так и снаружи. Возможно, кому-то моя проза покажется излишне бескомпромиссной и жёсткой, даже жестокой, но я не люблю лицемерия, полутонов. Всё то, что происходило и происходит со страной просто не оставляет нам иного выбора. Надо быть честным до конца. Перед собой и своим народом, прежде всего.
Р.Л.: — В том, что она будет жёсткой, сомневаться не приходится. Я читал некоторые твои опубликованные вещи и мне кажется, что ты в чём-то похож на Алексея Балабанова, только в прозе, в литературе. Но возможно ли от тебя ожидать публицистических материалов или художественных произведений, посвящённых Дагестану и Махачкале и выдержанных в мажорных тонах? Чтобы ты заострил внимание на том, что тебе здесь нравится?
И.Б.: — Насчёт Балабанова любопытное сравнение, не задумывался. Но мы пока что с ним в разных весовых категориях, ибо он — общепризнанный состоявшийся режиссёр. К тому же я придерживаюсь того мнения, что копия всегда хуже оригинала, и я стремлюсь быть исключительно самим собой.
Ну, а то, что мне нравится в Дагестане, к счастью, носит характер констант и неподвластно людям. Я люблю местную природу, Каспийское море, Кривую балку, Ачису и Юзбаш, жаркую погоду летом.
Р.Л.: — Ты прямо назвал физические константы, неподвластные не времени, ни веяниям.
И.Б.: — В остальном, увы, я всё больше наблюдаю движение к худшему. Но я не хулитель Махачкалы, отнюдь. И мне искренне хотелось бы увидеть свой родной город цивильным, ухоженным и чистым, без воров, быков и мракобесов.
