18 июня в Государственной Думе РФ прошло заседание кспертного клуба «Русский интерес». Тема заседания: «Техногенные катастрофы и сопутствующие им социальные конфликты — проблемы управления в России».
Примерами для иллюстрации технологического коллапса в современной России и неспособности властей справиться с проблемой стали взрыв шахты Распадская в Междуреченске и последующих народных волнениях с разгоном манифестаций шахтеров ОМОНом; и аварией на Саяно-Шушенской ГЭС.
Выступили Ростислав Антонов, руководитель РОД и координатор ДПНИ в Новосибирске, побывавший в Кемерово для оперативного мониторинга ситуации прямо на месте, исполнительный директор РОД Владимир Тор, а также ряд экспертов.
К сожалению, расшифровка выступлений затянулась. Тем временем Россию постигли куда более масштабные и страшные катастрофы, природные или нет — отдельная тема. Однако выводы экспертов, сделанные ещё до «горячего лета» 2010 года, стали только актуальнее.
Мы предоставляем нашим читателям полный текст выступлений и видеоролики с речами некоторых выступавших.
* * *
ВЛАДИМИР ТОР:
Сегодня мы встречаемся в рамках экспертного клуба «Русский интерес». Клуб «Русский интерес действует уже более двух лет, в этом году мы уже провели несколько мероприятий в стенах Государственной Думы и в этот раз пригласили поговорить специалистов на тему весьма злободневную для России. Это техногенные катастрофы и сопутствующие им социальные конфликты ― проблема управления в современной России.
Почему эта тема является для нас чрезвычайно актуальной? Дело в том, что основные фонды, как утверждает безупречный Госкомстат, на сегодняшний момент изношены на 47%. Если мы посмотрим на прирост износа в течение последних десяти лет (эра правления Владимира Путина, Дмитрия Медведева и партии «Единая Россия»), то мы увидим, что в среднем прирост износа основных фондов составляет 0,7% ежегодно. Ситуация удручающая: если мы экстраполируем это в будущее, то увидим, что дальше будет все хуже и хуже. К сожалению, это не просто цифра, не абстрактное число. Это число приводит к техногенным катастрофам и неразрывно связанным с ними социальным конфликтам. Один из наиболее острых эпизодов, который попадает под оба этих признака ― недавние события в Междуреченске.
Ошибки в эксплуатации шахт, судя по всему, привели к взрыву и массовой гибели людей. Деятельность менеджеров компании, местной власти и федеральных властей была неудовлетворительной в сложившихся условиях и техногенная катастрофа очень быстро переросла в реальный социальный конфликт. Когда это случилось, выяснилась пренеприятнейшая история: в России не только взрываются шахты, но и отсутствуют механизмы по разрешению острых социальных конфликтов. Вот оно случилось, а как выводить людей из этого состояния ― совершенно непонятно. Ситуация была тяжелая, достаточно сказать, что впервые, наверное, с 1993 года на улицах России граждане открыто применяли силу против милиции, против ОМОНа.
И это очень тревожный симптом. В самом деле, атмосфера, как в шахте, насыщена метаном, она взрывоопасна, в воздухе пахнет народным бунтом.
РОСТИСЛАВ АНТОНОВ:
Прежде всего, о том, почему это все возникло.
В 2009 году выработка шахт сократилась, прибыль собственников упала в пять раз, с почти 600 миллионов долларов до 118 миллионов. Я говорю только о прибыли ОАО «Распадская» (российской компании), без оффшорных структур ― там совсем другие цифры. Существует схема по выводу денег и уходу от налогов ― это ни для кого в Междуреченске не секрет.
По некоторым данным, за кризисный 2009 год, реальные собственники «Распадской» должны были получить дивиденды порядка 4 миллиардов долларов ― т. е., та сумма, примерно, в которую оцениваются восстановительные работы на шахте.
Что сделали собственники для компенсации потерь от кризиса? Они организовали «потогонку». То есть, снизили заработную плату людям и подняли норму выработки.
К чему это привело? Есть технологические возможности по пыле— и газоотведению. Если шахта в три-четыре раза больше вырабатывает, чем предусмотрено, это означает, что в шахте накапливается в гораздо больших объемах пыль, метан, и все это никакое оборудование не вытянет на поверхность. Люди постоянно находятся под угрозой. В течение трех месяцев до взрыва шахта работала в перегруженном режиме, и это знали все в Междуреченске. Все ждали, когда она загорится. Каждый день люди, идя на работу, думали, вернутся они домой, или нет. Варианта не идти у них не было. Просто нужно понимать, что такое Междуреченск — там ничего другого нет.
До событий на шахте Распадская произошла аналогичная авария на шахте Ульяновская. Но тогда ситуация была немного другая в стране — и, конечно, не привела к тем социальным последствиям, которые у нас случились в Междуреченске. Все знали — и собственники, и простые люди ― и это случилось.
Говорить, что это неожиданность, было бы неправильно. Это подтверждает и владелец шахты Козовой: когда его спрашивают, он отвечает, что «в такой форме этого не ожидал». Он, наверное, думал ― ну, человека два погибнет. Вот так цинично. Не думал, что погибнет такое количество людей и что шахта будет уничтожена.
Шахты «Распадская» сейчас не существует — ее нужно полностью восстанавливать, с нуля. Все технологическое оборудование уничтожено взрывами (всего было два взрыва), это факт.
Значит, дальше. Козовой говорил о 7,5 тысячах работников на шахте. Но шахта — это комплекс. То есть, перед государством встала задача обеспечить работой не только эти 7,5 тысяч, но и всех смежников. Это горно-обогатительные фабрики, это масса предприятий, это сфера обслуживания, которая просто встает без работы основного градообразующего предприятия.
Фактически — что сделали собственники? Они скинули все свои риски на государство. Это очень важный момент, потому что прибыль и сверхприбыль они выводят за рубеж, а риски они перекладывают на плечи налогоплательщиков всей России. То есть, шахте оказывается помощь, из бюджета идут деньги на восстановление. Там что-то частично дают и собственники, но основные риски, получается, остались государству. Плюс риски по компенсациям, все это оказалось нагрузкой на наш бюджет.
Правильно это или нет ― должны разбираться соответствующие органы, для этого предназначенные. Но в зарубежных странах (скажем, в Америке, насколько я знаю там ситуацию) в таких случаях шахте светит национализация. Собственники должны ее по остаточной стоимости отдать — и все. У нас этого не происходит.
Теперь что касается людей. У людей не было по работе никаких вообще вариантов.
Если кто не знает — я расскажу, что такое Междуреченск. Это стотысячный городок, который со всех сторон окружен сопками, находится на слиянии двух речек ― Томи и Усы и там ничего, кроме шахт, нет. Разве что зоны. Там даже дороги нет. Дорога доходит до Междуреченска и там обрывается. Дальше ― тайга.
Центр Междуреченска (это тоже личные впечатления) — как, допустим, Манежная площадь. Очень красивый обустроенный городок. Ну и как Манежная площадь для Москвы. И вот обрыв — и дальше ничего нет.
И вот идешь по берегу, валяется, допустим, кусок ружья. То есть там люди интересные живут. Особые люди. Охотники — там нетронутая природа красивая. То есть люди там немного другие — почему, собственно, и произошло восстание.
Люди пришли спросить, собрались помянуть погибших, пришли посмотреть списки погибших. Наверное, комиссия до конца установит при расследовании, но в Междуреченске говорят, что погибло порядка 150 человек. Не 66, а реально больше. Никто это не может ни подтвердить, ни опровергнуть, поэтому я опираюсь просто на слова людей, не утверждаю, что их оценки верны. Но списков не было. Сам Тулеев, когда произошли все эти события, подтвердил, что фактически по его приказу эти списки не давались. Потому что, якобы, кто-то еще мог выжить. В общем, люди собираются. Списки не дают. Начали звонить. Кто-то говорит, что интернет-провокация. Не было никакой интернет-провокации. Просто люди друг друга знают, позвонили друг другу ― и три тысячи человек собралось на площади возле ДК «Распадской». Требуют ответа у властей.
Власть отсутствует. Она спряталась от своего народа. Мэр, который возглавляет Междуреченск, вероятно, с начала 90-х (как и везде, в общем-то) ― он к людям не вышел к ДК «Распадской». Что люди делают? «Пойдемте, к администрации сходим». Собрались, пошли в администрацию. Все эти три тысячи человек, они просто пошли через Междуреченск, зашли в здание городской администрации, просят: «давайте сюда мэра». Вот в этот момент, если бы мэр спустился к людям и просто с ними поговорил по-человечески, по-мужски, ответил бы им, поддержал ― ничего бы дальше не было. Люди бы просто успокоились.
Этого не произошло. Мэр какую-то делегацию принял, делегация вернулась неудовлетворенной, они ни о чем не договорились. К людям вышел какой-то чиновник, занимающийся детскими садами. Зачем им этот чиновник в такой ситуации? И тогда часть людей сказала: «пойдемте на рельсы». Пошли. Говорят, были пьяные. Ну, сколько их там было? Даже при том, что у людей были поминки, пьяных было немного. Пришли женщины, дети, шахтеры ― в общем, нормальные люди.
И тогда приехал мэр. Сначала попытался их отговорить, попытался попросить, чтобы они отошли. А люди уже на взводе. Ему говорят: «ты мэр? Так иди отсюда, мэр». Человека реально послали. Фактическая делегитимизация власти ― вот она. Власть себя дискредитировала в глазах людей.
Он опять приехал. «Ребята», говорит «мужики, уходите. Может быть ОМОН». «Нет», говорят, ― «мы будем здесь стоять, ждать губернатора». Губернатор не приехал, приехал кемеровский ОМОН. И вот здесь произошло самое интересное. Обычно люди у нас не сопротивляются действиям правоохранительной системы. Здесь же, вместо того, чтобы расходиться, люди стали сбегаться с окрестных домов, потому что сказали: «кто они такие? Это наш город. Мы здесь хозяева. ОМОНу здесь кемеровскому не место, не он здесь решает». И зашли с нескольких сторон. Фактически ОМОН начали окружать. Поэтому, вытеснив людей с железнодорожных путей, он сразу отступил. И противостояние продолжалось достаточно долго.
Я опрашивал людей. Большая удача, что не было крови, так как все охотники, у всех там ружья есть. Один рассказывал: «Вот, у меня тут во дворе стоит ЗИЛ, давай заведем. Сейчас мы этот ОМОН передавим». К счастью, не то ЗИЛ не завелся, не то водитель пьяным был ― повезло. Представьте ситуацию, если бы ЗИЛ проехал по ОМОНу. Что бы дальше было? Войска бы ввели?
Фактически, первопричина конфликта в том, что власть своевременно и жестко не отреагировала на действия собственников. Что власть вместо того чтобы разобраться в ситуации, попыталась скинуть с себя ответственность, уйти, спрятаться, сбежать и выставить перед собой ОМОН. Это не решение проблемы.
Что происходит дальше?
Дальше по законам жанра происходит информационный вброс «Союза жителей Кузбасса», который так нигде официально не проявился. Этот комитет спровоцировал два митинга — в Киселевске и Новокузнецке.
В Новокузнецке перекрыли улицу Кирова у администрации города. Но реально почему 29 не было митинга — потому что этот комитет никого из себя не представляет. Просто первый вброс был настолько силен, что произвел такую реакцию. Если бы там была действительно организованная структура, которая взяла бы на себя ответственность, стала бы вести работу, то можно было бы вести людей реально, поскольку настрой у людей был очень жесткий.
Что сделала власть, какова ситуация в Междуреченске на сегодняшний день?[1]
Создан комитет шахтеров под руководством Елены Першиной. Я встречался с ними, достаточно длинные разговоры были со всеми членами комитета. Комитет полностью под контролем местной власти. Есть там нормальные ребята, но их очень жестко контролируют. Там тяжело к кому-то пробиться, тяжело что-то сделать. Плюс, пожар затушили большими деньгами. Фактически взяли на довольствие весь город. Все там получают среднюю заработную плату, вбухиваются деньги в восстановление шахты «Распадская» (фактически началось строительство заново). И, вроде как, именно на шахте ситуация стабилизировалась. Но, 17 мая произошла авария на шахте «Алексеевская», это возле Междуреченска, а пару дней назад произошла еще одна авария на шахте МУК-96, пострадало два человека. Один в более-менее нормальном состоянии, другой сейчас в коме и выживет ли он, неизвестно.
Почему я заостряю на этом внимание? Вроде, всего два человека пострадавших. А дело в том, что нормально документы-то никто не оформил. Как раньше замалчивалась, как раньше затиралась эта информация, не доводилась до соответствующих органов, так и сейчас поступают собственники шахты — кстати, тот же самый Козовой, который является собственником «Распадской». Ничего не поменялось, никто выводов не сделал. Посадят они генерального директора шахты Волкова, но это ситуацию не изменит. Не Волков принимал решения, принимал решения Козовой, и убийца, я готов заявлять здесь, в стенах Госдумы, что убийца этих людей ― именно Козовой, а не Волков. Потому что Волков, будучи генеральным директором, просто выполнял указания, а Козовой не отходил от реального руководства.
А потому, условия для возникновения новых взрывов остались, и эти взрывы еще произойдут. Говорят, что, якобы, шахтеры ломали датчики метана ― это неправда. Все компьютеризировано, невозможно незаметно сломать датчик метана, потому что с него данные поступают на компьютерный пульт, и если датчик, в шахтерской терминологии, «ушел в ноль», то всегда специалист в компьютерном центре может увидеть, что вот этот датчик сломан. Понятно, с кого спрашивать, какая бригада, если бы это шахтеры делали. Получается, что опять должен проверять Ростехнадзор, прокуратура, соответствующие органы. Диспетчера, которые следят за технологическим состоянием шахты, прекрасно знали, что у них там происходит. То есть, это вся система работала.
Почему взрывы — в том числе и социальные — будут дальше происходить? Во-первых, потому что технологическая ситуация оставляет желать лучшего, во-вторых, остановка «Распадской» привела к уменьшению выработки угля. Соответственно, другие шахты будут компенсировать нехватку на «Распадской» за счет людей, за счет увеличения добычи на других шахтах, что технологически невозможно. Так что я думаю, что все еще у нас впереди.
Вот так коротко все, что могу рассказать в общих чертах. Могу ответить на вопросы.
ВЛАДИМИР ТОР:
Спасибо. У нас сегодня гость необычный для нашего собрания. Это Владимир Милов, один из руководителей «Демократического выбора». И что значительно более интересно для присутствующих, в не столь давнем прошлом заместитель министра энергетики Российской Федерации. Как раз специалист по вопросам угольной отрасли. Было бы интересно получить его комментарий по вопросу, тем более что он, наверное, является специалистом не только угольной отрасли, но и по вопросам социальных конфликтов в какой-то степени.
ВЛАДИМИР МИЛОВ:
Спасибо большое, Владимир, если можно, я хотел бы пространней чуть высказаться, потому что это важная очень тема.
Спасибо, что пригласили, коллеги. Мы не часто встречаемся с националистами и я считаю, что это плохо, что мы мало разговариваем, особенно на такие важные животрепещущие темы, тем более главное, что я хотел сказать, что после этой аварии такая ключевая вещь для нормального современного цивилизованного общества. Потому что можно сравнить с разливом нефти, который сейчас происходит в Мексиканском заливе и можно увидеть, что в прямом эфире NBC и CNN с утра до вечера обсуждают такие технические детали подробно, как, например, оборудование акустическим триггером, противовыбросовый предохранитель.
Действительно, прошло 40 дней с момента этой трагической аварии и там мало того, что решили на месяц перенести срок представления отчета по итогам расследования этой аварии, но мы вообще ничего не знаем. Вот надо тех людей, которые занимаются расследованием — они ничего не говорят. Мы вынуждены опираться на слухи, на разговоры с людьми, которые непосредственно на шахте работают и в Междуреченске живут, спрашивать каких-то экспертов, которые там не были явно. Но от тех людей, которые уполномочены государством и которые занимаются проверкой обстоятельств этой аварии, мы не знаем ничего. Никаких реальных комментариев по поводу того, что там все-таки было, нет. И это колоссальная проблема. Безусловно, так, как обращается государство с гражданами, с нами, с теми, кто пострадал, с родственниками погибших — это неприемлемо абсолютно. Мы должны знать, что там происходит, причем в режиме реального времени.
Второе, что я хотел бы сказать — это не только очень важную историю с собственниками, с прибылью, которая выводилась или не выводилась за счет экономии на безопасности. Коллеги, здесь такая сфера, где очень легко поддаться соблазну тиражировать разного рода спекуляции, которые в этой области есть. Я проясню несколько технических моментов, которые важно знать, чтобы все это анализировать.
Шахта «Распадская» производит на 100% только коксующийся уголь. Это уголь, который используется исключительно в металлургии. Металлургия, как известно ― отрасль, которая тяжелее всего пострадала из-за глобального экономического кризиса, она просто рухнула. И это неизбежно привело к снижению спроса на российскую продукцию черной металлургии и, автоматически, по производственной цепочке ― спроса со стороны металлургов на коксующийся уголь. То есть то, что «Распадская» столкнулась с такими тяжелыми финансово-экономическими результатами в 2009 году ― прямое последствие мирового кризиса, и это не может быть иначе, потому что это глобальная отрасль, которая работала и будет работать, в значительной степени, на экспортный рынок. Металлургия — одна из главных наших экспортных сфер, и если в ней будет что-то такое происходить, наши металлурги и, соответственно, производители коксующегося угля, неизбежно будут заложниками этой ситуации. Я просто приведу вам цифры падения выручки, действительно катастрофические, которые были на «Распадской»: с 1 млрд. 200 млн. долларов в 2008 году, выручка упала до 500 млн. в
Также нужно понимать, что, несмотря на шестидесятипроцентное падение выручки, ударившее по экономике шахты, зарплаты были сокращены только на 25%. То есть экономили, прежде всего, не на зарплатах. И, насколько я понимаю политику руководства шахты, они предпочли не увольнять персонал. На самом деле многие аналогичные производства в других странах, прежде всего в Китае, на Западе, они пошли, прежде всего, по пути приоритетного сокращения персонала, а не зарплаты, а на «Распадской» сокращение персонала составило 5%, если не ошибаюсь. Всего-навсего. И предпочли оставить людей при работе, но сильно сократив им зарплату. Так что здесь, конечно, есть серьезные проблемы, но мне кажется, что анализировать их надо, корректно используя цифры.
Что касается общей истории со смертностью в угольной отрасли, то она за последние 20 лет кардинально снизилась в России. Если в позднесоветское время у нас была одна человеческая жертва на миллион тонн добычи, то во второй половине 90-х уже было 0,5-0,6, а в последние годы, до вот этой аварии — 0,16-0,17. При том, что в Китае тоже около 1 погибшего на миллион тонн добычи. Мы очень быстро приблизились к показателям развитых стран, смертность в угольной отрасли резко снизилась — это просто медицинский факт. Когда господин Путин выступал по итогам этой аварии на каком-то большом совещании, он озвучил цифру 9-кратного роста расходов на охрану труда в угольной отрасли за последние почти 10 лет — это действительно так. Расходы на охрану труда сильно выросли и поэтому, я бы, честно говоря, таких огульных обвинений в адрес частных собственников не бросал, поскольку ситуация здесь двигалась скорее в сторону улучшения.
Но кроме подъема выделяется то, что у нас за последние 13 лет в угольной отрасли были 4 крупные аварии. В 2004 ― на шахте «Тайжина», где погиб, по-моему, 41 человек, если я правильно помню, аварии на шахтах «Юбилейная» и «Ульяновская» в 2007, где тоже было много жертв, и вот сейчас история с «Распадской».
Все эти четыре аварии произошли на шахтах, которые принадлежат одной компании. Компания называется «Евразхолдинг». Причем, если статистику смертности в результате четырех этих аварий убрать, то в России получается довольно благополучная картина по смертности в угольной отрасли. В этой связи возникает огромный вопрос — что у них там происходит вообще на «Евразе», и не стоит ли более пристально государственным регуляторам посмотреть на эту компанию, ключевым собственником которой, как мы знаем, является некто по фамилии Абрамович. Здесь, я считаю, у нас есть все основания подозревать, что с управлением производством и с безопасностью труда на «Евразе» что-то не так.
Самый интересный и малоприятный момент в этой истории состоит в том, что Южнокузбасское управление Ростехнадзора (государственное регуляторное ведомство, которое отвечает за надзор за безопасностью шахт) проводило, начиная с 1 марта этого года, комплексную проверку предприятий «Евразхолдинга» на предмет обеспечения должной безопасности производства. И в список предприятий, которые были включены в план проверки — на сайте южнокузбасского Ростехнадзора висит этот очень интересный документ — «Распадская» не входит.
У меня большой вопрос в этой ситуации ― почему? Я склонен подозревать в этой ситуации какие-то скрытые договоренности, в том числе и с собственниками предприятия, известно, что они ― влиятельные люди. Тем более, что после того, как по производителям коксующегося угля прокатился кризис, резко урезали затраты на все, в том числе на ремонт и на охрану труда. Я думаю, что был повод проверить в том числе и «Распадскую». Так что это вопрос к Ростехнадзору. Главное, о чем я хотел в этой связи сказать: все стрелы в данной ситуации должны были быть, прежде всего, обращены на это ведомство.
Это ведомство, которое нас позабавило и с Саяно-Шушенской ГЭС. В России действует закон о промышленной безопасности опасных производственных объектов, еще в 97 году принятый (что касается Саяно-Шушенской ГЭС, то в отношении неё действует ещё один закон ― о безопасности гидротехнических сооружений), в соответствии с которым на Ростехнадзор возложена обязанность осуществлять регулярный, систематический контроль основного оборудования всех систем обеспечения промышленной безопасности. И если там что-то было не так с оборудованием или технологией эксплуатации шахты, Ростехнадзор должен был об этом знать.
Но вдруг выяснилось, что с этим ведомством у нас какая-то огромная проблема. Что в аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, что в аварии на «Распадской» видно: оно просто не выполняло свои обязанности. То, что этот объект опасный, это же совершенно очевидная тема, потому что в коксующемся угле — там же гораздо выше содержание метана, это абсолютно естественная история для производства коксующегося угля, что там выброс метана больше, и, значит, нужно строже контролировать все это дело. Поэтому при том, что, вообще-то, эта шахта с 73 года работает, никаких крупных аварий на ней ни разу не было. Там была авария в 2001 году, где погибло четыре человека, но она не была таких размеров. И, кстати, и Козовой — я его защищать не буду, к нему огромное количество вопросов — но он директор этой шахты почти 20 лет уже, и он ее владелец и, надо сказать, не смотря на то, что там повышенная опасность этой шахты, каких-то особых претензий к нему раньше не было. Но может быть новые владельцы что-то намутили, может быть, кризис, но, тем не менее, но государство свои регуляторные функции очевидно не выполняло. И я думаю, что, если в марте была бы инициирована проверка «Распадской», коллега тут довольно в жесткой форме сказал, что мы считаем этого конкретного человека убийцей. Для меня он в меньшей степени ответственный за эти жертвы, за то, что погибли люди, чем те, кто проводил проверки шахт начиная с марта месяца и «Распадскую» туда не включил, хотя проверять ее надо было.
Ростехнадзор — это вообще такое интересное ведомство, его два года назад возглавлял человек по фамилии Кутьин, он из города Санкт-Петербурга происходит, и он работал там всю жизнь в системе управления имуществом. Он никогда не был связан профессионально со сферой промышленного надзора, в сфере промышленной безопасности не был. Он специалист по управлению имуществом. Приехал сюда в составе всей этой замечательной компании, которая не так давно переехала из Санкт-Петербурга в Москву, чтобы нашей страной руководить. Он же руководил проверкой обстоятельств аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, которая просто катастрофически безобразно была проведена, начиная с того, что не были исследованы разные версии произошедшего, там все сразу стали строить от одной версии, которая сразу в голову пришла, нормальные проверяющие так отчеты не делают. Я с ужасом думаю, что теперь там, на «Распадской» происходит. На мой взгляд, проблема с дисфункциональностью промышленного надзора, надзора в сфере промышленной безопасности в России ― огромная проблема, о которой нам нужно как можно больше говорить.
Конечно, самое ужасное во всей этой истории ― то, каким возмутительным образом власти обращаются с людьми. Понятно, что у людей накопились претензии, накопились серьезные социальные проблемы. Такое резкое сокращение зарплаты, которое на «Распадской» было, это, безусловно, повод к тому, чтобы к людям быть повнимательней, идти с ними на диалог. Ну, вы знаете, как у нас власти любят диалог. Независимые профсоюзы у нас, например, полностью разгромлены, их деятельность всячески пресекается спецслужбами. И, безусловно, это не дает людям возможности выплеснуть каким-то образом свои социальные проблемы, недовольство и т. д. А тут еще и такая история — погибли люди. Родственники и знакомые оказались жертвами. Можно было просто по-человечески с людьми обращаться. Я считаю: тот факт, что не только мэр, но и сам Козовой, все руководство шахты не вышли к людям, не предложили им помощь и диалог, разговор о решении накопившихся проблем — это просто ужасно, я не могу это в своей голове поместить. Когда 15 мая в Кемерово был объявлен региональный траур по погибшим (к сожалению, общефедерального траура объявлено не было), собственник «Евраза» господин Абрамович сидел в Лондоне на футболе, на финале кубка Англии, и весело хихикал. Это что-то за пределами моего личного понимания. Мне кажется, что если власти будут линию проводить на то, что каждый раз, когда больше трех человек собирается на площади, даже если им есть, что сказать, есть, что властям предъявить, то все равно на них смотрят, как на врагов, насылают на них ОМОН, власть будет только плодить взрывоопасную обстановку и напряженность в обществе. А тем более после таких страшных аварий ― безусловно у нас должно быть особое внимание для того чтобы предпринять меры и по психологической реабилитации, и пойти на диалог с людьми, для того, чтобы попытаться высвеченные этой аварией проблемы решить. Вот отсутствие этого человеческого отношения ― это, наверное, самое страшное, что есть во всей этой истории.
Мне кажется, по всем этим трем пунктам ― гласность, качество работы государственных надзорных регулирующих органов и стилистика общения с людьми, ужасная совершенно ― я думаю, что вот в этой аварии, к сожалению, наше государство себя проявило самым отвратительным образом, и это те три вещи, которые мы должны сделать и которым нужно уделять особое внимание, если мы не хотим, чтобы такие трагедии и тяжелые последствия повторялись. В нынешней атмосфере и в нынешней политической системе я, честно говоря, не вижу, как можно добиться подвижек в этом направлении. Нам, безусловно, нужна атмосфера более свободная. Спасибо.
РОСТИСЛАВ АНТОНОВ:
В дополнение к тому, что сказал коллега, собственно, еще раз подчеркну, что причина аварии — увеличение выработки шахты нерегламентированное в связи с ее техническими возможностями, то есть, получается, годовая выработка в 2010 году должна была составит порядка 10 млн тонн угля на шахте «Распадская», что на 67% выше, чем в 2009 докризисном году. То есть получается, что по темпам добычи за первый квартал такой планировался результат. Это просто можно посмотреть по отчетам, есть на сайте ОАО «Распадская».
То, что не объявили траур по стране — я согласен, надо было объявить — то, что проигнорировали это предложение, это тоже просто плевок в души тысячам людей, которые в Междуреченске, да по всему Кузбассу, Кузбасс — это особая среда, особые люди.
Ну и я согласен также, что касается Ростехнадзора, я сам руководил опасным производственным объектом, строил нефтебазу и достаточно много лет потом возглавлял после строительства, и представляю, что такое современный Ростехнадзор, ну, скажем, не понаслышке. Я думаю, это будет интересно, раз уж мы эту тему затронули. Сам я учился по советским нормативам, то есть есть правила по эксплуатации складов и нефтепродуктов еще каких-то 79-х — 80-х годов, сейчас уже не вспомню, какого года, там все, буквально от и до. Современные правила Ростехнадзора — это просто стена из книг, из таблиц, которые прочитать невозможно, тем более невозможно выполнить. Любой приходящий инспектор Ростехнадзора уже знает, за что оштрафовать человека. Ну давай, говорит, сделаем такую-то табличку, сделаем такую-то табличку, я тебе штраф выпишу. Получается, что безопасность нам дали по советским правилам, которые я знал, а нарушения у нас были по российским правилам, которые излишни, избыточны и созданы для того, чтобы кормить разросшуюся бюрократическую структуру. Когда сам дух технологического надзора подменяется формализмом, когда вместо того, чтобы следить за состоянием узлов и агрегатов, смотрят за состоянием документов ― будут происходить и аварии, и взрывы, и гибель людей. Это неизбежно.
То, что произошло с Ростехнадзором за последние 20 лет, неприемлемо. Надо с этим ведомством что-то делать. Фактически, оно должно начать работать, сейчас его у нас нет. Поэтому им может руководить не только специалист по имуществу, может вообще не быть специалиста.
Но вот вопрос у меня, Владимир, к Вам. Вот как Вы считаете, то, что сейчас делает государство, как оно повело себя по отношению к собственникам, взяло на себя риски. Вы считаете, что это правильно, вообще как должно было быть?
ВЛАДИМИР МИЛОВ:
Нет, конечно нет.
Мы вот видим в случае с Мексиканским заливом жесткое заявление американской администрации, кто должен быть ответственным за эту катастрофу. Вообще вот я, кстати, так и не услышал ни одной претензии к собственникам «Распадской» со стороны государства. Это ужасно и вызывает вопрос. Все мы знаем о дружеских отношениях одного из собственников и руководства нашей страны. Но я хотел прокомментировать два слова по поводу Ваших цифр. Честное слово, меня это не убеждает, потому что это всего лишь восстановление, и то неполное, докризисного уровня. Все-таки надо сравнивать не смотря на девятый.
РОСТИСЛАВ АНТОНОВ:
Прошу прощения, 2008.
ВЛАДИМИР МИЛОВ:
2008 год было больше 14 млн тонн совершенно точно.
РОСТИСЛАВ АНТОНОВ:
Там действительно было на 67% превышение, чем в 2009
ВЛАДИМИР МИЛОВ:
Вот сравните. Вот все-таки я, честно говоря, меня совершенно не убеждают эти цифры, я хочу их проверить, потому что тот уровень выработки в 2008 году был достигнут, они не вышли на этот пик в 2010 году. Я эти цифры не помню, но уточнить могу. Потому что при любых обстоятельствах ведь мир-то из кризиса еще не вышел. Откуда спрос в металлургии восстановился до 2008 года? Я думаю, что это несерьезно говорить о том, что на «Распадской» был поставлен рекорд по добыче. Но говорю еще раз, что эти цифры нужно уточнять.
ВЛАДИМИР ТОР:
Спасибо. Слово Александру Никитичу Севастьянову.
АЛЕКСАНДР СЕВАСТЬЯНОВ:
Уважаемые коллеги и гости. Я ничего не понимаю в угольной промышленности и вообще в технике, я гуманитарий. Поэтому я буду говорить о том, как коррелирует политический процесс с теми техногенными процессами, которые мы наблюдаем. И будем наблюдать, я думаю, усиливающуюся катастрофическую тенденцию.
Вот Владимир Леонидович озвучил такую цифру, что 47% износа оборудования в стране в целом. Мы все видим, что 20 лет деньги практически не вкладываются в производство, они вкладываются в совершенно другие сферы, и надеяться в этом смысле, что «по щучьему велению» вдруг что-то улучшится, не приходится. Будет усиливаться вот эта катастрофическая тенденция. Соответственно, будут усиливаться негативные процессы в социально-политической нашей жизни, будет обостряться, извините за трюизм, классовая борьба. И тут мне хотелось бы совместить этот техногенный процесс с теми общественно политическими процессами, которые мы тоже можем более-менее внятно спрогнозировать.
У нас в Конституции, как вы знаете, не предусмотрена какая-то общая идеология для страны. Но эта ситуация противоестественная. Страна, у которой нет более-менее общей идеологии, более-менее общих политических представлений — это слепой, глухой и немой, которые мечутся в неизвестном им пространстве и не знают, куда идти. На самом деле мы знаем, что таких стран, которые пребывают вот в таком невразумительном политическом состоянии, не существует. Рано или поздно любая страна выбирает себе политическую стратегию. Это проявляется в нормальных демократических странах через выборы и этой стратегии более или менее внятно следуют.
У нас страна особенная. У нас, как вы знаете, президент не является членом какой-либо партии, соответственно, он не является проводником какой-либо политической программы. Хотя для нормальной страны это неестественно. Возьмите, например, Германию: там всегда возг
