Едва были созданы первые географические карты и глобусы и забрезжили первые представления о настоящей форме Земли как «глобусе», сразу же были проведены глобальные разделительные или распределительные линии. В начале находится знаменитая линия, которую Папа Александр VI провел 4 мая 1493 года, через несколько месяцев после открытия Америки, от Северного полюса к Южному полюсу через Атлантический океан, и согласно которой новые земли и океаны были поделены между Португалией и Испанией. За этой первой глобальной линией последовали многочисленные линии для двух половин Земли, закрепленные в договорах между странами-первооткрывателями Португалией и Испанией. Они представляют собой особый тип линий, которые лучше всего именовать испанским названием “Raya” (линия, черта, полоса). Сущность этих линий состоит в том, что они представляют собой разделительную линию между державами, осуществляющими захват суши и моря.
Совсем иного рода часто встречающийся в XVI и XVII веках тип глобальной линии, появляющийся под названием так называемых линий дружбы, «amity lines». Они не являются распределительными линиями, но выделяют зону беспощадной борьбы. Такими линиями были, например, экватор или Тропик Рака на Юге, или меридиан, проходивший через Азорские острова, на Западе. «По ту сторону линии» прекращало действовать всякое традиционное или согласованное европейское право и начинало действовать беспощадное «право сильного». Это и есть пресловутое «beyond the line» английских пиратов и корсаров, флибустьеров и морских разбойников XVII века. По своей сути эта линия является линией, указывающей на борьбу.
Третьим, опять же совсем иного рода типом глобальной линии является американская линия западного полушария. Со всей ясностью и географической определенностью она появляется в послании президента Монро 2 декабря 1823 года. Здесь слово «полушарие» уже осознано и употребляется в специфическом значении, оно именует свое собственное пространство «Америка» или «этот континент», а также «это полушарие» (this hemisphere). Намеренно или нет выражение «полушарие» связывается с тем, что политическая система западного полушария как режим свободы противопоставляется иного рода политической системе тогдашних абсолютных монархий Европы. Доктрина Монро и западное полушарие с тех пор составляют одно целое и ограничивают выходящее за пределы собственной территории государства пространство для «специальных интересов» Соединенных Штатов. Это слово использовалось в многочисленных заявлениях правительства Соединенных Штатов, и к началу нового мирового конфликта в 1939 году оно, казалось, стало прямо-таки лозунгом политики Соединенных Штатов. Поэтому сегодня заслуживают особого интереса географическое разграничение, содержание и судьба этой линии.
Что касается географической области «западного полушария», то недавно географ государственного департамента США, С.В. Боггс, предпринял точное разграничение западного полушария в связи с разграничением доктрины Монро. Он исходит из того, что под западным полушарием в общем понимается открытый Христофором Колумбом «Новый Свет», но что, впрочем, географические или исторические понятия «Запад» и «Восток» не определяются ни природой, ни общими соглашениями. Картографы привыкли проводить линию через Атлантический океан, проходящую по 20 градусу долготы западнее нулевого меридиана Гринвича. Соответственно, Азорские острова и острова Зеленого мыса относились бы к западному полушарию, что, правда, как признается и Боггс, противоречит их исторической принадлежности к Старому Свету. Напротив, Гренландию он почти целиком относит к западному полушарию, хотя она была открыта не Христофором Колумбом. Он ничего не говорит об арктических и антарктических регионах Северного и Южного полюсов. На тихоокеанской стороне Земного шара он не желает проводить разграничительную линию просто по соответствующему 20 градусу 160 градусу долготы, но считает границей так называемую международную границу времени, то есть 180 градус долготы, причем он правда делает некоторые выступы на Севере и на Юге. Западные острова Аляски он еще целиком относит к Западу, и Новая Зеландия относится к западному полушарию, а Австралия, напротив, относится к другому полушарию. Что огромные поверхности Тихого океана по меньшей мере, как он говорит, «временно» также относятся к западному полушарию, он считал тогда (перед началом войны с Японией) не практическим затруднением, но чем-то таким, по поводу чего самое большее могли бы волноваться составители карт. Американский юрист в области международного права П. С. Йессап (P. S. Jessup) уже в 1940 году в своем сообщении о докладной записке Боггса прибавил следующее: «Измерения меняются сегодня быстро, и нашему интересу 1860 года к Кубе соответствует сегодня наш интерес к Гавайям; быть может, аргумент самообороны приведет к тому, что Соединенные Штаты однажды будут должны воевать на Янцзы, на Волге и на Конго».
Бросается в глаза, что важные американские заявления, сделанные не из Вашингтона, особенно общие определения американских министров иностранных дел Панамы (октябрь 1939 года), не прибегали к выражению «западное полушарие», но говорили просто об «Америке», об «американском континенте» (в единственном числе) или о «территориях, географически относящихся к Америке». За этими различиями в словоупотреблении скрываются различия более глубокого рода. Здесь уже можно обнаружить злоупотребление, превратившее панамериканизм в инструмент политики Соединенных Штатов. На днях президент Бразилии в заявлении от 4 мая 1943 года, имея в виду французский остров Мартиника, указал на его принадлежность к западному полушарию.
Упомянутое «панамское заявление» от 3 октября 1939 года имеет особенное значение для вопросов пространства в сегодняшнем международном праве, так что нужно кратко остановиться на нем. Внутри определяемой этим заявлением «зоны безопасности» для защиты нейтралитета американских государств воюющие стороны не должны предпринимать никаких вражеских действий. Линия нейтральной зоны безопасности должна простираться по обеим сторонам американских берегов до 300 морских миль в Атлантическом и в Тихом океанах. От бразильского берега она достигала 24 градуса долготы западнее Гринвича, итак приближалась к 20 градусу долготы, который обычно представляет собой картографическую разделительную линию между Западом и Востоком. Эта безраздельная «американская зона безопасности» октября 1939 года сегодня практически устарела уже благодаря тому, что предполагаемый ею нейтралитет американских государств потерпел крах. Но она продолжает иметь чрезвычайное принципиальное значение. Во-первых, она, в отличие от ставшей тем временем целиком безграничной и безбрежной политики Соединенных Штатов, еще придерживается понятия «Америка» и заключенного в этом понятии ограничения. Кроме того, она имеет великие, можно сказать, привлекающие всеобщее внимание последствия, поскольку грандиозным образом доводит ad absurdum меры и масштабы традиционной трехмильной полосы территориальных вод и укоренившееся определение размеров территориальных вод. И, наконец, она и свободный океан подчиняет идее больших пространств, когда вводит новый род пространственных обособлений, исходя из свободы морей. Это сразу же заметила и акцентировала на этом внимание немецкая наука международного права. Но и американские специалисты по международному праву заметили, что «аспект двух сфер доктрины Монро» (two-spheres-aspect of the Monroe-Doctrine) претерпел важное изменение благодаря панамскому заявлению октября 1939 года. Раньше, когда говорили о доктрине Монро, думали в общем только о твердой суше западного полушария, а для океана предполагали свободу морей в смысле XIX века. Теперь же границы Америки простираются и вовне в область свободного моря.
Исключительно важен этот последний момент. Как всегда в мировой истории, и здесь переход от суши к морю имеет непредвиденные и необозримые последствия и воздействия. До тех пор, пока при употреблении словосочетания «западное полушарие» думали лишь о континентальном пространстве суши, с этим понятием было связано не только математически-географическое разграничение, но этим был задан и конкретный географически-физический и исторический гештальт. Наступающее отныне расширение и перемещение на море делает понятие западного полушария еще более абстрактным в смысле пустого, определяемого в основном математически и географически пространства. В просторе и плоскости моря, как говорит в частности Фридрих Ратцель, «пространство чище выступает само по себе». В военно-научных и стратегических толкованиях и обсуждениях можно при случае обнаружить даже острую формулировку одного французского автора, гласящую, что море является гладкой плоскостью без препятствий, на которой стратегия растворяется в геометрии.
По своему содержанию глобальная линия западного полушария не является ни разделительной линией (как испано-португальская «Raya»), ни открытой линией, указывающей на борьбу (как английская «amity-line»), но – по меньшей мере, в своем изначальном смысле - линией самоизоляции. Новый Свет претендует на то, чтобы быть настоящей и подлинной Европой и отмежевывается от старой Европы. Лучше всего это отношение характеризуют два часто цитируемых высказывания Джефферсона, сделанные в 1812 и в 1820 годах, поскольку в них ясно обнаруживается ненависть к Англии и презрение к старой Европе. «Судьба Англии, - говорит Джефферсон в начале 1812 года, - почти решена, и современная форма ее существования подходит к концу. Если наша мощь позволит нам подчинить наше полушарие закону, то он должен будет состоять в том, что меридиан, проходящий в середине через Атлантический океан, образует демаркационную линию между войной и миром, и по эту сторону нельзя будет совершать никаких военных действий и лев с овечкой будут жить в мире друг с другом». Здесь еще чувствуется кое-что от боевого характера «дружеской линии»; но Америка более не является, как то было в XVI и XVII веках, ареной беспощадной борьбы, но теперь, наоборот, является областью мира, а весь остальной мир представляет собой арену войн других, в которых Америка принципиально не участвует. В 1820 году Джефферсон говорит: «Недалек тот день, когда мы по всей форме потребуем провести меридиан раздела через океан, который бы разделил два полушария, по эту сторону коего никогда не должен будет раздаться ни один европейский выстрел, точно также как ни один американский выстрел не раздастся по другую сторону разделительного меридиана». Выражение «западное полушарие» всегда используется, как и в самом послании Монро, таким образом, что Соединенные Штаты отождествляются со всем, что морально, культурно или политически относится к субстанции этого полушария. Зачастую эти высказывания о самоизоляции столь сильны, что линия западного полушария предстает прямо-таки карантинной линией, своего рода кордоном от чумы, посредством которого здоровый Новый Свет пытается защититься от трупного яда старого континента, оставшегося в прошлом.
Сегодня дело больше не в том, что в таких высказываниях о «моральном превосходстве Америки над Европой» раньше было справедливым. Несомненно, что Новый Свет имел по сравнению со старой, впавшей в реакцию и занятой внутренними проблемами Европой большие моральные, культурные и духовные возможности. Но уже в конце века, около 1900 года, все огромные возможности были извне и изнутри исчерпаны и не состоялись. Нападение на Кубу в 1898 году явилось внешнеполитическим сигналом, который провозгласил миру поворот к империализму. Этот империализм между тем уже давно существовал и уже не придерживался старых континентальных представлений о западном полушарии, но продвинулся далеко в Тихий океан к старому Востоку. Применительно к дальним пространствам Азии на смену устаревшей доктрины Монро пришел принцип «открытых дверей». С географически-глобальной точки зрения это был шаг с Востока на Запад. Теперь американский континент по отношению к появившемуся во всемирно-историческом смысле восточноазиатскому пространству переместился в положение восточного континента; за сто лет до этого старая Европа благодаря всемирно-историческому подъему Америки была оттеснена в область восточного полушария. Для «духовной географии» такое изменение освещения представляет в высшей степени сенсационную тему. Под впечатлением этого в 1930 году был провозглашен «подъем Нового Света», который должен был соединить Америку и Китай.
В мировой истории часто бывало так, что народы и империи изолировались от прочего мира и пытались с помощью оборонительной линии защититься от заразы остального мира. «Лимес» является прафеноменом истории, «китайская стена», как представляется, является типичным сооружением, а «Геркулесовы столбы» остаются мифическим образом границы на все времена. Вопрос лишь в том, какое отношение к другим народам следует из такого отделения и изоляции. Претензия Америки на то, чтобы быть новым, неиспорченным миром, была терпимой для прочего мира до тех пор, пока она была связана с последовательной изоляцией. Глобальная линия, разделяющая мир на хорошую и плохую половины, представляет собой линию плюса и минуса в смысле моральной оценки. Она является постоянным политическим вызовом для всей другой части планеты, если не ограничивается строго обороной и самоизоляцией. Вопрос о том, является ли доктрина Монро правовым принципом («legal principle») или же только политической максимой, не был делом только идеологической последовательности, теоретически-понятийного выяснения последствий, только целесообразности и своевременности, и тем более не спором юристов. Скорее здесь возникает дилемма, которой не может избежать ни творец такой линии изоляции, ни остальной мир. Линия самоизоляции превращается в нечто совершенно другое, противоположное, когда она претворяется в линию дисквалификации и дискриминации остального мира. Ибо сущностно свойственный такой самоизоляции международно-правовой нейтралитет уже в своей предпосылке и в своей основе является чем-то абсолютным и представляет собой нечто более строгое, чем виды нейтралитета, возникшие в старом европейском международном праве в XVIII и XIX веках применительно к межгосударственным войнам. Если не состоится присущий самоизоляции абсолютный нейтралитет, то всемирно-политическая идея изоляции превращается в безграничное, охватывающее одинаково всю Землю притязание на интервенции. Изоляция провозглашается «басней»; доктрина Монро становится «сказкой». Правительство Соединенных Штатов берет на себя роль судьи всей Земли и берет на себя право вмешательства во все дела всех народов и всех пространств. В непосредственном самопротиворечии предельно-оборонительная самоизоляция превращается в такой же предельный, беспространственный и безграничный пан-интервенционизм.
Вся деятельность правительства Соединенных Штатов за последние 40 лет находится под давлением этой дилеммы самоизоляции и пан-интервенционизма. Давление столь же мощно и неотразимо, сколь огромны и могущественны пространственные и политические меры такого глобального мышления линиями. У западного полушария в чудовищной дилемме кружится голова с начала так называемой империалистической эры, то есть с конца XIX века – начала XX века. Здесь речь идет не только о противоречивых тенденциях, о контрастах и внутренних напряжениях, которые ведь присущи всякой сильной жизни и тем более каждому великому рейху. Внутреннее противоречие изоляции и интервенции суть нечто иное. Это нерешенная проблематика, содержащая в себе опасное непреложное принуждение, гибельное для самого западного полушария и для остального мира, стремящееся превратить прежнюю межгосударственную войну европейского международного права в мировую войну. Когда вашингтонское правительство претендует на то, чтобы не только отразить всякого политического врага, но и дисквалифицировать и диффамировать его, оно претендует на то, чтобы навязать человечеству новый в международно-правовом смысле род войны. Впервые в истории человечества ведется глобальная мировая война.
Уже во время Первой мировой войны 1914-1918 гг. политика президента Вильсона неожиданно колебалась между двумя крайностями, пока она весной 1917 года с чудовищной мощью не заняла сторону интервенционизма и Мировой войны. Во время сегодняшней Мировой войны тот же самый поворот от торжественно и клятвенно провозглашаемого нейтралитета к пан-интервенционизму точно повторился с зачастую дословными совпадениями. Миф западного полушария окончился абсолютно безграничным вмешательством. Упразднение всех мер и границ, характеризующее американский пан-интервенционизм, не только глобально, но и тотально. Оно затрагивает и внутренние дела, социальные, экономические и культурные отношения и проходит сквозь народы и государства. Пока дискриминация других правительств находится в руках правительства Соединенных Штатов, они имеют право призывать народы восставать против их правительств и превращать войну между государствами в гражданскую войну. Таким образом дискриминационная Мировая война по-американски становится тотальной и глобальной Мировой гражданской войной. Здесь заключена тайна на первый взгляд столь неправдоподобного союза западного капитализма и восточного большевизма. Обе стороны превращают войну, становящуюся глобальной и тотальной, из межгосударственной войны прежнего европейского международного права в мировую гражданскую войну*. Здесь выявляется и более глубокий смысл того, что Ленин говорил о проблеме тотальной войны, когда он подчеркивал, что в сегодняшнем состоянии Земли остался лишь один вид справедливой войны, а именно гражданская война. Лишь с точки зрения таких глобальных измерений можно понять, что означает шаткое колебание западного полушария для остального мира. Тенденция к изоляции была присуща традиционной и консервативной субстанции Соединенных Штатов. Но в то мгновение, когда она устраняется и становится «сказкой», претензия на мировое господство, осуществляемое при помощи дискриминационной мировой войны, принуждает Соединенные Штаты к вооруженной интервенции не только во все политические пространства, но и во все социальные отношения планеты. Противоречивая и по видимости загадочная история американского нейтралитета 1914 – 1941 гг. является только историей этого внутреннего самопротиворечия самоизоляции и мировой дискриминации.
Сегодня, в 1943 году, Соединенные Штаты пытаются обосноваться в Африке и на Ближнем Востоке; на другой стороне глобуса они вмешиваются в дела Китая и Средней Азии. Они покрывают всю Землю системой авиабаз и военной авиации и провозглашают «американский век» нашей планеты. Тем самым устранены все мыслимые границы, сколь бы широко их не определять. Итак, политический миф западного полушария закончился. Но его окончание представляет собой одновременно конец целой эпохи и определенной стадии международно-правового развития, а именно конец эпохи мышления линиями вообще и подчиненной ему структуры международного права. В различных типах прежних глобальных линий – испано-португальских «Raya», английских «amity-line» и американской линии самоизоляции западного полушария – проявлялось стремление найти пространственный порядок для всей Земли, пространственный закон планеты. Сегодня все эти усилия исторически устарели. Целиком новая ситуация образовалась после того, как последняя из этих глобальных линий, линия западного полушария, превратилась в безграничный, глобальный интервенционизм. От притязаний на создание универсального, планетарного контроля над миром и мирового господства обороняется другой номос Земли, основная идея которого – разделение Земли на многие большие пространства, наполненные своими историческими, хозяйственными и культурными субстанциями.
Глобальные линии характеризовали первую стадию борьбы за номос Земли и за структуру международного права. Но их разделения Земли были абстрактны и в любом смысле слова поверхностны. Они растворяли все проблемы в геометрии. Точно так же абстрактен и поверхностно глобален беспространственный и безграничный империализм капиталистического Запада и большевистского Востока. Между ними сегодня обороняется субстанция Европы. Глобальному единству планетарного империализма – все равно, капиталистическому или большевистскому – противостоит множество исполненных смысла, конкретных больших пространств. Их борьба является в то же время борьбой за структуру грядущего международного права, даже за ответ на вопрос, должно ли вообще иметься на нашей планете сосуществование многих самостоятельных образований или же останутся только допускаемые одним-единственным «господином мира» децентрализованные филиалы регионального или локального рода. В борьбе с глобальным империализмом на сегодняшней Земле не может устоять локальная или региональная идиллия. Как противоборствующий фронт можно рассматривать только подлинные, исполненные смысла большие пространства. Большое пространство содержит меру и номос новой Земли. В этом его всемирно-исторический и его международно-правовой смысл.
Государственный секретарь Генри Л. Стимсон, по имени которого названа вышеупомянутая панинтервенционистская доктрина Стимсона, уточнил свою глобалистскую точку зрения, когда он заявил 9 июня 1941 года, что Земля сегодня не крупнее, чем в 1861 году США, которые были уже тогда слишком малы для противоположности северных и южных штатов. «Земля, - добавил он, - сегодня слишком мала для двух противоположных систем». Но мы отвечаем ему, что Земля всегда будет оставаться больше, чем Соединенные Штаты Америки и что она и сегодня достаточно большая для многих больших пространств, в которых свободолюбивые люди умеют хранить и защищать свою историческую, хозяйственную и духовную субстанцию и своеобразие.
Перевод Ю. Ю. Коринца.
* На эту тему см. доклад Карла Шмитта 29 октября 1937 года для Академии Немецкого права «Поворот к дискриминационному понятию войны» (Schriften der Akademie fuer Deutsches Recht, Gruppe Voelkerrecht, Nr. 5, Muenchen 1938), S. 45 сл.
