Г-ну Г., г-же Г. и прочим г.г.
«Мы все хотим цензуры», - твердит общество. Оставим в покое тех «освободителей», кто мечтает о либеральной диктатуре «агрессивно-непослушного меньшинства». Спросим, какой цензуры хочет «агрессивно-послушное большинство» (если таковое всё ещё имеется), а также совсем не либеральные меньшинства. Запрета на уязвление не только президента и премьера, но министров и управдомов? Ничего подобного. Большинство хочет, чтоб ребёнка не страшно было оставить наедине с телевизором. Чтоб их самих не искушали бесконечной грязью, замаскированной подо что угодно. А наиболее просвещённой части этого большинства хотелось бы, чтоб кустарщина и пошлость не прикрывались правительственными мандатами или, по крайности, уверениями в своей аполитичности.
Безусловно, мало радости можно узреть в оккупации главных телемощностей - в лучшем случае - бесконечными «весёлыми стартами» для детей с изрядными бюстами. Но нынешнее торгово-балаганное телевидение с приливом крови к бедренным мышцам – в какой-то мере возмездие за перестроечное и постперестроечное нашествие псевдоумственной тухлятины. За дискуссии «Спасёт ли красота мир?». За детские книжки, экранизированные под Тарковского и Сокурова. За пакостную манеру превращать любую тему в мутный видео- и звукоряд, что сродни комьям краскостеклокерамики, заполняющим выставки и художественные салоны.
Не может полнокровно существовать искусство, нисколько не прельщающее непосвящённых. Воинствующая контркультура эпохи крушения, быстро сгинула, освободив место масскультуре, дрянной, зато утверждающей хотя бы обезьянье смакование жизни. Декаданс конца досоветской эпохи был кожей, сходившей с дворянской культуры, пускай творили его сплошь и рядом мещане во дворянстве. Неформальщина, в конце 80-х затопившая всё и вся на десять локтей, была самой изломанной частью советского общества – достойного справедливой скорби о своей погибели, но нетерпимого, изолгавшегося и досмерти напуганного своим беспросветным полузнайским материализмом. В этой малосчастливой, но старавшейся «быть на уровне» советской семье и вырос невротичный заморыш-андеграунд, у которого на одну здоровую мысль приходился десяток кощунств.
В отличие от творчества серебряного века, художество века ржавых труб расточилось почти всё без следа. Остался лишь произведённый им ущерб. Конечно, дикий рынок исполнил заглавную партию, но позднесоветские декаденты тоже потрудились, погубив интеллектуальное ТВ, умный кинематограф, документальное кино, превратив советскую мультипликацию в корявую анимацию, изуродовав нужнейшие книги и журналы картинками, коим бы место не пред глазами общества, мучительно себя осмысляющего, а в книге «Творчество душевнобольных».
Однако
те грубые люди, кто стал заказывать музыку, и те, кто её слушал, хоть и далеки были от просветления, но и тошнотворной зауми не приняли. Наступление импортного масскульта, отечественного китча и советского ретро явилось не только отзывом на социальные встряски, но и выбором против заунывной неформальщины. В столкновении «русского рока» с Исааком Дунаевским и Константином Меладзе проиграли Максим Дунаевский и Давид Тухманов, выброшенные на обочину в расцвете сил и таланта, да ещё слушатели, оставшиеся без хорошей современной музыки.Оговорюсь: не всё на том пиру андеграунда было дурно. Кроме шарлатанского, неврастенического, гангренозного, находилось немало хорошего. Но подполье не может стать бельэтажем. Не устоит царство, где место Пушкина займёт несчастный Хармс, а вся киномолодёжь пойдёт в эпигоны Тарковского и Татарского. Оно и не устояло. Немудрёные вкусы российских термидора и брюмера вымели неформальщину и культуру «для пытчивых» в резервации.
Впрочем, нельзя сказать, что перестроечное «культуроложество» совсем уж умерло. Вернее, оно изначально мертвечина и ныне, к счастью, мало кому интересно. Однако по-прежнему шевелится, испражняясь: делит с наглым масскультом деньги на кино, занимает выставочные площади и отводимые на культуру крохи эфира, охотно даёт зарубежной прессе плаксивые и циничные интервью об «этой стране», представляет Россию на международных смотрах с ожидаемым показом похмельного обладателя «загадочной души».
И когда речь заходит о национальном интересе поддержать культуру, хочется спросить: какую именно? Герой А.К. Толстого, Поток-богатырь так объяснял народолюбцу свою гражданскую позицию: «Есть мужик и мужик://Если он не пропьёт урожаю,//Я тогда мужика уважаю!» Есть культура и культура - вернее, культура и вымученное упадничество, антинациональное и бесчеловечное. Есть факты культуры, могущие существовать как самовыражение, но недостойные государственной заботы. Хотелось бы, чтоб деньги, отводимые Минкультом на иные выставки и фильмы, шли бы, например, на издание и распространение просветительских журналов, ещё живых и не опошленных. Лев Гумилёв надеялся, что после эпохи потрясений Россия сможет собрать золотые плоды созревшей культуры. Не стоит снова доверять урожай «мастерам культуроложества», давно пропившим талант, а также вкус и разум.
