В ходе колонизации Северного Кавказа российская военная администрация провела ряд мероприятий, направленных на увеличение численности казачьего населения, в том числе и за счет местных кавказских народов. Первая такая попытка была связана с основанием Моздока, когда в 1765 году была сформирована горская казачья команда из числа беглых осетин и кабардинцев. Эти казаки вместе со своими семьями составили в Моздоке свободное общество, ставшее известным под названием «казачьей братьи». Сообщая о происхождении этого общества, майор Кудинов писал: «По преданию общество казачьей братьи составилось в Моздоке из бежавших кабардинцев и осетин, кои, учиня побег от своих владельцев, поселились в Моздоке, а по разыскании их владельцами были им возвращаемы, во избежание чего сии переселенцы по прибытии в Моздок, один из семейства записывался в казаки, и тем избавлял остальных от возврата их владельцам. От сего случая семейство определенного в казаки именовалось казачьей братьею» [1].
В январе 1827 года последовал приказ генерала А. П. Ермолова зачислить всех казачьих братьев в числе 110 человек в казаки и передать их командиру Горской казачьей команды капитану Дыдомову. Казенная же палата, спеша исполнить приказ Командующего Кавказскими Войсками, передала в военное ведомство не только «казачьих братьев», но и всех осетин, живущих в Моздоке. В Моздоке к тому времени уже жили осетины, переселившиеся «из Тагаурского ущелья и из Алагирских и Куртатинских гор» [2]. По списку коменданта Моздока Цыклаурова, в 1825 году их численность составляла 88 семейств, в том числе 233 души обоего пола. Однако эти осетины выступили против обращения их в казачье сословие и в прошении на имя Тифлисского губернатора просили «избавить их от казачьей службы, к которой ни они, ни предки их не привыкли». Несмотря на просьбу, 15 июля 1829 года генерал Паскевич потребовал от начальника Кавказской области генерала Еммануеля объяснения, почему «вместо предназначенных к поступлению в казачье сословие из Моздокских осетин и черкес, заключающихся в числе 771 души, поступило только 110 новокрещенных черкес..., от чего это произошло и, кто виноват, что 661 душа азиатцев до сего времени не принята в военное ведомство» [3].
С получением данного предписания генерал-лейтенант Еммануель приказал полковнику Верзилину принять в горский полк моздокских осетин и переселить их на земли, «тому полку принадлежащие». Вскоре Верзилин сообщил, что упомянутые осетины и черкесы по их упрямству еще в полк не приняты. А в октябре 1830 года они подали в Моздокскую горскую управу прошение, в котором жаловались, что им «запрещена всякая отлучка из города, чем они лишены средств к заработкам, а тем самым и способам к выполнению лежащих на них городских повинностей. Они просили разрешения на кратковременные отлучки из города для извоза — главнейшего их промысла» [4]. В 1834 году генерал Еммануель прибыл в Моздок, «желая заставить осетин и черкесов, там живущих, повиноваться станичному начальству, по случаю обращения их в казаки» потребовал собрать и объявить им об этом. Однако собравшиеся подняли всеобщий крик, что они не хотят быть обращенными в казаки, и генерал Еммануель, не успевший уговорить их», представил, по-прежнему, состоять им под ведомством Моздокского коменданта [5].
На этом эпопея с обращением в казаки Моздокских осетин и черкесов не закончилась. Через пять лет, несмотря на требование генерала Головина об исполнении «давно существующего намерения правительства обратить в казаки Моздокских осетин и черкес», генерал Граббе предложил моздокскому коменданту подготовить свое заключение «со всей подробностью: могут ли они, обращены быть в казаки без употребления тех мер, какие предлагал генерал Вельяминов» [6]. В рапорте подполковник Ильяшенко сообщил, что Моздокские осетины «не уклоняются совершенно от воли правительства и просят о своем выше предписании довести до сведения начальства, которое, войдя в их положение, исходатайствовало бы им ... соизволение на прежних правах с тем, что, в случае военных действий с соседственными народами, они обязываются выставить из среды себя 60 человек конных во всем вооружении» [7]. И, если же «Его Императорскому Величеству угодно будет отказать им в просьбе, то они по первому объявлению соделаются покорными Высочайшей воле переходом в казачье сословие» [8]. Однако, как оказалось впоследствии, пишет И. Бентковский, рапорт подполковника Ильяшенко пришелся лишним потому, что 24 апреля 1839 года Тифлисский военный губернатор уведомил генерала Граббе о решении по докладу: «о неудобствах обращения моздокских осетин и черкес в казаки, Государь Император Высочайше повелеть соизволил: «Дело о сем оставить в настоящем положении, не давая ему ни гласности, ни ходу» [9].
Подобная попытка обращения в казачье сословие местных северо-кавказских народов предпринималась российским военным командованием и раньше. Так, еще до основания Кизляра в 1733 году кабардинскому князю Эльмурзе Бековичу-Черкасскому было поручено зазывать на казачью службу черкесов, осетин, грузин и армян. За это каждому было обещано по 15 и более рублей годового жалованья на человека [10].
Казачье общество Кизлярского полка, как свидетельствуют архивные материалы, состояло из 188 мужчин и 189 женщин из армян [11]. Закавказские армяне, спасаясь от произвола шахских властей, в 1798 году приняли подданство России и поселились около Кизляра в трех селениях: Дербентское, Каражалинское и Малахалинское, занимаясь торговлей и садоводством. Однако 38 лет спустя после их поселения на Северном Кавказе правительство подняло вопрос об обращении их в казачество. Связано это было с вооруженными выступлениями горцев против колониальной экспансии царского правительства на Кавказе и необходимостью укрепления Кавказской оборонительной линии, когда указом от 2 декабря 1832 года жители более 30 близлежащих селений были обращены в сословие линейных казаков с переименованием селений в казачьи станицы. В число этих станиц попали и армянские селения — Малахалинское, Каражалинское, Дербентское и Парабичевское. Однако через семь лет, в 1838 году, царское правительство исключило упомянутых выше армян четырех станиц из казачьего сословия и обратило их «в гражданское». При этом правительство переселило их в окрестности строящегося на реке Куме города — Святой Крест. Предыстория отмены ранее вышедшего правительственного решения такова: 25 марта 1835 года поступило прошение на имя командующего Кавказскими войсками, в котором армяне, отказываясь вступить в казачье сословие, писали, что они не чувствуют «себя совершенно сродственными казачьей службе» и что «мы умоляем правительство избавить нас от казачьего сословия; оставить нас в правах и обязанностях коим мы были до состояния указа 2 декабря 1832 года..., а если правительству угодно будет занятие нашими поселениями земли... очистить, то мы на все охотно согласимся» [12]. За прошением последовало предписание Командующего Кавказским корпусом от 17 августа 1835 года за № 772, разрешающего армянам переселяться во внутренние области, «где бы они не могли служить стеснением казачьим станицам и казенным селениям» [13]. Их поселили на землях, лежащих на правой стороне Мокрой буйволы, Грязнушки и Грушевки, наделив при этом по 30 десятин земли на душу [14]. Всего из казачьего сословия были исключены 559 армянских семей в составе 1625 лиц мужского и 1385 — женского пола. Однако 250 семей все же под разными предлогами оставалось в казачьих станицах Кизляро-Гребенского полка и со временем растворилось среди казачьего населения, занимаясь, как и прежде, виноградарством и садоводством [15].
Во второй половине XVIII века царское правительство предпринимает меры к обращению в казачество кочевников-калмыков, принадлежащих к племенной группе ойротов и кочевавших когда-то по берегам Тобола и Ишима. В XVII веке они проникли на Урал, а затем перешли Яик и появились в Нижнем Заволжье, оттеснив нагоев, кочевавших в этих местах. В конце царствования Михаила Федоровича калмыки подчинились российскому правительству, а в 1673 году их хан Аюка выступил под покровительство России. В борьбе против агрессивной политики Турции и Крыма калмыки всегда находились на стороне России и неоднократно принимали участие в походах против крымских и закубанских татар. Царское правительство выплачивало жалованье калмыцкой феодальной верхушке, а также поощряло и разрешало грабежи во время военных походов и набегов на соседние народы. В середине XVIII века более 200 семей Ака-Цатонова рода, кочевавших по северо-западному побережью Каспийского моря, пытаясь избавиться от притеснения своего зайсанга, отделились от своих сородичей и согласились принять христианскую веру. С согласия правительства российская администрация на Северном Кавказе и духовенство совершили в 1764 году обряд крещения, и с этого времени они стали в документах именоваться как «крещеные калмыки» [16].
3 марта 1777 года Г. А. Потемкин приказал астраханскому губернатору Якоби переселить их на вновь основанную укрепленную линию по реке Тереку и присоединить к Моздокскому казачьему полку, «дабы они были русскими в станицах, могли познавать существо закона и забыть кочевую жизнь» [17]. Однако распоряжение Потемкина осталось невыполненным, и до 1833 года они кочевали в пределах Астраханской губернии между реками Кумой и Гайдуком [18].
В 1832 году было создано Кавказское линейное казачье войско, куда вошли Терский, Гребенской, Кизлярский и Моздокский полки. Они находились в подчинении наказного атамана, сосредоточившего в своих руках военное и гражданское управление. Линия на двойное подчинение казаков себя не оправдала. Был ограничен срок службы. «Положение о Кавказском линейном войске» 1845 года четко определяло права и обязанности казаков и предусматривало формирование войсковых единиц из равного числа жителей. Станичные органы управления были поставлены под жесткий бюрократический контроль. Таким образом, правительство законодательными актами четко регламентировало статус вновь образованного сословия.
В 1833 году калмыки обратились к наказному атаману Кавказского линейного войска с прошением о наделении их землею между Маджарской и Гайдуковской соляными заставами. При рассмотрении этого прошения специально собранная комиссия, ссылаясь на Генеральный проект размежевания по Кавказской линии, отказала им в наделении просимых земель и отвела пустопорожние земли в Пятигорском округе между реками Тамузловкой и Карамыком, на территории Линейного войска [19]. Против решения комиссии выступил генерал Вельяминов, который, ссылаясь на приказ Г. А. Потемкина 66-ти летней давности, предлагал расселить калмыков по станицам Моздокского казачьего полка. Для ближайшего надзора за их поведением, нежели там, где поселение целыми обществами, они продолжали бы безнаказанно свои привычки, шалости, как это было бы при назначении им земли в Пятигорском округе [20].
Предложенный генералом Вельяминовым Проект расселения калмыков был одобрен. Согласно спискам их подготовила специальная комиссия. В станицы Моздокского казачьего полка предполагалось расселить: в Наурскую, Ищерскую и Галюгаевскую по 10 семейств, Стодеревскую — 5 семейств, в станицы Волжского казачьего полка — Незлобную 15 семейств, в Приближную и Беломечетскую по 10 семейств, в станицы Горского казачьего полка — Курскую 14 и в Государственную — 25 семейств. Калмыки, узнав о предполагаемом расселении их по станицам, прислали в Ставрополь 14 делегатов просить «об оставлении их в настоящих местах жительства по тому уважению, что переход от кочевой жизни к оседлой, перемене климата и употребление пресных вод на новых местах водворения, неминуемо подвергнут их смертности. А скотоводство — совершенному истреблению» [21]. Они соглашались вносить в казну Моздокского казачьего полка вместо повинностей налог со своего скота из расчета: с рогатого скота по 15 копеек, с лошади по 25, с барана по 5, с верблюда по 35 копеек, а также держать караул из 50 человек на Можарской соляной заставе. По докладной записке ротмистра Власова, численность калмыцкого населения составляла 384 семьи, насчитывающих 1020 душ мужского и 1071 женского пола. Они по-прежнему оставались ламаитами и, по переписи 1840 года, у них было 2 священных хурала с 117 лицами духовного звания, в том числе 45 гелюнгов, 2 гецуля и 65 манжиков [22].
Понимая полную безнадежность задуманного плана, по обращению кочующих калмыков в казаки, царское правительство вынуждено было оставить «их в прежнем первобытном состоянии», разрешив кочевать между реками Кумою и Гайдуком, на землях, отошедших в 1861 году от Астраханской губернии, Ставропольской.
Еще одной неудачной попыткой царского правительства «оказачить» коренное население Северного Кавказа было связано с обращением в казачье сословие кабардинцев и абазин аула Бабуковского. В 1790 году Российское военное командование разрешило горским переселенцам – кабардинцам, абазинцам и закубанским татарам – в числе около 200 дворов, основать вблизи Георгиевска особое поселение, названное аулом Бабуковским. До 1821 года бабуковцы не привлекались к службе в Российской армии и не несли никаких военных повинностей. Однако в 1821 году по приказу генерала Ермолова из бабуковцев сформировали военную сотню и подчинили ее командиру Волжского полка. В августе 1822 года эту сотню переименовали в казачью сотню Екатериноградской станицы и ввели в штат Горского полка. Одновременно аул Бабуковский переименовали в станицу, а жителей обязали выполнять квартирную повинность. Мужское население призывалось на службу с присвоением им форменной одежды Волжского казачьего полка.
Зачисление бабуковцев в казачье сословие встретило решительное сопротивление со стороны последних. В 1828 году знать бабукоевцев (уорки) обратились с просьбой вернуть им 100 холопов, которые были у них забраны во время усмирения Кабарды в 1822 году. Владельцев возмущало то, что холопов зачислили без их ведома в казаки; они требовали либо возврата их, либо возмещения убытков. Длительная переписка по этому делу закончилась в 1836 году отказом, мотивированным военным командованием тем, что бабуковские казаки не имеют права держать у себя холопов, так как они не российские дворяне, а дворяне в туземном понимании. В декабре 1840 года было подано очередное прошение о решении проблемы дворянства и возврате холопов. Ответ на это прошение бабуковцы получили только в 1844 году: им отказали в принятии в российское дворянство, но в виде исключения военное командование вынуждено было предоставить им частичные льготы, какими не пользовались другие казаки. Они освобождались от постойной повинности, получили право владеть холопами, сохранялся местный суд, и число служащих казаков сокращалось до 120 человек. Однако эти полумеры не остановили бабуковцев, и они по-прежнему требовали полного освобождения от казачьего звания и воинских обязанностей. Начались массовые побеги бабуковцев за Кубань. Часть из них властям удалось арестовать. В 1858 году для устрашения было выслано несколько семей, наиболее открытых противников и публично наказаны другие при полном собрании всех жителей. Начальник Кисловодской линии полковник Султан Козы-Гирей направил две роты пехоты при двух орудиях и сотни казаков, которые штурмом взяли станицу и арестовали 15 человек из числа так называемых «ослушников» [23].
Несмотря на принятые меры, бабуковцы продолжали настаивать на освобождении их от казачьего сословия и добивались разрешения на выселение их в мирные аулы по рекам Зеленчуку, Кубани и в Кабарду. Эти требования привели военное командование к согласованному решению, и в 1861 году более половины населения станицы Бабуковской были «освобождены от казачьего ведомства» и расселены, согласно их желанию, по мирным аулам.
Наиболее успешно протекала агитация по переходу в казачье сословие среди осетин-дигорцев и осетин-иронцев, переселившихся на моздокскую равнину и основавших два селения: Черноярское и Новоосетинское. Эти осетины, известные под названием «ерашти»... были выведены из гор в 1804 году в крайней бедности» и на Тереке занимались хлебопашеством и скотоводством. Их переселение происходило пол прикрытием русских войск и казаков, о чем сообщал в своем рапорте генерал Булгаков на имя Кавказского наместника генерала Тормесова: «Осетины, страдающие от кабардинских владельцев и жительствующие по обе стороны реку Урух, изъявили мне желание переселиться в кордонной линии Кавказской и быть водворенными между Екатериноградом и Ерашти – селе Осетинском, на Тереке лежащем. Почему я определил часть войск для вывода их, под прикрытием которых они в числе 266 душ вчера взяты и препровождаются к Прохладненскому карантину. Они объявили желание, равно и ныне там жительствующие, отправлять казачью службу» [24].
На новом месте им отвели участки: «одни – на земле казенной, другие – смежною с нею на даче, взятой в казну в 1812 году у помещика Реброва» [25]. Учитывая их исключительную бедность, царское правительство не стало с них брать ни каких податей, равно, как и не принуждать к выполнению повинностей. Еще одним штрихом к сказанному может служить то, что переселенные осетины – «ерашти» – исповедовали в равной степени и ислам и христианство, на что военное командование ни как не препятствовало этому и в дальнейшем.
Политика военного командования направленная на переход в казачье сословие осетин-ерашти была постепенной и уравновешенной в отличие от Моздокских осетин, где правительство форсировало события. Так, в 1816 году генерал Ермолов в письме генерал-майору Дельноццо писал: «прошу, не упустить из виду, приготовить осетин самым осторожным образом к тому, чтобы со временем составить из них некоторое ополчение, первоначально для внутренней стражи, дабы испытать их способности, а потом для охранения кордона» [26]. В 1824 году во время формирования Горского казачьего полка осетин-ерашти официально вошли в состав полка, а их селения – Черноярское и Новоосетинское – были переименованы в станицы. В дальнейшем они участвовали в колониальных войсках Российской Империи, в заграничных походах и в войнах с Турцией в 1877–1878 годах. «Непрерывные войны, писал историк-краевед З. Сосиев о жителях Черноярской, выдвинули из станицы несколько имен, скромных чинами, но славных делами, беззаветным мужеством и честным исполнением долга перед отчизной. Не знатность рода, а любовь к бранному полю, способность отдаваться всем существом ратному делу, увлекая за собой и других, выдвинули их из среды своих станичников. Лица эти следующие: подполковник Моисей Хоруев, подполковник Гокинаев, подполковник Егор Бкинаев, генерал-майор Косьма Занкисов, войсковой старшина Захар Валаев, войсковой старшина Гуржибеков и др. [27]. Также совершенно безболезненно произошло обращение в казачье сословие и грузин, проживающих в свободе Александровской около Кизляра. В 1838 году они вошли в состав Терско-Кизлярского полка, свобода Александровская была переименована в станицу, обнесена вокруг плетнем и рвом и «находится в хорошем состоянии» [28]. Станица Шелковская Гребенского войска также раньше была населена грузинами, обращенными в казачье сословие [29].
Исследователь Терского казачества С. Писарев приводит процентные отношения казаков «инородцев» в полках Терского войска на период середины XIX века. Так, в Кизляро-Гребенском полку – 7,2%, Горско-Моздокском – 4,3% [30].
Помимо казачьих общин, где население полностью состояло из казаков-осетин и грузин, в списках терских станиц русско-украинского населения встречаются упоминания и о казаках других национальностей. Так, в посемейном списке станицы Михайловской за 1890 год есть три семьи казаков, из цыган, которые «имущество имеют в шатрах» [31]. А в списках «Племенного состава населения в станицах Сунженского отдела» за 1910 год значилось в станице Котляревской 6 казаков-осетин, Змейской – 9, Ардонской – 2 казака-осетина и 3 кумыка и в станице Терской – 1 казак-осетин [32]. Подобные примеры не были единичны в казачьих станицах Терского войска. Что же касается большого процентного отношения местного коренного населения в Кизляро-Гребенском полку, то это можно объяснить тем, что образование станиц данного полка происходило в конце XVI – в первой половине XVIII веков, когда особенно упрочивались дружеские отношения между казаками и местными народами, а царское правительство еще не помышляло о колониальной экспансии. В состав гребенских казаков, как показывают этнографические материалы, вливались также группы чеченского населения. К числу таких, прежде всего, относятся гуноевцы, жившие в станице Червленной. Согласно данным этнографической экспедиции, гуноевцы, не хотевшие принять ислам, ушли из горной Ичкерии в Гудермес, откуда часть их переселилась в Червленную (которые чеченцы называли «Камышовой крепостью»), а часть – в Зибир-юрт и Старый Юрт [33].
Кроме гуноевцев в гребенских станицах в наши дни живет немало потомков чеченцев, разновременно переселившихся к гребенским казакам из других районов Чечни. Это Егоркины, Бусунгуровцы, Титкины в станице Червленной, Закаевы и Костиковы в станице Гребенской и др. В станице Петропавловской жили чеченцы из тейпа Шикарой в казачью станицу они ушли по той же причине, не захотев принять мусульманство [34].
Была также попытка князя Барятинского обратить в казачье сословие части чеченского народа. После того, как в 1852 году чеченцы «стали переходить в значительном числе и теперь беспрестанно являться с желанием переселиться под покровительство России, князь Барятинский предложил особое положение об управлении чеченцами. Он предлагал, во-первых, назначить начальника чеченского народа с предоставлением ему помощников и необходимых средств; во-вторых, при этом начальнике создать народный суд в составе главного кадия и трех старшин, избранных обществом; и, в-третьих, учредить округа под управлением местных старшин-наибов, а в каждом ауле – аульных старшин, подчиненных окружным старшинам. Но как отмечал Н. А. Смирнов, эта «нелепая по смыслу и нереальная директива не могла быть выполнена. Она свидетельствует о полнейшем непонимании образа жизни, быта и культуры чеченского народа, равно как и условий существования на Кавказе казачьих станиц [35]. Поэтому предложение об обращении чеченского народа в казачье сословие не получило дальнейшего развития и было отвергнуто, едва появившись на свет.
Изучая же причины, побуждавшие многоязычных обитателей Предкавказья отказываться от перехода в казачье сословие, в первую очередь, безусловно, просматриваются причины, связанные с коренными изменениями в их образе жизни и хозяйственной деятельности. Так, моздокские осетины, «вышедшие из Тагаурского ущелья и Алагирских и Куртатинских гор», на новом месте поселения получили полную свободу, возможность заниматься любой хозяйственной деятельностью. Они полностью находились под защитой Российского оружия и, хотя номинально подчинялись в административном порядке местным городским властям, те не мешали им жить по своим национальным законам, обычаям и нравам. И вот этот идеалистический образ жизни резко нарушается новой политической конъюнктурой, которая полностью изменяет их внутренний уклад жизни, а именно: они должны взять в руки оружие, нести постоянную службу, отбывать постойную и другие повинности. Именно поэтому, предложение о вступлении в казачье сословие по-другому и не могло быть воспринято, и, благо царское правительство вовремя изменило свое решение и ставило моздокских осетин в «первобытном их состоянии». Такие же причины заставили и Дербентских, Малахалинских и Каражалинских армян отказаться от вступления в казачье сословие, и по их просьбе они были переселены в Ставропольскую губернию, где по-прежнему продолжали заниматься земледелием и торговлей.
Бесперспективным было и волевое решение администрации о зачислении «крещеных калмыков» в казачество, предварительно расселив их в станицы. При этом царская военная администрация совершенно не брала в расчет национальные особенности калмыцкого народа, не учитывало их кочевой образ жизни, полупатриархальный, полуродовой строй, без чего невозможно было рассчитывать на безропотное исполнение «высочайшей» воли, когда одним росчерком пера они превратились бы в казаков.
Что касается выступления бабуковцев – кабардинцев, абазинцев и закубанских татар – против зачисления их в казачье сословие, то здесь надо, видимо, согласиться с мнением дореволюционных историков Кавказа, которые считали, что именно причины внутреннего характера играли здесь решающую роль. Во-первых, при вступлении в казаки бабуковцев обещали уравнять в правах с российскими дворянами, что не было исполнено. Во-вторых, они не могли принять оскорбительные для них постойные повинности, когда массы солдат вселялись в жилища и занимали, «мужские и женские половины». В-третьих, не могли отвыкнуть от «азиатской свободы», при которой выполнение какой-либо служебной обязанности становилось крайне тягостным; в-четвертых, открытое проявление религиозной нетерпимости, особенно в разгар Кавказской войны. Все эти причины, а именно они в основном доминируют в документах, привели к открытому неповиновению, и «правительство убедилось в том, что бабуковцы положительно доказали совершенную их неблагонадежность и лишили всякой надежды иметь в них когда-либо полезных слуг России» [36].
Формирование казачьего населения по бассейнам Терека и Сунжи осуществлялось в нескольких этапах на протяжении веков, и распределение казаков по войскам не было случайным. Оно обусловлено особенностями последовательного распространения по бассейну Терека и Сунжи все новых неоднородных контингентов пришельцев из разных мест и в разное время.
Несмотря на неизбежное смешение добровольческих пришельцев и переселенцев, а также сильное нивелирующее воздействие на них особого служилого сословного состояния в составе казаков Терской области, прослеживались локальные группы русского и украинского происхождения со значительным влиянием кавказских элементов. Кроме того, выделялись также станицы переходного этнокультурного состава. Следует также учитывать, что за время длительного проживания на Северном Кавказе казаки не только сближались в культурно-бытовом отношении с коренным населением, но и неоднократно бывали сослуживцами по войску.
