В какой степени человек раскрывается в своих письмах? Думается, что в большой. Письма же пишутся не для истории, а по какому-то конкретному поводу. Сталин написал много писем, но мы рассмотрим некоторые из них — его письма к писателям.
Почему к писателям? В письмах к соратникам и родным Сталин пишет на «автомате», на одной волне. Вот его письмо к матери: «Мама — моя! Здравствуй! Живи десять тысяч лет. Целую». И все прочие письма к матери в таком же роде. В письмах к Надежде Аллилуевой чувствуется любовь и желание. И эти письма похожи на миллион других подобных писем старого мужа к молодой жене. С соратниками Сталин предельно лаконичен. Все по делу.
А вот писатели — такая публика, которая хорошо владеет словом. И в переписке с ними Сталин большое внимание уделяет тексту своих писем.
К тому же литература в России и в СССР — это особая статья. Когда русским ставят в упрек, что у них нет философии, а одна литература, то не понимают простой вещи, что великая философия ничем не превосходит великую литературу. И философия, и литература — всего лишь способы познания человеком самого себя и окружающего мира.
Философия для этого познания использует абстракции, литература использует образы. Оба эти способа познания несовершенны. Но ведь хорошо, что хоть что-то есть. Очень мало стран, где философия расцветала пышным цветом — это Древняя Греция и Германия ХIХ века. Чуть больше стран, где была великая литература.
Во Франции самопознание протекало в публицистической форме (даже если это были философские произведения) в ХVIII веке и в жанре литературы — в ХIX веке. В России был взрыв публицистики в XVI веке, а потом самопознание в виде публицистики, поэзии и прозы в XIX веке.
Большевики сформировались в стране, где был культ литераторов. В стране, где литература подменила религию. Хоть Достоевский и пытался мыслить в рамках христианства, но его книги — это неохристианство, иное качество христианства.
Толстой от христианства, не отрицая его, перешел к пониманию оккультных истин, которые и движут миром тысячи лет. Примитивный Ленин называл его «юродивым во Христе».
А Толстой говорил пришедшим к нему рабочим: «Ну будет у вас вместо царя какой-нибудь адвокатишко. Чем это лучше?» И предсказал нашу судьбу.
Пришел один адвокатишко — Керенский, а за ним другой — Ленин. Толстой понимал, что весь этот марксизм, материализм, экономизм — все это чушь собачья. С этим не создашь ни принципиально нового человека, ни принципиально нового общества. Что и доказал век ХХ.
Но ведь не только Достоевский и Толстой были учителями жизни, но и прочие русские литераторы вошли во вкус этой роли. Убогость жизни отрицал Горький. Он призывал к новому миру, где человек будет свободен и красив.
Горький дружит с революционерами, но он сам по себе стоит всех революционных партий, вместе взятых, по своему воздействию на российское общество в начале ХХ века он равен им. Его книги выходят гигантскими тиражами для тех времен, он мог издать новый свой роман тиражом в двести тысяч (огромная цифра) — и тираж раскупался.
Большевики прекрасно понимали значение литературы в жизни России, ибо их вожди сами были литераторами. Хотя, надо признать, на редкость паршивыми литераторами. Ленин считал, что он по профессии литератор, но редко кто писал так кособоко, как он. Троцкий пытается писать романы, но у него не получается, он даже в кино снимается, пишет очень много статей, складно на самые разные темы.
Сталин — поэт. Дзержинский — поэт, но стихи у него настолько плохие, что даже нежно относившийся к нему Троцкий откровенно говорит, что они плохие. Менжинский паршивый романист, Луначарский паршивый драматург.
Если бы эта публика была более удачлива на литературном поприще, то они не пошли бы в революцию.
Но пишут не только большевики, разумеется. Пишут стихи и прозу члены династии Романовых, пишут чиновники самого высокого уровня. За воспоминаниями Витте стоит хорошая литературная школа. Пишет романы террорист Савинков, художественную прозу пишут генерал Краснов и генерал Деникин.
Писать стихи и прозу — это не просто мода. Писать вообще-то тяжело. Просто уровень русской цивилизации был настолько высок в начале ХХ века, что самые разные люди хотят выйти за рамки обыденного осмысления действительности.
Ведь что такое литературное произведение? Это обобщение — прежде всего. Когда из хаотичного восприятия жизни выстраивается некий порядок, система образов. Образы являются символами, с помощью которых разгадывается загадка жизни.
Уровень русской цивилизации начала ХХ века давал шанс всему миру подняться на новую качественную ступень развития. И если бы не большевики, то с большой долей вероятности в России было бы построено принципиально новое развитое общество.
Большевики же вернули страну к феодализму.
Но был интересный период двадцатых годов, когда в силу еще своей немощи большевики давали обществу дышать — и, прежде всего, через литературу. И был момент инерции, великая русская цивилизация еще продолжалась в 20-е годы.
Писание стихов и прозы было повальным увлечением. Вспомните обитателей «Республики ШКИД», малолетних преступников, которые все поголовно писали.
Большевики уже не писали, но наслаждались властью, в том числе и властью над писателями. Властители дум оказались все под контролем и в разработке.
Дзержинский писал хреновые стихи, но мог сказать гениальному Есенину, фигурально похлопывая его по плечу: «Как же вы живете, такой беззащитный?»
Хороший вопрос. Как же в СССР и без «крыши?»
Но вернемся к Сталину и его переписке с писателями. Я буду цитировать переписку по книге Бенедикта Сарнова «Сталин и писатели», очень удачная книга, нужно признать. Но меня интересовали в письмах Сталина несколько иные вещи, чем Сарнова.
Персона номер один в переписке, конечно же, Горький.
Писатель живет не в СССР, он по-прежнему считает себя ровней вождям этой страны, и они во всю стараются сохранить в нем эту иллюзию. В переписке с Горьким, в контакте с ним находятся самые высшие советские чины, включая Сталина.
Горький дураком, конечно, не был. Он прекрасно знал цену большевикам. Но они здорово и слаженно с ним работали, и к 1930 году он «подзабыл» уже ужасы большевистской революции и гражданской войны.
Он искренне захвачен перспективой «выделки нового человека из старого материала». И вполне отдает себе отчет в том, какую цену придется за это заплатить русским людям. Он пишет Сталину о начавшихся переменах, коллективизации, в первую очередь:
«Это — переворот почти геологический… Уничтожается строй жизни, существовавший тысячелетия, строй, который создал человека крайне уродливо своеобразного и способного ужаснуть своим животным консерватизмом… Таких людей — два десятка миллионов. Задача перевоспитать их в кратчайший срок — безумная задача. И, однако, она практически решается».
Здесь интересно все. В-первых, с чего Горький взял, что он лучше любого из тех миллионов? То есть, Горький причислял себя к элитариям, которые могут решать судьбы миллионов. Во-вторых, интересна цифра — двадцать миллионов. Горький ее не с потолка снял.
Эти люди не обманывали себя, они знали, что обрекают на муки десятки миллионов безвинных русских людей.
Далее, хороший психолог Горький не без удовольствия описывает состояние жертв, этих 20 миллионов: «Вполне естественно, что многие из миллионов впадают в неистовое безумие уже по-настоящему. Они… до костей чувствуют, что начинается разрушение самой глубочайшей основы их многовековой жизни».
Интересно, что в число миллионов, пострадавших невинно, входили маленькие Вася Шукшин и Витя Астафьев.
Отца Шукшина расстреляли ни за что, мать взяла двоих детей, залезла с ними в русскую печь, чтобы угореть, убить себя и детей, спасла их соседка, случайно зашедшая в дом. И из многочисленной родни Вити Астафьева остались немногие.
Потом Шукшин всю жизнь будет ненавидеть чекистов, колхозы и Максима Горького, хотя это его письмо к Сталину он едва ли читал. И Астафьев, осознав во второй половине жизни, что к чему, будет мстить словом за убитых родственников до конца дней своих.
А писатели-деревенщики, чуть ли не единственная нравственная сила русского народа, возродившаяся в позднем СССР, будут по крупицам собирать остатки «основы их многовековой жизни», которую стремился разрушить Горький.
Ответ Сталина на это письмо очень короткий и деловой. Но есть в этом ответе некоторая интимность: «Телегу двигаем; конечно, со скрипом, но двигаем вперед. В этом все дело». Вождь большевиков доверительно сообщает писателю, что «со скрипом» двигается все.
А далее Сталин пишет: «Говорят, что пишете пьесу о вредителях, и вы не прочь получить материал соответствующий».
Очень логично! Коль ты так радуешься, что кости миллионов уже попали под каток, то помогай! Чтобы ободрить Горького, Сталин добавляет: «Я собрал новый материал о вредителях и посылаю вам на днях».
То есть лидер партии и государства все бросил и лично собирал писателю материал! Вот это лесть! Вот это уровень работы с человеком!
Любопытно, что, читая в детстве в своем рабочем поселке трилогию Горького «Детство», «В людях», «Мои университеты», я видел мир, абсолютно знакомый мне. Многие десятки лет советская власть выковывала нового человека, а в итоге мир не стал лучше. И стал даже хуже.
Во времена детства и юности Горького по статистике Россия была одной из самых благополучных стран мира, там совершалось очень мало уголовных преступлений, страна была в основном трезвая (опять же — об этом говорит статистика того времени, предельно честная, ею пользовался охотно тот же Ленин).
А после шестидесяти лет советской власти преступность в России стала раз в десять больше, чем она была во времена юности Горького, и с пьянством то же самое.
Читая Тургенева, Толстого или «Тихий Дон» Шолохова, я в детстве видел мир куда более красочный, интересный, чем та советская серость, которая меня окружала. С ее постоянным пьянством, дикими поступками, примитивностью, необразованностью и т. д.
Читатель спросит — а сейчас? Сейчас еще хуже. Но это не значит, что в 70-е годы ХХ века в России был рай.
…Материал о вредителях Горькому, конечно же доставили. И тот пишет Сталину: «Был совершенно потрясен ловко организованными актами вредительства и ролью правых тенденций в этих актах. Но вместе с этим и обрадован работой ГПУ…»
Так ли еще тебя ГПУ обрадует, когда тебя самого в СССР обложат стукачами, когда с женой твоего сына будет спать руководитель спецслужбы, когда из тебя самого, признанного в мире писателя, начнут выковывать нового человека, нужного товарищу Сталину!
Но пока флирт в разгаре!
Сталин прекрасно знает, чего хочет, и добивается этого от Горького. Беннедикт Сарнов говорит о своем непонимании того, почему Горький пишет письма Сталину странным казенным языком, но ведь это понятно. Горький стал тем, что называют «агентом влияния». Он стал агентом влияния в эмигрантской среде, в среде западных писателей, которые относятся к Горькому с уважением и доверием.
Иногда Горький очень наивен. Так, уже живя в СССР, он характеризует Сталину французского политика Мальро и ссылается в оценках на Бабеля и свою любовницу Марию Будберг. Он пишет: «… мой информатор Мария Будберг, которую вы видели у меня; она вращается среди литераторов Европы и знает все отношения, все оценки».
Вот здесь едва ли Горький мог быть полезен, так как Бабель сам служил в ЧК, а Мария Будберг работала на НКВД.
Но дело тут в другом. Горький информирует Сталина о конкретных людях, о положении на Западе, о настроениях в эмигрантской среде. Сталин сделал так, что писатель работает лично на него.
Как Сталин добился этого? Ну, почестями и восхвалениями в СМИ СССР. Но ведь не только прямой лестью — этого Горкому хватало, а тем, что он в своих письмах как бы докладывает Горькому о положении в СССР. Он не просто почтителен с писателем, а отчитывается перед ним о проделанной работе.
Он делится с Горьким информацией, которая для закрытого СССР фактически секретная.
Вот Сталин пишет Горькому: «15-го созываем пленум ЦК. Думаем сменить т. Рыкова». Писатель узнает о том, что в СССР будет смещен со своего поста председатель правительства! И узнает от первого лица в государстве!
И тут же Сталин говорит, кого поставит — Молотова. Дает ему характеристику, специально для Горького уточняет, что настоящая фамилия Молотова — Скрябин (т. е. не еврей), и что родом он из Вятки. (Горький всегда хвастался своим знанием России, знанием отличий между уроженцами разных городов).
Но вот Горький приехал в СССР на постоянное место жительства, и положение его уже иное. Он сталкивается с советским маразмом в полной мере. Так, тезисы его доклада к съезду писателей читает все политбюро.
Каганович в истерике пишет Сталину, он жалуется, что ¾ доклада «занято общими историко-философскими рассуждениями, да и то неправильными. В качестве идеала выставляется первобытное общество, а капитализм на всех его стадиях выставляется как реакционная сила… Ясно, что такая позиция не марксистская…»
А с чего бы Горькому быть марксистом? И почему бы не дать ему сказать то, что он думает? Но в новой Системе это уже невозможно! В этой системе уже ни у кого не может быть своих взглядов. И об этом пишет товарищ Сталин. Он считает, что нужно в доклад Горького внести изменения. Но самое главное он пишет: «Надо разъяснить литераторам-коммунистам, что хозяином в литературе, как и других областях, является только ЦК…»
Фактически Сталин пишет о том, что литература перестала быть литературой.
С одной стороны, Сталин и его единомышленники работают слаженно, энергично, мощно, как одна машина, но, с другой стороны, они стремятся руководить абсолютно всем.
А у них самих понимание того же марксизма довольно примитивное, не говоря уж о прочем. В СССР отсутствует свобода творчества в гуманитарной сфере. Такая Система изначально была обречена на поражение. Вопрос был во времени.
…Тут я на днях разговаривал с Александром Иннокентьевичем Байгушевым. И я говорил о ненормальности советских людей, как новой породы, выведенной т. Сталиным. В ответ Байгушев, вхожий в элиту СССР, сказал: «Конечно, ненормальные. Нормальные люди сами не развалили бы сверхдержаву, какой бы она ни была».
И нынешние правители напрасно полагают, что с людьми можно делать все, что угодно. До поры до времени можно, но крах Системы при этом неизбежен.
Но вернемся к письмам Сталина. Очень интересная у него переписка была с поэтом Демьяном Бедным. Дело в том, что поэт Демьян Бедный играл очень важную роль в 20-е годы, большевистская верхушка его чрезвычайно ценила.
За что? Большевистская верхушка была страшно далека от народа, но хотела найти к русскому народу «ключики», и искала, в отличие от тех же белых. Руководители белых — в основном военная интеллигенция, многие из них сами выходцы из народа. Деникин и Алексеев — дети крестьян, Корнилов — сын казака. Они не считали нужным как-то объясняться с народом, сюсюкаться с ним.
А вот большевики при своем изрядно инородческом составе прекрасно понимали, что им нужно что-то делать, чтобы не быть отторгнутыми.
И тут Демьян Бедный, настоящая его фамилия Придворов, со своей попсой, со своими шлягерами, которые были очень популярны у масс. Почему? А кто знает эти массы, почему у них популярен то Демьян, то Дарья Донцова. Этот секрет популярности не знает никто, но некоторые случайно попадают в десятку.
И с Придворовым носились все, включая Ленина.
Письма Демьяна Сталину поражают своей развязностью, настолько Демьян чувствовал себя звездой. Он пишет Сталину с курорта, обращается к нему «родной», описывает, как пьет лечебную воду и отдыхает.
И Сталин отвечает ему «дорогой Демьян», но пишет огромное письмо о делах, о сельском хозяйстве, о мировой революции. Письмо написано с натугой, со следами откровенной литературщины.
Сталина в иностранных рабочих «поражает теплая и сильная почти материнская любовь к нашей стране…» Сталин даже цитирует американского поэта Уитмана, стараясь быть в литературной струе.
Демьян понимает, чего от него хотят. В этот период (1924 год) как раз разгорается борьба внутри партии, Сталин желает видеть в Демьяне союзника.
И Придворов пишет совершенно развязанное письмо Сталину, но там есть пара интересных страниц. Демьян учит Сталина, как нужно работать в жанре пропаганды, он ссылается на Ленина. Ленин во время гражданской войны говорил Демьяну, что русский мужик не любит воевать.
К слову сказать, самого бы Ильича послать на передовую, интересно, как ему было бы, если бы он, к примеру, попал под штыковую атаку юнкеров.
И вот Ленин просит Демьяна писать о войне весело, озорно, чтобы охотнее шли мужики воевать. И далее Демьян формулирует то, что потом станет основой пропаганды при Сталине — побольше задора и веселья, когда обращаешься к массам.
Заканчивает письмо Демьян совсем похабно, но давая понять, что в борьбе против Троцкого будет на стороне Сталина. Троцкий требовал тогда демократии в партии. Демьян пишет, что какая может быть демократия у мужа с женой? «Если самые лучшие муж с женой заспорят, спор может кончиться тем, что либо муж кого-то вые...т, либо у него жену у..бут»
И далее, ставя себя на одну доску со Сталиным, Демьян веселится: « Я уверен, что мы с вами и от чужого не откажемся, и своего не упустим, а если упустим, так потому, что — «она блядь».
Придворов очень точно обрисовал перспективы партии большевиков, только зря он себя заранее в победители записал на пару со Сталиным, а вот Сталин точно не упустил ни своего, ни чужого.
Сталин, не терпевший панибратства, не только это стерпел, но пока Демьян был ему нужен, прямо таки порхал вокруг поэта. Чего стоит только одно постановление политбюро «О состоянии здоровья тов. Демьяна Бедного».
Демьяна посылают лечиться за границу, и он пишет Сталину, что у него там нашли в моче и прочее. Генсек очень перживал.
Но прошло всего два года, наступил 1930 год, и Демьян написал известный русофобский фельетон «Слезай с печки».
Что интересно, с таким же призывом - «Емеля, слезай с печки»,- выступил не так давно один динамический консерватор, большой любитель опричнины и т. Сталина. Я об этом писал на АПН.
Демьяна прижали, и этот русофоб и песенник тут же написал Сталину, что, видно, «нельзя быть крупным русским поэтом, не оборвав путь катастрофически». Клоун.
Сталин в ответ на русофобию Демьяна пишет так, что, кажется, что бьет его по морде слева направо и справа налево. Сталин откровенно издевается над Демьяном.
Именно на этом хитреце он показывает, что грядет смена курса.
Ну и заканчивая с Демьяном, нельзя не процитировать письмо этого деятеля, которое он пишет Сталину уже в 1935 году, с просьбой дать ему дачу. Это письмо столь слезное, что напоминает своими интонациями известное письмо Ваньки Жукова «на деревню дедушке».
Демьян пишет о своей жуткой судьбе: дачи у него нет, и он вынужден на своей машине (!) просто выезжать за город и снимать там «половину избы».
И это в то время, как: «Поехал я тогда на дачу к Енукидзе… Енукидзе начал с того, что стал в подробностях показывать мне свою — действительно, до невозможности великолепную — дачу. Под конец взмыло у меня горькое чувство, и сказал я доброму хозяину: «Хорошо живешь, Енукидзе. Что я в сравнении с тобою? Я живу в деревне на сеновале». Добрый хозяин, улыбаясь, ожег меня, как хлыстом, таким ответом: «И на сеновале можно хорошо устроиться. Коврами сено устлать. Вот Аванесов так жил». Я буквально опешил перед безмерностью такого бесстыдства».
Далее еще смешнее, но не буду утомлять, желающие сами прочитают, думаю, что Сталин поржал от души, читая это. Дачу, понятно, Демьяну дали.
Не забыл вождь фельетоны и частушки Демьяна, направленные против Троцкого, чуток с антисемитским оттенком.
Такой вот был Демьян и русофоб и антисемит одновременно, что не было редкостью среди русских партийцев, зато машину и дачу имел.
* * *
Письма Сталина скучны, все его попытки как-то «расцветить» свои тексты приводят к обратному результату. Письма выдают очень осторожного и внутренне очень напряженного человека. Это, кстати, отмечал маршал Жуков — что со Сталиным было тяжело общаться именно в силу его внутреннего напряжения.
Вместе с тем, в своих письмах Сталин очень точен, он знает, чего именно хочет от данного человека, он знает, как добиться своего. У Сталина нет никаких двусмысленных формулировок, он стремится к предельной ясности.
Простота и ясность — это очень важно в политике. Сталин был умен, но примитивен. И он создал примитивное общество, увы, которое оказалось неконкурентоспособным в современном мире.
Что касается его умения манипулировать людьми, то это было и у Ленина, да и у многих других лидеров большевиков. Искусство это оттачивалось годами. Дело в том, что профессиональный революционер — это, прежде всего, вербовщик, человек, который работает с другими людьми с целью завербовать их, привлечь в свою организацию.
Не меньшей способностью к вербовке обладают лидеры преступного мира или спецслужбисты.
После Сталина «вербовкой» очень неплохо владели Брежнев — отсюда его долговечность, Андропов — отсюда его роль в новейшей истории, и даже Горбачев умел это делать.
Но практика советской политики, где главное для вождя — умение такой вербовки, оказалась порочной. Советская школа политиков в этом смысле приносит колоссальный вред нам сегодня.
* * *
Что касается криков: «Нам нужен Сталин», то они отдают какой-то придурью. Понятно, что нам нужен не Сталин, а профессионалы у руля. Даже те, которые есть сейчас — и те будут в разы лучше работать, и не только на свою пользу, если хоть в какой-то степени заработает выборная система. Чиновники начнут бояться за свое место, начнется хоть какая-то ротация кадров.
При чем тут Сталин?
