29 марта 2010 года вся страна содрогнулась от теракта в московском метрополитене. Вновь, как в 2004 году, страну облетели кадры разорванных в клочья тел, лежащих в московской подземке. Слезы матерей и немой ужас в глазах выживших. Вновь мы столкнулись с войной не против власти, а против народа России. Безжалостной и беспощадной.
Первой и основной версией силовых структур стал кавказский след. Исполнителей установили быстро — лица смертниц сохранились удивительно хорошо. Обе они оказались уроженками Дагестана. Одна из них — Джанет Абдуллаева, жительница Хасавюрта, отличница в школе, слушательница медресе. Со своим ныне покойным мужем, «эмиром» Хасавюртовского района Умалатом Магомедовым она познакомилась там же. Соответственно, можно предположить, кто и чему в этом медресе учит.
Вторую смертницу, преподавателя информатики Марьям Шарипову 1982 г. р., опознал по фотографии отец, учитель русского языка (!) Расул Магомедов, выразивший немалое удивление этому факту. Брат Марьям, Ильяс Шарипов, был задержан в мае 2008 года. Сначала его обвинили в хранении гранаты, потом в похищении человека, затем в причастности к незаконным вооруженным формированиям, но доказать его причастность тогда не удалось. В данном случае доказывать уже ничего не надо. Высказывал ли Расул Шарипович удивление по поводу своего сына — не сообщается.
Удивительно, что простая констатация фактов причастности кавказского подполья к терактам в Москве вызвала странную реакцию.
Например, известный правозащитник Сергей Ковалёв вместо соболезнования погибшим заявил, что нужно «понять террористов, которые вынуждены пойти на подобные жесткие действия», и в унисон с ним зазвучали голоса менее статусных «защитничков» малых народов поведавших России и миру о бедном, «замученном Кавказе».
Да и сам Кавказ также не отмалчивался. Так, спикер парламента Чеченской республики Дукуваха Абдурахманов соболезнования свои выразил исключительно экстравагантно:
«Категорически неверно называть в первые минуты после теракта — в какой бы географической точке он ни происходил — какой-то регион, говорить «по нашей версии» или «по предварительным данным». Никакой предварительной версии, кроме выдумок, не может быть, потому что нет никаких технических, физиологических, биологических доказательств, никаких свидетелей, — подчеркнул он. — И когда политик высокого ранга необдуманными словами наносит пощечину региону или одному из народов федерации, он должен понимать, что это бумерангом может вернуться в виде удара кулаком».
К слову, «Чечня» во время расследования терактов не прозвучала ни разу. Тут силовые органы проявили к данной республике уважение, чего не скажешь о спикере чеченского парламента, проявившее неуважение к ним, да и в общем-то к нам всем.
Позже, в видеообращении, Доку Умаров сам бросил тень на Чеченскую республику в лице её подполья. Так что теперь г-н Абдурахманов выглядит достаточно глупо.
Тем более, что с «кулаками» Чечни русское общество уже довольно знакомо — и по двум русско-чеченским войнам, и по терактам в ряде российских городов, но об этом скажу ниже.
А вот в чем спикер прав — так это в том, что хорошо, когда преступность не имеет ни рода-племени, ни места жительства. Только вот для кого это хорошо?
Для г-на Абдурахманова и других высокопоставленных чиновников этой республики, оказавшихся неспособными усмирить бандитское подполье? Несомненно. А вот для остального, ни в чем не повинного населения России? Тех самых людей, против которых была развернута война? Имеем ли мы право знать, кто наш враг?
И если след от теракта в Невском экспрессе ведет в Ингушетию, а след от терактов в Москве ведет в Дагестан, то почему мы не должны об этом говорить?
Имеем ли мы право потребовать от власти осуществить локализацию очагов дислокации бандформирований, лишить их источников финансирования, оружия, пресечь каналы поступления продовольствия?
Очевидно, если власть говорит, что терроризм международный, то это ни о чём. С этим невозможно бороться, ибо враг не конкретизирован. В случае, если мы имеем информацию, что такие и вот такие радикальные исламские течения, в массе своей состоящие из представителей таких-то народов, локализованные в следующих населенных пунктах, ведут подготовку к террористическим актам, то мы имеем конкретного врага, которого вполне можно замочить в сортире, а потом, если есть некая эстетическая наклонность, и соскрести со дна канализации, как предлагает Владимир Владимирович.
Замалчивание приводит, прежде всего, не к сохранению межнационального мира в республиках, но к маскированию проблем. Более того, созданная иллюзия благополучия препятствует четкому определению проблемы и поиску методов её решения. Да и сами меры превращаются скорее в полумеры, так как людей в погонах постоянно одергивают из Москвы.
Протоиерей Русской Православной Церкви Всеволод Чаплин в интервью на «Эхо Москвы» заявил, что сейчас нужно научиться жить мирно с кавказским народом, да и вообще, теракты в Москве и Кизляре не должны разрушить межнациональный мир в нашей стране.
Подобное, поистине толстовское, «непротивление злу насилием», исповедуемое не только церковью, но и властью, уже привело к расползанию очага нестабильности на другие северокавказские республики.
Ингушетия и Дагестан — вот вероятные очаги нового вооруженного противостояния. И ситуация там сейчас намного хуже, чем в Чечне, а вот возможностей влиять на нее намного меньше.
И налог (больше похожий на дань) на восстановление Кавказа, которым собрался обложить российский бизнес президент, не решит, а только усугубит ситуацию. Ибо посыл здесь абсолютно очевиден — вы нам теракты, мы вам деньги. И чем больше терактов, тем больше денег.
Очевидно, что Кремль не учится даже на своих собственных ошибках.
Спорно? — Докажем это на примерах.
По словам Рамзана Кадырова, одним из тяжелых последствий вооруженного конфликта в Чеченской Республике стал исход русского населения из республики. Так, в 1989 году В Чечено-Ингушетии проживало 294 тысячи русских, что составляло порядка 30 % от общей численности населения, а город Грозный был преимущественно русским, то к 2002 году русских в Чечне осталось 40,6 тысяч человек, а в Грозном доживает свой век не более 3 тысяч стариков, кому уже некуда ехать.
Прав Рамзан Ахматович, беда непоправимая, да только случилась она не во время войны, а ещё до её начала. И отправная точка известна фактически до минуты.
Чтобы понять, как это случилось, нужно отмотать пленку истории в начало 90-х годов. В мае 1990 года на должность атамана еще не существующего Сунженского отдела Терского казачьего войска был избран Александр Ильич Подколзин. Осознавая растущую опасность для русского населения края со стороны радикально настроенных национал-радикалов, он не стал ждать, а сумел за год поставить под ружьё порядка 3 тысяч казаков, обеспечив физическую защиту более 46 тысяч человек. Это больше, чем все русское население Чечни в настоящее время.
Вскоре патрулирование стало проводиться совместно с милицией. Были остановлены грабежи и нападения бандформирований на русские села. Перед федеральным центром поставлен вопрос о выделении данных областей в Сунженский казачий административный округ с последующим выходом его из состава Чечено-Ингушской республики и присоединением к Ставропольскому краю.
Имели ли русские права требовать этого? Да, так как они:
С казачеством пришлось договариваться. Естественно, всё это многим не нравилось. Началось давление и через федеральную власть, и с помощью местных группировок. Но стартом физического вытеснения и массовых убийств русских в регионе стало убийство атамана.
Это произошло на Православную Пасху, 7 апреля 1991 года. Александр Подколзин был найден мертвым возле своего дома с пятью ножевыми ранениями в спину.
Сразу после этого силами МВД производится разоружение казачьих отрядов самообороны, и уже 27 апреля драка между русскими и ингушами, произошедшая на казачьей свадьбе, заканчивается захватом станицы вооруженными бандитами.
Реакции центра не последовало. И дальше всё пошло по накатанной.
Били с двух сторон. Чеченские и ингушские группировки, враждуя между собой, эффективно объединялись для нападений на русские села. Кто смог, уехал, кто не успел — был убит. Результат этих действий озвучил Рамзан Кадыров.
Справочно сообщим, что казаков в Чеченской республике осталось 4 человека, а в Ингушетии 3. Что же касается Ингушетии, то русских там эпизодически убивают до сих пор.
Со дня этого забытого убийства прошло 19 лет. В них уместились и две чеченские войны, и террористические акты во многих регионах. Захват школы в Беслане и театрального центра на Дубровке. Теракты в метро и на железной дороге. Подрыв Невского экспресса и многое другое.
Какие выводы мы сделали — и сделали ли вообще? Власть продолжает вальсирование на граблях, занимаясь чеченизацией, дагестанизацией и прочей этнизацией вооруженных конфликтов на Северном Кавказе, вливая туда безумные деньги, зарабатываемые всей Россией.
Правозащитники на этом фоне отмечают стремительный рост «ксенофобии» среди русских (не странно ли?)
А русские в массе своей вообще не понимают, что происходит. Поэтому начинать исправление ситуации нужно все-таки с правды. Мы должны назвать этническую преступность и сепаратизм на Северном Кавказе своими именами. Ввести, наконец, на территории некоторых республик военное положение, развязать руки силовым структурам и начать проблему решать — где надо, жестко, а где — с учетом традиций и культуры тех народов, кого это затрагивает.
При этом не нужно бояться, что общество начнет относиться к выходцам из данного региона плохо. Хуже, чем сейчас, уже точно не будет.
Зато это позволит сформировать четкие критерии оценки деятельности глав регионов, руководителей министерств и ведомств, первых лиц государства, в конце концов. И если ведомства «недоглядели», то начальники должны вылетать со своих постов легко и непринужденно. Это позволит и новые подходы найти, и расчистить дорогу молодым управленцам и военным, способным применять адекватные ситуации меры.
Что же касается правды исторической, то не нужно прятать голову в песок, а официально признать этнические чистки в Чечне — геноцидом, при этом найдя и наказав виновных.
А 7 апреля должно стать днем памяти и скорби русского народа.
Это даст хороший сигнал всем заинтересованным сторонам, что за каждого убитого русского придётся ответить.
