Как говорил Ленин, вопрос о власти есть вопрос о собственности.
Две эти сущности находятся между собой в сложной (диалектической, как сказали бы основоположники исторического материализма) взаимозависимости.
Возможные модели общественного устройства в отношении дихотомии власть/собственность, в самом общем приближении, можно разделить на три группы:
1. Власть и собственность разъединены, хотя и взаимосвязаны, находятся в опосредованной зависимости друг от друга, приобретение и того и другого критически зависит от дополнительных факторов.
2. Власть напрямую проистекает из собственности.
3. Собственность напрямую проистекает из власти.
На протяжении большей части истории для России во всех ее государственных метаморфозах был характерен третий вариант — cобственность напрямую проистекает из власти.
В советский период он был реализован почти в стерильной полноте: категория собственности была всецело и предельно жёстко подчинена категории власти.
На рубеже 90-х годов, как известно, в СССР произошла революция. Политическая форма, в которой существовало русское государство, подверглась кардинальной трансформации.
С падением Советского Союза, во-первых, поменялся персональный состав правящего слоя. Хотя большая часть новой элиты происходила из рядов прежней номенклатуры, но это были её дальние эшелоны, при нормальном течении политического процесса они не имели шансов быстро занять ведущие позиции — а перестройка позволила в пару лет «капитанам стать маршалами». Высший слой номенклатуры от власти был отстранён. Главное же — была обрублена жёсткая зависимость власти и собственности.
Поменялись отношения власть-собственность, жёсткая зависимость, и прежняя полная монополия власти на собственность была разрушена.
Далее имелась очень высокая вероятность того, что в новообразованной Российской Федерации окажется реализованной вторая модель: собственность дает власть. Причём реализована в столь же жёсткой, почти предельной форме, в которой предшествующие семьдесят лет была реализована третья модель (власть рождает собственность).
То, что этого не произошло — огромная заслуга Ельцина, причем еще не оцененная. (Как я уже писал в опубликованном на АПН некрологе Ельцину «Нагой зад русской свободы», «Ельцин даже не попытался «наложить лапу» на действительно чудовищно огромные «деньги КПСС», — не попытался стать полным хозяином всей партийной кассы, — то есть самым богатым человеком планеты. Это на самом деле удивительно»).
Россия была довольно близка к установлению модели «собственность дает власть» в эпоху среднего Ельцина (Семибанкирщина и т.п.), но эту возможность быстро прихлопнули. Последний гвоздь, вбитый в её гроб — дело Ходорковского.
И в России установился третий вариант — «Власть и собственность разъединены», причём обе эти категории существовали довольно автономно.
Далее в каждом из этих секторов началась своя борьба за передел сфер влияния.
Если разрушаются прежние отношения, регулирующие собственность, то неизбежно развернётся борьба за новый передел собственности — так происходит всюду и везде, в любой стране, в любую эпоху и при любом режиме. Причём вестись эта борьба будет в предельно жёсткой (тут правильнее говорить даже «предельно жестокой») форме. И предел этой жёсткости-жестокости определяет именно власть: чем она слабее — тем жёстче будет борьба за передел.
Та же история может приключиться и с властью — при разрушении прежнего властного механизма за власть может тоже начаться кровавая борьба без правил.
Но этот сценарий а-ля итальянские республики эпохи Ренессанса не был воплощен в России.
Борьба за передел власти велась намного менее интенсивно — то есть намного менее кроваво и жестоко, чем борьба за передел собственности.
Произошло это, видимо, потому, что в девяностые годы власть оказалась весьма слаба, а прежнюю номенклатуру, «при коммунизме» вкусившую всю полноту радостей власти, но несколько обделённую радостями собственности (ввиду убогости советской материальной сферы) — по первости манила своими огнями именно Собственность.
Когда говорят, что в начале девяностых собственность стали контролировать «бандиты», что борьба за её передел велась «по-бандитски» — имеют ввиду не то, что персонально новые «богатеи» принадлежали к доперестроечному преступному миру.
Отнюдь — большей частью это были представители прежней номенклатуры или прежней «творческой интеллигенции». Но отношения между ними строились именно по законам «бандитского мира» — то есть главную роль играло голое насилие, не скованное никакими моральными нормами.
И естественно, что «бытиё» определило «сознание» новых экономических хозяев России.
«Новый русский» — то есть представитель нового класса собственников — это именно бандит — по своей психологии и моральным нормам.
Ныне первоначальный этап борьбы за передел собственности в современной России в значительной степени завершён.
Приходит черёд борьбе за передел власти.
Дело в том, что, «бандитская психология» сыграла с новым классом собственников злую шутку. «Бандит» не приспособлен мыслить стратегически, на большие промежутки времени, вообще не склонен к рефлексии. «Бандитская психология» просто презирает интеллектуальность. «Бандит» versus «очкастый интеллигент» — общий сюжет.
Поэтому новый российский экономический класс не смог создать надежную защиту своего привилегированного положения, обеспечить сохранение за собой капиталов, добытых нелегким трудом, своей и чужой кровью.
Среди прочих определений того, что есть революция, можно дать и такое: Революция есть процесс замещения одного класса собственников на другой и установления в вопросе собственности новых стабильных отношений.
В этом смысле перестроечная революция еще не закончена.
Новый класс собственников — «бандиты» — не учел того, что говорил Ленин: «Самым главным вопросом всякой революции является вопрос о государственной власти» (см. ППС, т. XXI, стр. 142).
Как, опять же, хорошо известно, вслед за избранием Путина большую часть правящего Россией политического класса составили бывшие «чекисты» — то есть те, кто так или иначе в советской, дореволюционной жизни был связан с КГБ. Точнее, та часть «выходцев из спецслужб», кто не смог или не захотел в начале 90-х полностью порвать с «органами» и всецело уйти в «бизнес» или в «бандиты» (что тогда было почти одно и то же).
Затем Путину и этой стоящей за ним прослойке удалось значительно, по сравнению с ельцинской эпохой, укрепить административный аппарат — т.е. власть, придать ей известную дееспособность.
Естественно, после этого встал вопрос — на что, на решение каких задач эту дееспособность обратить.
Ответ напрашивался сам собой. В течение долгих постперестроеченых лет эти люди наблюдали, как «жируют» новые собственники, сами же они могли позволить себе лишь значительно более скромный образ жизни.
Как пишет современный украинский коммунист Пётр Симоненко (до перестроечной революции он был секретарем ЦК ЛКСМ Украины, после — первый секретарь ЦК Коммунистической партии Украины (КПУ), руководитель фракции КПУ в Верховной раде). «Существуют два пути установления власти: завоевание собственности и завоевание государственной власти. Можно, обладая собственностью, взять власть под свой контроль. Можно, обладая властью, контролировать собственность. Первый путь — классический, буржуазный. Второй — революционный, социалистический, его открыли и реализовали большевики в 1917 году».
Полностью подчинив своему контролю Власть, новая правящая административная элита стала прибирать к рукам и Собственность.
Однако любой передел сопровождается борьбой не только переделывающих и переделываемых. Но — зачастую ещё более жестокой — борьбой внутри самих переделывателей.
Тем более что теперь ставки в этой борьбе очень высоки: победитель получит и Власть и Деньги — то есть всё.
В начале 90-х «бандиты» — среди них было изрядно и бывших «чекистов», мочили друг друга по «бандитским правилам» — то есть громко, со стрельбой и взрывами прямо в общественных местах.
Ныне борьба разворачивается внутри теперешней правящей прослойки.
Однако она проходит с применением несколько иного инструментария и иных правил приличия.
Борьба за власть почти всегда бывает не менее кровавой, жесткой и не менее «без правил», чем борьба за передел собственности — но почти всегда она в значительно большей степени скрыта от глаз широкой публики.
Кроме того, «чекисты» пользуют иные приемы — вместо снайперов идут следователи и прокуроры, вместо пошлого отстрела киллером на месте — фабрикация уголовных дел и тонкая инсценировка гибели от катастроф и болезней, вместо паяльника и заливания в бетон преимущественно применяются аресты, чистосердечная дача показаний, судебные процессы по обвинению в коррупции, экономических преступлениях, иногда измене Родине и шпионаже, просто безвременные уходы из жизни с последующим почетным караулом из скорбящих товарищей, или, на самых жёстких этапах борьбы — расстрелы по приговорам судов, обычных или чрезвычайных.
В двадцатом веке большая часть самых экономически развитых государств прияла у себя парламентско-демократическую, «буржуазную» форму политического устройства.
В России до сих пор принято считать, что это было связано со «страхом правящих классов перед революционными движением масс», страхом перед «примером Октября» или, в несколько иной формулировке — есть результат борьбы трудящихся классов за свои права.
Однако не в меньшей — если не в большей — степени это связано с тем, что парламентская демократия есть система сдержек и противовесов, которая не даёт ни одной из групп получить преимущество над другими, жестко задаёт правила игры и контролирует, чтобы всё держалось в «цивилизованных рамках». Элита получает возможность с минимальными издержками, «цивилизованно» вести борьбу внутри себя за власть и деньги.
В постперестроечной России (стараниями того же нового правящего слоя) этой системы сдержек и противовесов создано не было.
Но в отсутствие системы таких сдержек борьба за власть чаще всего происходит в максимально жесткой и кровавой форме. Но «море крови» противоречит интересам и самого правящего слоя, и «населения» — ведь желание «представителей элиты» — это быть живым и богатым, а не мертвым. Что же до «народа» — то старую грустную мудрость про «паны дерутся, а у холопов чубы трещат» — никто не отменял.
В современной, путинской России, однако, такой кровавой борьбы не наблюдается. Борьба за Власть и Деньги, конечно, идет, но в относительно цивилизованных рамках, и подавляющее число её участников, проиграв схватку, не теряют свои жизни, а очень многие — не теряют даже свободу.
Что, конечно, много комфортнее не только для проигравших, но и для победителей — ведь они понимают, что никто не застрахован от проигрыша в следующем раунде.
Создание этой, относительно бескровной системы «разруливания отношений» в правящем слое — всецело заслуга Путина.
В условиях полного отсутствия устоявшихся социальных институтов, упорядоченного механизма отбора представителей правящего слоя, авторитетных в обществе моральных норм, отсутствия обратных связей и между управляемыми и управляющими и в самом правящем слое — задача перед Путиным стояла архитрудная.
С которой он, тем не менее, справился.
И именно это является Главным достижением Путина, именно за это его так любит вся правящая «элита», именно в этом заключается секрет его политического долголетия, несменяемости и безальтернативности.
Именно для выполнения этой задачи Путин и был поставлен Ельциным во власть — и с поставленной задачей Путин и его команда блестяще справились.
Для своего класса, класса правящей бюрократии, Путин, действительно, — великий политик.
Что касается благополучия «населения», «суверенитета страны» и прочих нацпроектов и нанотехнологий — то это все не более чем необходимый фон для выполнения главной задачи. Им никто ничего не обещал.
Статья из цикла «Особенности капитализма в России».
Предыдущие части:
Особенности капитализма в России 2. Россия: государственный компрадорский капитализм и интеллигенция.
