Чтобы удержать власть, советские вожди должны были вовремя определять необходимость смены вех. При этом одинаково важно не забегать вперёд идеологического времени и не отставать. Главное – не верность догматам самим по себе и не их истинность либо популярность; важнее всего, чтобы они позволяли защищать рубежи идеократии. Все, что этому способствует, и есть истинно революционное или демократическое (в зависимости от принятого идеологического языка). То, что препятствует самосохранению режима, даже если это верноподданнические идеологические заклинания, есть штрейкбрехерство, оппортунизм, идеологическая слепота. Оппортунистами были при Ленине – Плеханов, при Сталине – Троцкий, при Хрущёве – Молотов, при Горбачёве – Лигачев. Наибольшие шансы возглавить режим имеет тот, кто ощутит идеологическую доминанту времени и сумеет её реализовать. История показывает, что в вожди пробивалась наиболее соответствующая идеологической задаче эпохи фигура: Ленин – для захвата власти, Сталин – для тотальной экспансии, Хрущёв – для вынужденных отступлений и компенсирующих контрнаступлений, Брежнев – для перехода к тотальной обороне, Горбачёв – для фронтального отступления и мимикрии. Субъективный фактор, конечно, накладывает свой отпечаток: степень беспринципности партийного лидера, его долголетие могут удлинить этап, а ошибки либо смерть – сократить его. Но сами периоды экспансии и обороны идеократии вполне объективны.
Выбираясь из чёрной дыры идеологической мании – коммунизма, общество проходит более «мягкие» идеологические круги. Этот процесс может протекать сравнительно безболезненно и кратковременно, но можно и надолго застрять в очередной форме идеологического помешательства. Когда Россия выжила при сталинизме-коммунизме, ей было суждено пройти круги прельщения социализмом (окончательное построение социализма – при Хрущёве; развитое социалистическое общество – при Брежневе). В эти периоды режим был вынужден отменить тотальный террор и постепенно ослабить контроль над обществом. Не имея сил на прямое разрушение, злая воля инфицирует жизнь, паразитирует на положительных импульсах, фальсифицирует подлинные ценности, взнуздывая их до абсурда. Наступил момент, когда ради сохранения власти номенклатура отказывается от идеологических догм и даже отдает на заклание партию, идёт на беспрецедентную мимикрию – радикальную смену лозунгов для сохранения власти. От коммунистического самоистребления и социалистического самообмана идеократия переходит к тактике паразитирования на антикоммунистической реакции общества и стремлении людей к традиционным жизненным ценностям.
С начала девяностых годов страна входит в следующий идеологический пояс: либерал-большевизм – идеология третьего порядка, не требующая тотального разрушения и самоистребления (как при коммунизме), не декларирующая ложные идеалы (как при социализме), а провозглашающая ценности положительные, но гипертрофированные и потому искаженные. Либерал-большевизм навязывает псевдолиберальные ценности, абсолютизируя понятия свободы, демократии, рынка. Он не имеет отношения к подлинным идеалам либеральной демократии, так же как социализм – к социальному равенству и справедливости. Если коммуносоциализм – это антирыночная утопия, то либерал-большевизм – утопия рыночная, насаждаемая средствами государственного принуждения. В отличие от агрессивного интернационализма в коммунизме и агрессивного национализма в фашизме, либерал-большевизм разлагает остатки традиционного религиозно-нравственного микрокосма внедрением общечеловеческих ценностей, общества потребления, единого мирового порядка. При видимой противоположности коммуносоциализму и фашизму либерал-большевизм имеет с ними общие основы: атеизм и агрессивная антидуховность; обман и демагогия, имморализм, беспринципность, возведенные в принцип; ограниченность и разорванность сознания, склонного к разного рода фобиям, массовым психозам, истериям; атрофированность правосознания, исторической памяти и национального самосознания; партийный подход, безжалостное отношение к идейным противникам, которые воспринимаются как нелюди. При любой разновидности идеократический режим способен править только ложью и насилием.
Разваливающийся режим с помощью Ельцина хоронит под собой государство. После краха коммунистического тоталитаризма (всевластия государства) маятник идеократии качнулся к либерал-большевистскому разрушению государственности и подавлению национального достоинства русского государствообразующего народа. На неизбежной реакции защиты национально-государственного организма паразитирует идеомания этатизма (гипертрофия роли государства) и шовинизма (абсолютизация государствообразующего народа). Националистическая одержимость не присуща русскому народу, но определённые силы стремятся пробудить её в современной России. В каждый исторический момент важно отделить положительные тенденции от паразитирующих на них духов.
Границы возможных изменений в каждый период определяются состоянием ведущего слоя общества. Каковы были качества «элиты» к моменту разрушения коммунистического режима в начале девяностых годов?
Диссиденты, боровшиеся с режимом, либо занимались неполитической правозащитной деятельностью, либо в условиях гонений проявляли политическую активность в болезненных формах. Ненависть к режиму они переносили на Россию, вступали в контакт с зарубежными организациями, заинтересованными в разрушении страны, что делало их вольными или невольными проводниками враждебных России интересов. Общественные деятели, которые формировались вне партии, были способны на гражданское мужество, героизм в противостоянии насилию, но лишены политических навыков. Эти люди раскрывают свои достоинства в ситуации борьбы, но теряются в условиях мирного политического созидания. Примером является парламентская деятельность некоторых диссидентов.
Практически все политизированные элементы входили в КПСС, ибо партийный билет являлся допуском к общественной деятельности. Поэтому политически активные члены общества воспитывались в сфере искаженного идеологией мировоззрения, что не могло не сказаться на их человеческих качествах. Сознание номенклатурных работников ограничено атеистическими, материалистическими, классовыми идеологическими предрассудками. Они не были способны сполна осознать реальность и адекватно в ней ориентироваться. Советская бюрократия, «привыкшая трепетать, угождать и не иметь своих убеждений» (И.А. Ильин), отличалась беспринципностью. Её основные профессиональные навыки – аппаратная интрига, угодливость перед начальством, унижение подчиненных. В искаженном партийном сознании национальные интересы уступали идеологическим (как повелось с Брестского мира). Партийная номенклатура вобрала в себя духовных бомжей разных наций, людей, не обретших дома в своей национальной культуре. Интернациональный люмпен не мог породить тип национального реформатора, который необходим стране в период грозных испытаний.
Лучшее, что смогла произвести эта среда, – Горбачёв, который был наиболее умным из членов Политбюро. Но и ему не удалось вырваться из плена догм. На примере Горбачёва видно, что идеология формирует тип руководителя, в котором человеческие достоинства подавляются и блокируются общеидеологической атмосферой. Чем больше в нём проявлялись человеческие достоинства, тем слабее он оказывался как политик в атмосфере разлагающейся идеократии. Поэтому необузданная энергия сменялась в нём апатией, жёсткость к конкурентам – безвольными компромиссами, самоуверенность – робостью. В результате, имея неограниченную власть, он упустил все возможности. Партийный вождь по природе вещей не способен превратиться в национального лидера, которому были бы открыты духовные основы, историческое назначение России, состояние и потребности общества. Но и вне КПСС условий для этого не было. Умонастроением номенклатуры и определился облик реформ 1985–1991 годов: уступки при сохранении системы, полумеры, которые усугубляли проблемы, лавирование, которое заводило в новые тупики, судорожные попытки отстоять последние идеологические рубежи, завершившиеся полным крахом.
С августа 1991 года к власти прорвались кадры второго эшелона номенклатуры, поднаторевшие в аппаратных войнах, изголодавшиеся по высшей власти и абсолютно циничные. Какие моральные нормы сдерживали их, когда рухнула система взаимоконтроля номенклатурной стаи? В ситуации полного произвола они проявили аморализм в средствах борьбы, необузданную алчность при распределении государственной собственности. «Элита» страны породит пародию на граждан свободного государства – новых русских.
В условиях духовного разложения иначе и быть не могло. Мы были исторически приговорены к тому, что период распада обломков тоталитаризма будет длительным и мучительным. Долго ещё трупный яд коммунизма будет отравлять нашу жизнь, в то время как клетки национального организма восстанавливаются медленно и болезненно. Как участники трагических событий, мы остро переживаем происходящее. Развал великого государства и жестокое ограбление народа кучкой нуворишей, бесстыдная ложь, наглый обман властителей, насилие и разбой – эта общая беда терзает наши души, лишает жизненных ориентиров. Одних это повергало в отчаяние и безысходность, других толкало к слепой агрессии. Казалось – невозможно разумное сопротивление. Но катастрофы XX века не только принесли невиданные потери и невероятные страдания – они одарили нас опытом, который может стать залогом возрождения России.
Многое из происходившего после революции августа 1991 года объясняется противоречивостью процесса оздоровления, в котором проблески памяти и сознания общества чередуются с рецидивами помутнения. Когда в результате массового общественного протеста рухнула коммунистическая система, инстинкт самосохранения вынудил старое и новое поколения номенклатуры объединиться в замене социализма капитализмом, но при условии, что капиталистами станут коммунистические кадры. Этим объясняется бескровность августовской революции.
Между разными политическими поколениями существует генетическая связь. В советское время политический слой мобилизовывался из идеологически ориентированных элементов всех народов СССР, взращивался и воспитывался в отрыве от национальных культур, в искусственном номенклатурном социуме, в атмосфере искаженных ценностей. Номенклатура обладала свойствами интернационального люмпена – была деклассированной (по отношению к традиционному социуму) и денационализированной (с атрофированными исторической памятью и национальным самосознанием, без чувства родственности народу, культуре, государству). Безудержная борьба за власть как средство самосохранения интерлюмпена и была проводником идеологического задания режима в каждый исторический период. И перестроечное поколение политиков взращено во внеисторическом пространстве утопии, вне органичного жизненного уклада. Идеологический утопизм обрывает связи с национальной культурой, с традициями; утративший национальные корни человек всегда беспринципен. Когда рухнула система, в которой формировался правящий слой, обнажилась его природа: без идеологических авторитетов вчерашние циники объединились в шкурных интересах власти и обогащения. Поэтому они так легко изменили партийным догмам. «Не удивительно, что эта элита унаследовала многие ментальные привычки, функционально-ролевые установки и модели поведения, свойственные её исторической предшественнице (отношение к гражданам как к подчиненным; ориентацию на критерии политической целесообразности, на постоянное и приоритетное использование политических регуляторов властных отношений независимо от их легализованности и опосредованности правом; использование по преимуществу теневых и полутеневых способов принятия решений как метода подбора кадров; ориентацию на решение в первую очередь собственных проблем и безразличие к делам общества)» (В.Н. Руденкин).
Коммунодемократия представляет собой сплетение псевдолиберальных догм с коммунистическим менталитетом. Потеряв партию и союзную власть, сообщество идеоманов переходит к разрушению государственности, разложению остатков базовых ценностей и форм жизни русской цивилизации. Идеомания меняет знак: деспотические правители-коммунисты мимикрируют в разрушителей и разлагателей-демократов. Мишура либерально-демократических лозунгов обволакивает сознание людей и нейтрализует общественный протест. Всенародно избранный, безальтернативный гарант демократии и конституции расстреливает конституцию вместе с парламентом и гражданами страны в октябре 1993 года, демократы-реформаторы оборачиваются беспринципными грабителями с большевистскими наклонностями; свободные демократические выборы, независимость средств массовой информации оказываются демобилизующими общество фикциями; конгрессы граждан и договоры об общественном согласии прикрывают насаждаемый раскол общества на избранных и отверженных, которые клеймятся как враги народа (национал-патриоты, красно-коричневые, коммунофашисты).
Разрушительность ельцинских реформ предопределена безродностью постсоветских элит, которые, по меткому предвидению В.В. Розанова, «разорвали бы на клочки Россию и роздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за “рюмочку” похвалы».
Эффективные реформы естественно было бы начать с превращения государственных предприятий в полноценные рыночные субъекты. По мере проведения справедливой приватизации государство могло бы предоставлять собственникам необходимые для рыночного существования полномочия, в том числе и право формировать цены. В этом случае не было бы резкого роста цен и галопирующей инфляции, невиданного обнищания населения. Логика экономических реформ в пост-тоталитарном государстве была продемонстрирована отцом экономического чуда в ФРГ Людвигом Экхардом: вначале демонополизация экономики, затем приватизация. И только по мере формирования в ФРГ рыночного сектора экономики и становления полноценных рыночных субъектов государство постепенно отменяло контроль над ценами. В частности, либерализация цен на энергоносители была проведена только к началу шестидесятых годов. Но так как в планы режима не входило создание эффективной экономики и повышение благосостояния граждан, в России сделано было всё иначе.
«Либерализация цен» по Гайдару не имела к подлинной либерализации экономики никакого отношения. Снятие контроля государства над ценами в условиях монополистической полугосударственной-получастной экономики резко ускорило расхищение государственного капитала новым правящим слоем. Приватизация по Чубайсу оказалась распределением государственной собственности номенклатурой, представители которой по своему происхождению и профессиональным навыкам не были способны стать эффективными собственниками. Получил невиданные возможности для обогащения теневой и криминальный капитал. Это не могло не привести к длительному периоду перераспределения собственности, в ходе которого значительная часть производительных сил оказалась рассеянной и парализованной. От «народной» приватизации была отторгнута большая часть общества.
Что приобрела Россия за десятилетие радикальных экономических реформ? «Форсированная приватизация дала российскому бюджету меньше 9 млрд. долларов (это в 12 раз /!/ меньше, чем от своей приватизации получила Боливия: больше 90 млрд. долларов). Появление узкого слоя «олигархов». Обвальное падение уровня жизни миллионов россиян. Среднемесячную зарплату, равную 183 долларам США (при этом зарплата 10% работающих по найму россиян составляет 20 долларов в месяц). Падение доли оплаты труда в валовом внутреннем продукте в 2,4 раза. Теневую экономику, адекватную 25% официальной. Колоссальные межотраслевые диспропорции в зарплате (от 22 275 рублей в газовой промышленности, что в десять раз выше прожиточного минимума, до 2042 рублей в сельском хозяйстве, что почти на 200 рублей меньше прожиточного минимума). 3,5 миллиона бомжей. 1,2 миллиона уличных проституток, 5 миллионов беспризорников (больше, чем в послевоенный 1947 год). Утрату целых научных направлений в оборонной промышленности, физике, химии, биологии, археологии, истории. Угрозу депопуляции. Коррупцию, превратившуюся в серьезную угрозу национальной безопасности» (В.Н. Руденкин).
Результаты подобных «реформ» оказались бедственными. Были разрушены отечественное производство, наука, прекратилось развитие высоких технологий и воспроизводство квалифицированных кадров. Треть научных кадров – наиболее дееспособных – работает за границей. Значительная часть наиболее ценных научных разработок продана на Запад за бесценок. Всё это подрывает обороноспособность России. Россия стала источником сотен миллиардов долларов прямых и косвенных инвестиций в экономику западных стран – за счёт бегства капитала, а также невыгодного перераспределения сырьевых, человеческих ресурсов и научных разработок. Невиданное обогащение малочисленной группы не могло не привести к обнищанию большинства населения страны. Подобные «реформы» отводят России роль страны, производящей сырье и энергию, накапливающей вредные отходы, страны с бедствующим и деградирующим населением. В результате впервые после Великой Отечественной войны в России начался процесс сокращения населения – примерно миллион в год.
Что подвинуло Ельцина и его окружение на действия, несущие стране и народу новые бедствия? Основные психологические установки и профессиональные навыки Ельцина сформировались карьерой партаппаратчика. Назначение и деятельность партийного номенклатурщика мало связаны с жизненными нуждами подведомственной территории или организации, его карьера определяется законами функционирования партийно-бюрократической машины. Борьба за выживание в номенклатуре культивировала раболепие перед вышестоящими, жёсткость и грубость по отношению к нижестоящим, перманентные интриги, декларирование идеологических догм при идейной беспринципности (что позволяло быстро менять позиции по мере изменения генеральной линии партии), стремление примкнуть к господствующему клану, серость и безликость (чтобы не раздражать идеологический контроль), руководство по циркулярам сверху. Этими качествами в избытке обладал Ельцин, который, будучи высокопоставленным партийным функционером, верой и правдой служил коммунистическому режиму, в частности, с энтузиазмом рушил храмы в Свердловской области и приказал уничтожить дом Ипатьевых, в котором была расстреляна семья императора Николая II. На Пленуме ЦК КПСС в 1988 году в ответ на обвинения со стороны высшего партийного руководства Ельцин признал их и покаялся. Опальный номенклатурщик, проявивший раболепие и беспринципность, вызвал жалость у столичной интеллигенции и был наделен ореолом мученика. Помимо этого он проявил безудержную жажду власти и способность к аппаратной интриге (менее всего в партийных кабинетах обучали политике как искусству управления государством).
Полная беспринципность проявилась в поспешной смене лозунгов. Все «демократы» сохраняли партбилеты до тех пор, пока это было выгодно. Демократический жаргон был усвоен с такой же легкостью, с какой совсем недавно использовалась коммунистическая риторика. Сознание же и политические инстинкты остались большевистскими: до основания всё разрушить, чтобы строить очередную утопию, кто не с нами, тот против нас… На этом Ельцин обошел своего основного конкурента – более нравственного Горбачёва, который не решался явно игнорировать действующие законы и манипулировать Конституцией. Ельцин побеждал политических оппонентов, нанося неожиданные удары, вербуя противников, попирая нравственные и правовые нормы, проявляя мелочную мстительность. Но каждая его победа – это очередной удар, разрушающий Россию.
После развала СССР команда Ельцина приступила к созданию социальной и политической базы нового режима. Из возможных вариантов экономической реформы был выбран тот, который наиболее способствовал формированию класса избранных – верной опоры режима. Новая правящая номенклатура сложилась из альянса «бывших» – партийно-комсомольского актива и новоявленных «демократов». Губернаторы и «представители» всех рангов начали создавать коммерческие структуры, получающие через них же льготные условия, «отписывать» на родственников и близких земли и недвижимость. В слой избранных попадают и те коммерческие структуры, которые принимают условия коррумпированной связи с новой номенклатурой. В так называемом рынке серьезный первоначальный капитал можно было получить только через централизованно-бюрократические связи: партийные или комсомольские деньги, льготные кредиты, лицензии на распродажу природных ресурсов, распределение западных кредитов, допущение к приватизации предприятий, недвижимости...
Режим не ведёт борьбы с организованной преступностью, чем создает для криминального капитала невиданно благоприятные условия. Львиную долю прибыли скрывают и коммерческие торговые структуры. Ещё одна группа, входящая в слой избранных, – представители зарубежного авантюристического капитала. Для инвестиций солидного капитала в производство условий не создается. Экономика искусственно задерживается на этапе торгового и финансового капитала, когда самоубийственны всякие инвестиции в производство. Зона сверхприбылей – это торговые и финансовые спекуляции, особенно выгодные при зарубежном участии.
Таким образом, логика и направленность экономических «реформ» диктовались шкурными интересами правящей элиты. Избранные стремятся к тому, чтобы принятые меры были быстрыми и необратимыми. Псевдолиберальной риторикой прикрывается деятельность по грандиозному расхищению национального достояния узкой группой за счёт невиданного по темпам и масштабам обнищания большинства. Припавшие к этой кормушке будут защищать режим всеми силами. Таким образом, слой избранных объединен стремлением к безудержному обогащению и бесконтрольной власти.
В приближенные допущена предварительно обездоленная интеллигенция – за пропагандистское оправдание режима. Журналистский корпус – за раболепную службу – на сытых хлебах. Но часть гуманитарной «элиты» продалась за право показывать кукиш не в кармане, а на глазах у всех, за «свободомыслие на темы секса и прочей неполитической мишуры» (фраза из газеты того времени). Многие – за свободу рук в лавочном бизнесе: сдаче в аренду площадей музеев, театров, библиотек, приобщении к всеобщей торгашеской одержимости. Режим стремится привлечь на свою сторону молодежь - культивированием безответственного образа жизни. По признаку верности фильтруется руководство силовых структур.
По мере того, как выявлялась абсурдность экономических «реформ», затеянных Гайдаром и компанией, всё чаще можно было услышать, что Гайдар был идеалистом, его не поняли одни или обманули другие. Но отягощенные знанием законов рыночной экономики «реформаторы» не могли не понимать очевидные вещи. Где нет рыночных субъектов, невозможны рыночные отношения и рыночные цены. Если государство отменяет контроль над ценами в государственной монополизированной экономике, то это не либерализация, ибо отныне цены диктуются монополиями. Если верховная власть бросает государственную собственность на расхищение, то её растащат те, кто фактически ею распоряжается: бюрократия и её социально близкие – родственные коммерческие структуры, а также криминальный капитал. Коммунистическую номенклатуру не могли сдерживать какие-либо аскетические принципы самоограничения, поэтому с революции августа 1991 года началось скоротечное слияние власти и капитала. Такой экономический переворот неизбежно разрушает передовые отрасли промышленности, подавляет производителей. Невиданное обогащение меньшинства могло проходить только за счёт массового обнищания остальных. При этом неизбежна зависимость от индустриальных стран, которые вряд ли обладают избытком альтруизма к богатейшей стране, лишённой государственных средств защиты.
Гайдар ведал, что творил, хотя его трудно обвинить в стремлении к обогащению. Он душу положил на воплощение утопии либеральной западнической интеллигенции: если большая часть российской экономики неэффективна, то дешевле не реформировать, а разрушить её; развивать следует только топливно-энергетический комплекс, а на продажу сырья можно завалить Россию импортом товаров потребления. Мощный военно-промышленный комплекс, якобы, подпитывает имперские притязания России, пугает цивилизованный Запад, да и внутренние проблемы мешает решать. Поэтому Гайдар и ставил перед собой соответствующие цели: минимум государства, вырвать зубы у военно-промышленного монстра – ВПК подлежит разрушению. При такой маниакальности в разрушении «старого» и построении «нового» трудно считать Гайдара мечтательным идеалистом, скорее это типичный утопист-революционер. Утопическое беспринципное сознание очень услужливо: понимает то, что выгодно понимать, и не хочет понять вещи нелицеприятные.
Гайдара вполне правомочно назвать анти-Экхардом. немецкий реформатор Людвиг Экхард в разоренной после войны стране проводил рыночные преобразования с основной целью: благосостояние для всех. Соответствуют этой цели и результаты германского чуда. Чем бы не руководствовались «реформаторы», они целенаправленно создавали условия для захвата государственной собственности правящим слоем. Алгоритм системы номенклатурного капитализма - распределение собственности чиновниками в руки приближенных лиц или структур. Поэтом в России ни одно крупное состояние не создано помимо чиновничьего расхищения. Все политические пертурбации обусловлены захватом собственности номенклатурой, борьбой её кланов за перераспределение и контроль над основными «пакетами» ресурсов. Невозможно было не понимать очевидного: необузданное обогащение элиты может проходить только за счёт обнищания населения, деградации общества, разрушения экономики и государства.
Когда революционеры выполнили свою роль (разрушили отечественное производство, расчленили правовое пространство, создав благоприятную среду для коррупции и криминального бизнеса), в конце 1992 года на смену приходят хозяева - правительство сырьевиков под руководством Черномырдина. То, что было навязано, вовсе не является вариантом дикого капитализма, типа раннеамериканского. Партийная бюрократия и государственное чиновничество превращаются в правящий класс нового строя – номенклатурного капитализма; новые капиталисты сохраняют прежний коммунистический аппаратно-партийный менталитет. Все крупные состояния в России произросли из самых разнообразных источников, за исключением экономических. Партийные или комсомольские деньги, льготные кредиты государственного банка, распределение западных кредитов, лицензии на вывоз сырья и льготные таможенные тарифы, государственные заказы, льготные поставки, дотации, бюрократическое допущение к приватизации выгодных объектов государственной собственности по бросовым ценам - что-либо из этого обязательно отыщется в первоначальном накоплении капитала всех отечественных нуворишей. Кому быть богатым, решали не объективные законы экономики, а вполне конкретные бюрократические субъекты - чиновники, поэтому капитал впрямую зависел от чиновничьей поддержки. Кроме того, были созданы льготные условия для легализации криминального капитала. Поэтому в другом измерении этот капитализм можно характеризовать как бюрократически-мафиозный.
Номенклатурный капитал был сформирован насильственным захватом государственной собственности, номенклатурный бизнес действовал вне рискованной сферы рынка и охранялся системой государственно-чиновничьей опеки, обогащался не свободной конкуренцией, а бюрократическим распределением национального достояния. «Как и для всякой “партии меньшинства”, удерживающей власть с помощью обмана и насилия, тайной политики и дипломатии, главным принципом номенклатурного бизнеса является единство… Любая оппозиция, любое обращение к потребителю, минуя коллективную номенклатурную волю, преследуется неукоснительно и беспощадно» (А.С.Панарин). Бюрократически-номенклатурный капитал не может разориться, но способен разорить страну, поэтому он враждебен и нищенствующему большинству, и отечественному производителю, среднему и мелкому предпринимателю.
Задумали и проводили реформы люди, называющие себя демократами, либералами, рыночниками. Но, изъясняясь на псевдолиберальном и псевдодемократическом новоязе, они сохранили большевистский менталитет. В политической деятельности они руководствовались большевистскими методами – ложью и насилием. Американец, нобелевский лауреат, главный экономист Всемирного банка Джозеф Стиглиц характеризовал реформаторскую деятельность Гайдара и Чубайса как «большевистские подходы к рыночным реформам… грабительскую приватизацию». Либерал-большевики раскололи Россию на две страны – малочисленное сословие новых русских, захватившее богатства страны, и нищенствующее большинство населения. Материальное и духовное «кровоснабжение» единого национально-государственного организма нарушено. Бедствия начала девяностых годов невозможно объяснить трудностями переходного периода, оправдать издержками реформ или наследием проклятого прошлого. Всё происшедшее является результатом целенаправленных действий. Встает вопрос: кого и с какой целью?
Логика разрушительных «реформ» в России подозрительно соответствует жизненным интересам стран золотого миллиарда. Чтобы прибрать к рукам богатейшие природные ресурсы России, необходимо лишить страну обороноспособности. Реформы по шпаргалке Международного валютного фонда разрушили отечественный военно-промышленный комплекс, который располагал современными технологиями, после чего начался невиданный вывоз российского сырья. Мировой финансовой олигархии также необходим огромный российский рынок сбыта для своих товаров. Многие войны велись за захват источников сырья и рынков сбыта. Российские «реформаторы» в мирное время уничтожают отечественных товаропроизводителей, сельское хозяйство превращается в натуральное, когда люди выращивают только на свой прокорм, а магазины городов торгуют низкокачественным зарубежным продовольствием. Индустриальным странам нужна свалка грязных технологий, в которую на наших глазах превращается Россия: отовсюду к нам явно и тайно везут для захоронения радиоактивные и ядовитые вещества. Им нужны наши научные и культурные достижения – в России рушится уникальная система образования, науки, бедствует культура, вытесняется традиционная религиозность. Организована утечка мозгов – лучшие российские учёные и деятели культуры за мизерную плату окормляют тамошние университеты и концертные залы. Бездуховность – это смерть нации.
Всё это было бы невозможно без альянса мировой финансовой олигархии с российским правящим слоем. Новым властителям нужна бесконтрольная власть и безудержное обогащение. Но для этого надо было разрушить государство, армию, экономику, культуру. В результате совпадения интересов отечественной и международной олигархии в стране установлен режим номенклатурного капитализма, или бюрократически-мафиозного рынка, при котором невиданное обогащение малой кучки происходит путем ограбления большинства населения. Стремительное обнищание и люмпенизация населения создают социальную базу для тоталитарного реванша, а значит, лишают властителей долговременных перспектив и гарантий. Насильственный захват общенациональной собственности ввергает страну в длительный период перераспределения капитала. Ибо те, кто умеет только захватывать и давить конкурентов, не способны рентабельно распорядиться капиталом. Потомкам номенклатурных и мафиозных капиталистов не у кого наследовать способность сохранить и приумножить капитал: новое время создаст другие условия и потребует новых качеств. По законам природы (или экономики) капитал рано или поздно концентрируется в руках эффективных собственников, способных нести бремя эффективного управления крупной собственностью в интересах своих и общества.
Если бы властный слой руководствовался не сиюминутным обогащением, а своими долговременными интересами, то он создал бы стабильную органичную общественно-экономическую систему. Разумный эгоизм власти подсказал бы руководствоваться общенациональными интересами. Для этого реформы нужно было бы ориентировать на максимальное смягчение и сокращение объективного периода перераспределения капитала. Это значит, что реформаторы должны были, прежде всего, создавать условия для формирования широкого класса эффективных собственников – среднего класса, в котором конкуренция выделила бы сословие крупных собственников.
Перед ликом национальной катастрофы было необходимо единство национального сопротивления, которое позволяло осознать, что честных людей – абсолютное большинство в стране. Вопреки навязываемому развалу и раздору русские люди должны чувствовать себя жильцами своей страны, гражданами общего государственного дома. Национальное единение позволяет узнавать друг друга и бережно сохранять и единить силы: честным людям поддержать честных, обездоленным - доверить свой голос достойному; определяя, кто есть кто, не прельщаться словоблудьем, но судить по жизненной позиции и делам политика, ибо многие на выборах говорят правильно, но по делам их и судите их. Будущее России определят не духовно интернированные мегаполисы, а русская глубинка, провинция, которая жива и до сего дня рождает уникальные самородки.
