Библейский Ной, этот второй Адам, а также ветхозаветный Дионис, — и одновременно Мидас, сам испытавший чары Бога, — во дни наши напоминает о себе, вовсе не предпотопными элементами бытия, но мерзостью нового Хама.
Только не одних братьев зазывает теперь Хам узрить наготу отца своего, — горе! нет у нынешнего Хама братьев, чтобы пресечь преступление! — весь мир запросто приглашается поучаствовать в повторении греха, ведь цена входа в шатёр не дороже книжки: извечная тенденция к демократизации богохульства, свойственная каждому купчику во имя процветания лавчонки!
Я не читал Лауры, ни в оригинале, ни в переводе. Черновики, даже в обложке, произведением искусства быть не могут; не только в юридическом, но и в артистическом своём завещании Набоков соглашается со мной, а не с сидельцем, уже четвёртое десятилетие вытворяющим несусветицу с наследством автора Дара (см., например, решение Фёдора не завершать книгу об отце, поступок, который стал бы «кощунством» — данный термин откровенно употребляется Владимиром Набоковым: Дар, глава вторая).
Рукописи литераторов надобно не публиковать подделкой под книгу, и не продавать с аукционов, но передавать специалистам для исследования.
Почему же, более трети века продолжается барышническая истерия вокруг почившего писателя, сопровождающаяся позорной вознёй, процессами да завистливыми наветами от имени Набокова («Я — общество Владимира Набокова», см. письмо Набокова младшего от 24-го марта 2005 в редакцию «Moscow Times», опубликованное в США на сайте Nabokov-L, и обвиняющее автора этих строк в шантаже: «I know what the Nabokov Estate is doing or not doing, because I AM the Nabokov Estate». 24 mars 2005)?
Попробую ответить на этот вопрос.
Существует, — чаще всего в латинском мире, — определённая патрицианская тенденция содомитов, унаследованная со времён Суллы и Мария: собственное извращение, хоть и скрывается (не более, чем того требуют манеры цивилизованного общества!), воспринимается самими педерастами со всей барской снисходительностью к слабости людской породы. И, следовательно: подобное декадентство благодушно вымирающей расы выносится окружающими легко, редко вызывая отвращение.
Однако, рядом с апеннинским изяществом, родственным иному самоубийце, выпивающему яд только оттого, что голос его крови требует смерти, соседствует педерастия разбогатевших варварских народов, «пивных наций», для коих цивилизация — лишь шелуха, тотчас осыпающаяся, когда, например, речь заходит о наживе. Не потому ли содомиты, выросшие в англо-саксонском (германо-нормано-фламандском) окружении, либо скрывают свои вкусы, — так франкфуртский купчик сладострастно зарывает в сарае кубышку с серебром, — либо наоборот истерически афишируют склонность к Афродите Небесной.
Пожалеем их: непросто варварам-уранистам управлять гормонами — une folle, называют таких в Париже. Например, некоторые из них, вынужденные играть мужественную, столь чуждую им роль, постоянно транжирят деньги, только таким образом проявляя свою неуравновешенность, чуждую мужеложцу-патрицию. По недержанию кошелькового сфинктра распознаёшь тайного содомита, урождённого в Германии или воспитанного в США.
И пусть наследник Владимира Набокова, прослышавши о моём, изложенном выше анализе, — уже обошедшим, после моего радиовыступления в Париже, все редакции и кафедры филологии, — оплатил полдюжины интервью, нафантазировав о своих гетеросексуальных подвигах, факт остаётся фактом, и литературоведы ждут лишь кончины мота-наследника, чтобы сея потешная сторона науки (её зад!) заняла должное место в анналах словесности.
Однако, какой бы приапический путь не избрал Лукавый для пенетрации божественных устоев, черновики Набокова изданы в книжной обложке и, средь бела дня, Хам (коему самое время — каяться, заперевшись в келье), заранее предвкушая наживу, по билетам впускает клиентов в скинию отца. И, конечно, подобно любой сатанинской подачке, эта прибыль не принесёт добра Хаму.
Голос мой слаб и вряд ли будет услышан, заглушённый щёлканьем пальцев, визгом и причмокиванием заправских своден, принимающих, — ожидая своей доли, деньгами или натурой, — участие в позоре: старые переводчики-слависты западных университетов в профессорских чинах, например, более всего схожи с чопорными, пованивающими лакеями трёхзвёздочных гостиниц немецкого захолустья, предпочтительнее из восточных земель.
Но когда поутихнет сутенёрская свистопляска да бюргерское хрюканье Хама, тренькающего сребрениками в карманах, останется, и в веках, лишь отголосок моего вопля, сейчас полного презрением: вы проституируете сам принцип того немногого прекрасного, что создала литература двадцатого столетия!
