Какова роль Чечни в современной политической системе России? На этот вопрос ответить легко и сложно одновременно. Архимеду приписывают знаменитые слова: «Дайте мне точку опоры и я переверну Землю». Подобная логика, логика точки опоры, действительна и в политике. Но если в науке точка нужна, чтобы на неё опираться, то в политике – чтобы оказывать влияние на противника через брешь в его обороне. Назовем эту брешь точкой уязвимости. О ней и поговорим.
Точка уязвимости совершенно не обязательно должна быть реальной. Главное, чтобы существовала внешняя сила, заинтересованная сделать её таковой. Например, расстрел польских офицеров в Катыни. Преступление сталинского режима превращено в крупное препятствие в развитии российско-польских отношений. Почему? Да потому, что оно объявлено таковым. Запад был заинтересован в разрушении хороших отношений между СССР и Польшей, возникших в результате общего сопротивления Гитлеру в ходе Второй мировой войны. И потому возникла тема Катыни и как следствие – мести русским за Катынь. А раз так, любые заслуги СССР по освобождению Польши, по расширению её территориальных границ были объявлены ничтожными – поскольку СССР и сменившая его Россия не покаялись за это преступление. При этом игнорируется тот факт, что СССР извинялся. Ибо любое покаяние в межгосударственных делах обладает одним странным свойством – оно может быть признано недостаточным. И сколько бы вы ни каялись, ни бились лбом о стену, вам будут кричать: «Мало! Мало! Ещё!». Свойства точки уязвимости таковы, что она объявляется сверхценной, а все прочее – неважным.
Например, Россия должна вечно стыдиться своего участия в разделе Речи Посполитой. А Польша – отнюдь не должна каяться за пребывание польских войск в Кремле в войну 1612 года. Значимость точки уязвимости при этом будут постоянно подчеркивать, а любые попытки примирения – отвергать.
Зачем же нужна точка уязвимости? Она нужна для того, чтобы руководить действиями той или иной страны. Если есть точка уязвимости, пространство маневра государственного руководства снижается, ему приходится считаться с теми, кто извне навязывает ему свою волю. Приведем другой, также далекий от наших палестин пример. Много лет назад китайский войска вторглись в Тибет, изгнав оттуда местного религиозного правителя, Далай-ламу. Мао Цзедун решил проблему контроля над отдаленным регионом. Но одновременно из Далай-ламы и «тибетского вопроса» сделали точку уязвимости. Куда бы ни поехали китайские лидеры, их встречают демонстрации буддистов, требующих вернуть их духовному лидеру власть в Тибете. Мировая общественность протестует и требует соблюдать права тибетского народа. Между тем под руководством Далай-ламы тибетцы были бедны, а их правители не были демократами, ибо Тибет был теократией, и власть принадлежала ламаистской религиозной иерархии.
Китай вынужден учитывать давление, оказываемое на него в связи с тибетским вопросом. Сейчас, когда экономика КНР выросла и китайцы вошли в число мировых лидеров по размеру ВВП, отбиваться от претензий Запада им стало легче. Но и сейчас натиск западных столиц бывает силен, а пару десятилетий назад он вызывал большие трудности в китайских отношениях с другими странами.
Знаменитые события на площади Тяньаньмынь 1989 года, когда власти Китая разогнали толпу оппозиционно настроенных демонстрантов – другой пример точки уязвимости. После этого Запад заморозил отношения с КНР. Понятное дело, так не могло продолжаться долго и увидев, что власть Компартии Китая не пала, Запад сменил гнев на милость, но западные вожди усердно преследовали китайских лидеров «тяньаньмыньского» поколения, возлагая на них вину за приказ о применении армии против демонстрантов. В результате ряд китайских лидеров, в частности премьер Госсовета КНР Ли Пэн, были вынуждены покинуть свои посты. Конечно, давление Запада в этом вопросе было не единственным фактором. Но тоже важным. Ибо любое телодвижение того же Ли Пэна вызывало на Западе критику с неизбежными воспоминаниями про Тяньаньмынь.
***
Итак, мы видим, что точка уязвимости используется для давления на страну и коррекции политического курса её руководства в нужном внешним силам направлении. Теперь, после теоретического отступления, вернемся к теме нашей страны, к Чечне. Несомненно, Чечня как республика и чеченцы как народ были использованы в начале 90-х годов прошлого века против России именно в качестве точки уязвимости. Тому были исторические причины. Чеченцы пострадали в результате завоевания Кавказа русскими войсками в 19-м веке. Несмотря на примирение царя с эмиром Шамилем, вождем многолетней войны против империи, осадок остался. После революции 1917 года чеченцы, как и вообще горцы, поддержали советскую власть. Не столько потому, что им нравились её идеи, сколько потому, что она помогла им справиться с извечными врагами – казаками.
Однако в ходе Великой Отечественной войны, роль чеченцев в которой оценивается неоднозначно (их обвиняют в том, что они помогали войскам Третьего рейха), Сталин принял решение о высылке чеченцев с Кавказа. Целый народ был в 1944 году перемещен в Среднюю Азию. Разумеется, это не могло не создать травматического опыта, обиды целых поколений чеченцев. Причем не только на советскую власть, но и на Россию как таковую. Пока СССР был в силе, эта обида не проявлялась. Но в момент его краха вышла на поверхность. Из чеченцев весьма удачно сделали точку уязвимости для России.
Тому было множество причин. Прежде всего, чеченцы – один из крупнейших народов России. Звучит непривычно. Однако это правда. Больше всего в России русских – 115,9 млн. человек (данные всероссийской переписи населения 2002 года). За ними идут татары – 5,6 млн., потом украинцы – 2,9 млн., затем башкиры – 1,7 млн., чуваши – 1,6 млн., наконец, чеченцы – 1,4 млн. человек.
Казалось бы, должен существовать конфликтный потенциал между русскими и другими народами. Однако в действительности это не так. Украинцы и чуваши исповедуют одну с русскими религию, кроме того украинцы являются крайне этнически близким народом, до революции они были ветвью русских – малороссами. Татары и башкиры, несмотря на исповедания ислама, в целом хорошо взаимодействуют с русскими. Завоевание Казани, до сих пор вспоминаемое татарскими националистами, было 400 лет назад. С тех пор конфликтов русских и татар не было. Потому массовый татарин, хотя и осознает свою отдельность от русских, не хочет противостояния.
Другое дело чеченцы, народ, который пострадал в 20-м веке, на памяти отцов и дедов. В нем сохранилось следование традициям. Даже сегодня большая часть населения Чечни живет в сельской местности – то есть процесс урбанизации не завершен. Преобладающее число чеченцев – молодежь, во все времена бывшая топливом для революционных и повстанческих движений.
Кроме того, чеченцы – крупнейший народ Кавказа. Эти-то три обстоятельства – историческая обида на русских, незавершенный процесс перехода к современному урбанизированному обществу, а также ключевая роль на Кавказе и привел к тому, что чеченцы превратились в точку уязвимости для России в 90-е годы прошлого века.
Вспомним, что чеченцы приняли активное участие в борьбе Бориса Ельцина и его окружения против союзного центра. Приняли именно потому, что были обижены на репрессировавший их Советский Союз. То что чеченцы – ключевой союзник ельцинских демократов, стало понятно после того, как Руслан Хасбулатов был выдвинут на пост первого заместителя председателя Верховного совета РСФСР. Случилось это в 1990 году. Правда, на первом этапе его приняли за ничего не решающий «национальный кадр», который было решено двигать наверх в рамках существовавшей в Советском Союзе политкорректности. Однако быстро выяснилось, что Хасбулатов является опытным и сильным политиком. Его позиции особенно утвердились после того, как Борис Ельцин стал президентом России.
Хасбулатов стал основным претендентом на пост председателя Верховного совета от демократов. На трибуне Съезда народных депутатов РСФСР ораторы сменяли друг друга, зачитывая письма трудящихся, в которых содержалось единственное требование – Хасбулатова в председатели. Сначала Хасбулатов не смог одолеть лидера патриотов Бабурина в прямом противостоянии. Но постепенно утвердился в должности и.о. А после августовского путча 1991 года стал председателем Верховного совета. Оппозиция не посмела возразить. Это звездный час чеченского влияния на российскую политику. Ибо Хасбулатов стал вторым человеком в государстве. Больше того, на волне всеобщего возмущения политикой Ельцина мог стать и первым. Благодаря аппаратной ловкости ему удалось взять под контроль большинство Съезда и Верховного совета. А это значило гораздо больше, чем сегодня – большинство в Государственной думе.
Ибо Съезд обладал всей полнотой государственной власти и мог вносить изменения в Конституцию. Ельцин как президент не обладал правом вето на решения советского Съезда. А Хасбулатов, благодаря контролю над большинством, мог проводить любые решения. Конфликт между президентской властью и Съездом стал практически неизбежным. Но пока между Хасбулатовым и Ельциным шел верхушечный бой, закончившийся государственным переворотом 1993 года, в Чечне пришла к власти новая сила – Джохар Дудаев при явной поддержке из Москвы стал президентом и провозгласил независимость.
В чеченской независимости были заинтересованы многие силы в Москве. И сторонники Хасбулатова, поскольку они могли полагать, что Джохар Дудаев станет опорой рвавшегося к власти в Москве председателя Верховного совета, и, как ни парадоксально, сторонники Бориса Ельцина. Последние могли разделять модную в тот момент теорию о том, что республики Средней Азии являлись обузой для СССР и их следует отделить, что и было осуществлено в момент распада Советского Союза. Подобная логика могла быть действительной и в отношении Чечни.
***
С тех пор Чечня превратилась в точку уязвимости для России. Объявленная Джохаром Дудаевым независимость не была признана никем. Однако поставила чеченцев в привилегированное положение. Они могли открыто действовать на территории России как российские граждане, одновременно в случае проблем с законом апеллируя к чеченскому руководству и независимости своего государства. Таким образом, любой чеченец получил своеобразный иммунитет от судебного преследования – достаточно было доехать до территории Чечни и оказаться вне досягаемости российских правоохранительных органов. Подобная ситуация, несомненно, послужила причиной для расцвета среди чеченцев криминальных промыслов.
Но одновременно само существование Чечни в рамках Российской Федерации сильно повредила развитию российской политической культуры. В самом деле, перманентное военное противостояние с Чечней требовало сильной, авторитарной власти. В своё время президент Франции Шарль де Голль понял, что бесконечная война с алжирскими повстанцами неизбежно приведет его страну к военной диктатуре. И отказался от Алжира. Российские власти, в отличие от него, не могли на это пойти. Ибо традиционные колониальные державы могли оставить свои колонии, дать им независимость, «уплыть за море». Но Россия никуда не может уплыть от Кавказа и Чечни. Граница между нами проходит по суше. И потому российские власти пытались удержать чеченцев в составе России – иногда посулами, а иногда военными действиями. А это, в свою очередь, служило оправданием для неэффективного авторитарного режима, утвердившегося в России при Борисе Ельцине.
Это не значит, что не будь Чечни, такой режим не возник бы. Но это значит, что у него было бы гораздо меньше оправданий и в глазах российского и в глазах мирового общественного мнения. Вдумаемся, и сохранение у власти Бориса Ельцина в 1996 году, и приход к власти Владимира Путина в 1999 непосредственно связаны с Чечней.
Чечня как точка уязвимости стала непосредственно влиять на российскую политику. Первая чеченская война (1994-1996 годы) началась как попытка федеральных властей удержать под контролем ситуацию в республике. Но одновременно она усиливала позиции группы так называемых силовиков, Коржакова и Грачева, внутри руководства России, делала их нужными для Бориса Ельцина и потому влиятельными. Одновременно сам факт военных действий в Чечне породил внешнее давление на режим Ельцина, обвинявшийся в недемократичности и международным сообществом и российскими либералами, в числе которых были Сергей Ковалев и бывший и.о. премьер-министра Егор Гайдар.
Возникла парадоксальная ситуация. Превратившаяся в точку уязвимости Чечня обеспечивала слабость режима Ельцина и возможность внешнего давления на него. Но одновременно она же давала возможность режиму сохраняться в качестве авторитарного, оправдывать свою слабость и коррумпированность ведущейся войной. Ситуация вокруг Чечни стала для режима Ельцина чем-то вроде ошейника на собаке. Ельцин и его силовое окружение не могли убежать далеко и отказаться от предписываемого им губительного экономического курса из-за войны в Чечне. Одновременно война подпитывала легитимность режима, веру в то, что только сильная рука может решить проблемы страны.
Перманентная чрезвычайная ситуация в Чечне мешала демократизации России, усиливала сепаратизм российских регионов. Принято считать, что пример Чечни и Джохара Дудаева должен был оказывать отрезвляющее влияние на руководство национальных республик, таких как Татарстан или Башкирия. Дескать, будете плохо слушаться, будет с вами, как в Чечне. На деле кризис вокруг Чечни усиливал позиции Шаймиева и Рахимова. Ведь если российское руководство не могло справиться с одной-единственной Чечней, чтобы оно стало делать с двумя или тремя? Именно нежелание повторения чеченской ситуации вынуждало федеральный центр идти на крупные уступки национальным республикам, которые в 90-е годы добились практически независимости от Москвы.
В период президентских выборов 1996 года тема Чечни опять вышла на первый план. На этот раз олигархам-сторонникам Ельцина было важно добиться, чтобы к власти не пришли коммунисты. И одновременно, чтобы силовая группировка не произвела военный переворот, что означало бы, что олигархи утратят власть. Ключ к этой проблеме был опять найден в Чечне. Заключение Александром Лебедем Хасавюртовского мира, в рамках которого чеченцам была, по сути, обещана независимость (определение статуса Чечни было отложено на пять лет, после чего должны были начаться переговоры, как считалось, об официальном признании Чечни как независимого государства) позволило «зачистить» силовую группировку в Кремле. Избавившись от призрака Чечни, Ельцин отказался от услуг Коржакова и Грачева, дав, правда на короткое время, широкие полномочия Лебедю (он был назначен секретарем Совета безопасности).
Как это ни странно звучит, признание особого статуса за Чечней привело к демократизации российского политического режима. Уже после экономического кризиса 1998 года Борис Ельцин был вынужден согласиться на приход к власти правительства Евгения Примакова, по сути дела, первого и единственного в современной истории России правительства парламентского большинства, опиравшегося на КПРФ и партию «Яблоко». Вопреки утверждениям либеральной общественности, полагавшей, что приход к власти коммунистов обещает ужасы тоталитаризма, правительство Примакова оказалось самым популярным и успешным правительством за все 90-е годы, сумевшим вывести страну из экономического краха, возникшего в результате дефолта 1998 года.
Больше того, в преддверии выборов в Государственную думу 1999 года в России неожиданно началась настоящая политическая борьба. Впервые за постсоветский период возникла реальная некоммунистическая оппозиция в лице возглавлявшегося Примаковым и Лужковым блока «Отечество – вся Россия». И этот блок имел реальные шансы на победу на выборах. Таким образом, в 1999 году могла произойти реальная трансформация системы. Некоммунистическая оппозиция победила бы сначала на парламентских, а затем и на президентских выборах. Ибо Евгений Примаков имел высокие шансы занять президентское кресло.
Для окружения Ельцина этот сценарий был неприемлем. Чечню снова вернули в игру. Конечно, значительная доля вины лежит и на самом чеченском руководстве, принявшем решение напасть на Дагестан и полагавшем, что события будут развиваться по сценарию 1996 года – иначе говоря, Россия будет делать бесконечные уступки.
Но Владимир Путин, пришедший к руководству российским правительством, избрал сценарий жесткого подавления мятежа в Чечне. А это, в свою очередь, резко повысило статус и возможности силовой партии в руководстве страны. В результате Борису Ельцину удалось передать власть преемнику – Владимиру Путину. А в России восторжествовали авторитарные тенденции. Под войну в Чечне режим при массовой народной поддержке консолидировался, а примаковско-лужковская оппозиция в дальнейшем перешла на позиции партии власти, выступив сооснователем партии «Единая Россия».
***
Современный политический режим в Чечне возник по итогам войны. Его основная черта – личная уния не столько даже с Россией как таковой, сколько лично с Владимиром Путиным. Нынешний чеченский президент Рамзан Кадыров неоднократно подчеркивал своё уважение к российскому премьер-министру.
С точки зрения государственного устройства Чеченская республика ничего не отличается от других регионов России. Если прочесть Конституцию Чечни, не зная, какому российскому региону принадлежит этот основной закон, мы увидим стандартный юридический документ, который мог бы действовать в любой другой российской республике.
Однако хотя Чечня и не отличается юридически от прочих российских регионов, фактическое отличие значительно. Прежде всего, по характеру политического режима. Грубо говоря, все прошедшие годы для России национальным лидером был Владимир Путин. А для Чечни – Рамзан Кадыров. И уже для него (и только для него) лидером был Путин. Уместно привести исторический пример. Когда то македоняне, основное население Македонского царства, не считались греками. Зато греком считался их царь, поскольку он выводил свою родословную от покинувших Грецию предков. Точно так же Рамзан Кадыров производит впечатление единственного россиянина среди чеченцев. Прочие ориентированы лично на него.
Кадырову удалось создать уникальную ситуацию – обладая всеми правами российских граждан, чеченцы вместе с тем пользуются экстерриториальностью. Например, после знаменитых событий в Кондопоге, вызвавших античеченский погром в этом небольшом карельском городе, российские власти всерьез вели переговоры с «чеченской общиной» о выдаче людей, действия которых послужили причиной беспорядков. Они устроили драку с посетителями кафе «Чайка» 30 августа 2006 года, в результате которой два человека погибло. Представляется совершеннейшей фантастикой, чтобы власти вели подобные переговоры с представителями какой-либо другой общины. Таким образом, они признали, что даже на российской территории они не контролируют чеченцев и вынуждены обращаться к их собственным авторитетам для разрешения ситуации.
Поэтому для чеченцев Рамзан Кадыров является чем-то вроде Ивана Калиты для русских – человеком, который хотя и подчинился внешней силе, но сумел неплохо устроить в её рамках. И действительно, современные чеченцы могут вести бизнес по всей России и при этом пользоваться всесильным покровительством чеченского руководства. Иначе говоря, они резко усилили свои позиции в российском бизнесе, из которого их было начали вытеснять в результате второй чеченской войны. И при этом сохранили высочайшую автономию от российских властей. Разница с лихими 90-ми и режимом Дудаева состоит в том, что все это – легально. Конфликта между российскими властями и властями Чечни больше нет.
Если смотреть на ситуацию с точки зрения национальных интересов чеченского народа, ситуация крайне комфортная. Война прекращена, Чечня получает деньги на реконструкцию из федерального бюджета. Чеченцы получили все права российских граждан, в том числе и ценное право вести бизнес. В самой Чечне царит относительное спокойствие. У современной Чечни есть всё, кроме независимости. Но если считать Кадырова «Иваном Калитой», шаг за шагом строящим её, то это значит, что у Чечни есть всё.
Недаром практически сошло на нет чеченское повстанческое движение. Объясняется это не только гибелью президентов Чечни Дудаева и Масхадова, а также самого известного чеченского боевика – Басаева. Разумный чеченский националист должен согласиться, что сценарий развития Чечни, избранный Рамзаном Кадыровым, в настоящее время оптимален с точки зрения интересов этого народа.
Именно этим объясняется, в частности, переход на сторону Кадырова практически всех чеченских боевиков. Они дружно получили амнистию, а многие и влились в число чеченских правоохранительных органов (юридически они – часть правоохранительной системы России).
История показала, что избранный Дудаевым путь лобового столкновения с Россией оказался неэффективным. А вот путь широкой автономии, которым пошел Кадыров, путь фактической независимости, при сохранении формального статуса «субъекта Российской Федерации» до сей поры оказывался верным.
Уместно сравнить фактический статус Чечни со статусом Палестинской автономии. Последняя, так же, как и Чечня, не имеет независимости и имеет неясный международный статус. Зато у нее есть собственные полицейские силы и надежда рано или поздно получить признание международного сообщества в качестве суверенного государства. Но все это есть и у Чечни (за исключением надежды на независимость, на которую она официально не претендует). Жители Чечни имеют статус российских граждан (жители автономии, конечно же, не являются гражданами Израиля). Жители Чечни имеют все возможности вести бизнес в России. Для жителей автономии открыть собственное дело в Израиле гораздо труднее. Как видим, сопоставление в пользу Чечни. Больше того, решаема даже проблема международной правосубъектности. Недавно чеченское руководство выдвинуло идею об открытии чеченских представительств в ведущих европейских государствах. Идея уже поддержана российским МИДом. Ожидается, что представительства будут действовать под «крышей» российских посольств. Таким образом, Чечня имеет хорошие шансы открыть собственные дипломатические миссии в интересных ей странах. Разумеется, посольство Израиля с представительством Палестинской автономии под одной крышей – немыслимы.
Кроме того, уместно уточнить, что Чечня успешно начала строительство национального государства. Конечно, чтобы создать его, необходимо пройти большой путь и чеченцы в самом его начале. Но тем не менее, оно положено. Рамзан Кадыров стал первым чеченцем, которому удалось подняться над обычаями и традициями и стать свободным. Его предшественники были ограничены, часто – влиятельными главами конкурирующих кланов. Кадырову удалось добиться, по сути, статуса абсолютного монарха. Но ведь именно с него начиналось строительство национальных государств в Европе нового времени! Сначала абсолютный монарх, король-солнце, который в единственном числе воплощал собой нацию и ее волю. А уже потом, лет через двести – демократическое национальное государство.
Кадырову удалось занять позицию своего рода Людовика Четырнадцатого. Сделать свою волю законом как для чеченского народа, так и для Кремля. Это очень много. Его предшественники были вынуждены соотноситься с внешними моделями. Кто-то апеллировал к исламу, как Яндарбиев, и неизбежно оказывался в плену радикального ваххабизма. Кто-то, как Дудаев, склонялся к турецкой модели кемалисткого светского государства. Но Кадырову удалось поставить себя над всеми концепциями. Это он определяет, что является традицией чеченского народа, а что нет.
Почему это важно? В Средние века правитель не мог действовать, не соотносясь с религией или господствующим мировоззрением. Если он отходил от него, его смещали. Все это снижало свободу рук традиционного правителя, делало его зависимым и слабо эффективным. Например, традиционный правитель вряд ли смог бы вступить в союз с иноверцами, зато обязан был вести священные войны. Раскол католической церкви, уход из нее протестантов создал ситуацию, при которой правители могли уже не зависеть от религии, а сами выбирать ее для своих подданных. Это – момент свободы. Естественно, такой правитель мог действовать рационально, привлекать ученых, содержать двор, наконец, заключать наиболее выгодные союзы. Это привело к тому, что первые абсолютистские монархии стали побеждать своих неповоротливых феодальных конкурентов и распространились в Европе повсеместно.
Кадырову удалось создать нечто подобное, только в современных условиях. Апелляция к исламу в чеченских условиях была архаикой. Ориентация на турецкий образец – просто неудачей. Кадырову удалось нащупать модель светского государства, вместе с тем не трайбалисткого, не исламского, не подверженного праву адатов и кровной мести. А ведь последняя была чуть ли не единственным регулятором отношений между чеченцами в 90е годы прошлого века. И в этом, конечно, его огромная заслуга перед чеченским обществом.
Абсолютизм Кадырова, конечно, пока далеко не просвещенный. Но вместе с тем он оптимален для того типа общества, которым президенту Чечни приходится править. Где сильны клановые противоречия и еще не завершился переход от сельского общества к городскому. На деле он идет стремительными темпами, чеченское общество меняется.
Другое дело, что эти перемены далеко не всегда выгодны России, поскольку происходят во много за ее счет, выдвигая чеченцев на роль самого влиятельного меньшинства в России. Пока это, конечно, далеко не так. У чеченцев нет опыта жизни в качестве меньшинства, в отличие от других народов России. Чеченцы слишком прямолинейны и конфликтны, они не умеют в полной мере пользоваться механизмами отстаивания интересов, предоставляемыми современным обществом. Но они учатся. Недавний судебный иск Кадырова против общества «Мемориал» - тому красноречивый пример. Аналогичную смысловую нагрузку несет и прогремевший в желтой прессе скандал вокруг попыток бывших супругов, чеченского предпринимателя Байсалова и певицы Орбакайте решить вопрос о том, с кем же должен остаться сын Дэни. Хотя Байсаров и увез сына от матери, вопрос стал решаться в цивилизованном порядке – через суд.
Таким образом, чеченское общество прогрессирует, по историческим меркам – очень быстрыми темпами. Возможно, через пару-тройку поколений мы увидим выдающихся чеченцев – скрипачей, культурных деятелей. Другое дело, что приложить усилий для этого требуется еще ни мало. И, самое главное, важно чтобы эти успехи не делались за счет России в целом и её интересов. Возможно, что чеченский народ ждет долгая и богатая событиями история, но вряд ли после всего, что произошло в 19-20 веках чеченцы смогут ужиться с русскими в одном государстве. Несмотря на все старания Кадырова его действий в этом направлении может оказаться недостаточно.
***
Подводя итог. Главное достижение эпохи Путина – Чечня перестала быть точкой уязвимости, используемой внешними силами. Но точкой уязвимости она быть не перестала. Ныне Чечня остается источником легитимности для российского руководства и одновременно – обоснованием авторитарности нынешнего государства. Даже выборы губернаторов были отменены под тезис о том, что на Кавказе нельзя избирать высших чиновников – не поймут, дескать. А вот назначать конечно можно. Чечня осталась, таким образом, точкой уязвимости для России, но контролируемой уже не извне, а изнутри – самим российским руководством, применяющим ее для коррекции развития страны и консервации ныне существующего режима.
Ситуация потенциально взрывоопасная так как мир в Чечне хрупок. И по менталитету и по политической культуре чеченцы сильно отличаются от основного населения страны, даже от кавказцев. Не следует забывать о том, что они пережили две войны, иначе говоря, получили травматический опыт, перед которым меркнет даже выселение чеченцев Сталиным. Именно поэтому Чечня, конечно, еще долго не сможет быть «нормальным» регионом Российской Федерации. А страна, имеющая подобную точку уязвимости, будет непременно испытывать проблемы с демократией. Посмотрим на нашу соседку – Грузию, где бесконечные попытки решить военным путем проблему Абхазии и Южной Осетии приводили постоянно к существованию полудиктаторских режимов – сначала Гамсахурдии, потом – Шеварднадзе и Саакашвили. Зато Молдавию поражение в войне с Приднестровьем привело к сравнительно демократическому режиму.
«Переварить» культурно и исторически противостоящий России народ будет очень трудно. На это потребуется как минимум два-три поколения. Придется ждать, пока чеченцы превратятся в современный городской народ, пока ослабнут родственные связи, пока новое поколение забудет обиды отцов (а ведь народная память долговременная и никто не гарантирует, что это произойдет). А значит, Россия стоит перед нелегким выбором. Либо признать что Чечня является независимым государство и отпустить её «на волю». За это придется платить – ведь независимая Чечня может вступить в антироссийские военные альянсы, а «сбежать» от нее мы не сможем, она не остров за тридевять земель, она находится на наших границах. Не говоря уже о том, что независимость для Чечни вызовет повышение «суверенных» амбиций в других российских регионах.
Либо же сохранять Чечню в составе Российской Федерации, хотя бы формально. Но платить придется и за это. Прежде всего – сохранением авторитаризма российской политической модели, высокой ролью силовых структур, коррупцией, и главное, сохранением экономической модели, свойственной для стран третьего мира.
Российскому руководству будет очень трудно пройти между Сциллой и Харибдой этих двух сценариев. Но одно можно сказать точно, до тех пор, пока чеченская проблема не решена, небольшая кавказская республика будет оставаться точкой уязвимости Росси, через которую как иностранные державы, так и внутрироссийские интриганы будут пытаться продвигать свои интересы. Именно поэтому автор этих строк склоняется к постепенному, снабженному оговорками, запретом на вступление в антироссийские союзы, но все же – признанию независимости Чечни. Это нужно не столько для самой республики, она может комфортно чувствовать себя и в составе России. Это нужно для развития самой России. В противном случае, имея такую точку уязвимости, нашей стране будет чрезвычайно трудно двигаться вперед.
Полная версия статьи опубликована в журнале "Москва" № 11 за 2009 г.
