ОТ РЕДАКЦИИ. Сокращённый вариант этой статьи был опубликован в газете «Завтра» в качестве рецензии на роман «Околоноля».
Мы публикуем полный вариант текста.
* * *
Ну, а мы в эфире обитаем,
Мы во льду астральной вышины
Юности и старости не знаем,
Возраста и пола лишены.
Г. Гессе «Степной волк»
ПРИВЕТ ИЗ ПРАВОГО ПОЛУШАРИЯ
Околоноля. О чем это он? И, кстати, кто он, пишущий о пребывании около ноля?
Не секрет — что уж таиться, надо сказать об этом прямо — есть такие люди, которые ассоциируют Натана Дубовицкого с до наисладчайшей боли всем нам знакомым Владиславом Юрьевичем Сурковым. (Почему ассоциируют — сами должны понимать…) Так что, не буду делать вид, что я «не в курсе».
Однако тут же и замечу, что личность автора слишком уж большого значения для нас не имеет — ведь нам, «как людям интеллигентным», важны не столько личности, сколько концепты, идейные тренды, не так ли?
К тому же, гипотетическая принадлежность «Околоноля» перу эпического насельника Кремлевских Башен может с кем-то сыграть злую шутку (впрочем, об этом — чуть позже).
Так что не будем о личностях.
Хотя, знаете, с другой стороны, совсем уж закрывать глаза на личности тоже нельзя. В каком-то смысле оные для нас все-таки небезынтересны. И дело тут не в пустом обывательском любопытстве. Если имеешь представление (точнее, предполагаешь), кем автор был, и что он делал в какие-нибудь там «лихие девяностые», то лучше начинаешь понимать направление его идейной и — глубже — духовной эволюции. А то, бывает, и инволюции. Впрочем, тема эта тонкая. Так что не будем комкать — обо всем по порядку.
Так вот, полагаю, что подозревать несравненного Владислава Юрьевича у нас есть некоторые основания. О самом дорогом тов. Суркове (помимо того, что он — великий комбинатор, заслуженный постпостмодернист РФ и заклинатель духов поэтической преисподней), нам, положа руку на сердце, доподлинно известно не так уж и много. В частности, нам неизвестно, чтобы Владислав Юрьевич баловался прозой — писательствовал, так сказать. Нет, какие-то тексты (в частности, «PRO суверенную демократию» — да и много чего еще) г-ну Суркову-таки приписывают, но лично я с трудом могу поверить в то, что их написал автор вот этих стихов, который, несомненно, есть визионер, а «не тварь дрожащая».
По-моему, «господин из Администрации» просто шифруется — и шифруется, надо сказать, очень успешно.
Впрочем, есть и еще одно предположение (логически связанное с первым) — и оно мне кажется наиболее правдоподобным. Дело в том, что Владислав Юрьевич представляется мне человеком очень и очень правополушарным — правополушарным в смысле доминирования правого полушария его головного мозга над левым. А в мире, где находится основной «порт приписки» правополушарных людей, куцая логика нашего грубо-вещественного мира, со всеми причитающимися ей негнущимися «причинно-следственными связями» и «жестокими законами», о которых говорил еще О. Бендер, власти не имеет. Нет, там, конечно, тоже есть своя логика — но логика многомерная. Логика духовных законов и «тонких состояний». (Некоторые называют ее «квантовой», но такое определение в корне неверно, ибо логика «Той Стороны» сугубо континуальна, неразрывна и не имеет в себе противоречий — она течет, как величественная и бесконечная река.) На языке этой потусторонней логики разговаривают с земными существами не только Творец или, скажем, Люцифер (да-да, и он тоже), но даже и самые что ни на есть «рядовые» обитатели Послежизни, ибо, как это было сказано, даже последние «там» изрядно «больше» (речь, как вы понимаете, идет о сознании и его возможностях, а не о размере и весе тел) «первых» здесь.
У большинства людей функции правого полушария головного мозга, ответственного за интуицию, целостное и образное восприятие действительности, за способность к синтезу и «духовидению», подавлены левым, ответственным за рациональное мышление и свойственную ему способность к разного рода ментальным операциям (речи, счету, письму, чтению), логическим рассуждениям и анализу. У «правополушарников» же (в силу каких-то химических или физических особенностей организма — например, замедленной частоты мозговых волн или специфики строения головного мозга) правое полушарие в той или иной степени избавлено от тиранического ига левого. Результатом является формирование до некоторой степени альтернативных видов сознания, характеризующихся доминированием вышеперечисленных особенностей. Это означает, что для «правополушарников» возможны ментальные прорывы в иные мерности бытия и прозрения иных реальностей — это могут быть весьма различные мерности и реальности, представляющие широкий спектр от глубин подсознания до высот сверхсознания (все зависит от личностных и духовных особенностей тех или иных носителей), но всех их роднит то, что они находятся за порогом нашего вещественного мира. Однако данное преимущество (если оно, конечно, воспринимается носителями правополушарного сознания как таковое — а это не всегда факт) часто компенсируется наличием проблем с некоторыми «левополушарными» функциями.
Например, написание «левополушарных» программ, манифестов и прокламаций (я имею в виду, конечно, те из них, что построены на рациональных доводах и логике трехмерных причинно-следственных связей) для нашего «правополушарника» будет делом непростым: как правило, тут он вторгается в «чужие воды» и сразу же начинает говорить что-то не то. Сие нам знакомо — ой, как знакомо...
Впрочем, это все предположения. А есть факты, которые мы рассмотрим чуть ниже.
ЗЕРКАЛО РОССИЯНСКОГО ДУРДОМА: «КАФКА’S ПИКЧУРС» ПРЕДСТАВЛЯЕТ…
А что мы наблюдаем в литературе? О, тут дело сложнее. «Околоноля» — произведение странное: кто читал, тот, наверно, энергично меня поддержит. Блестящие картинки, выписанные по всем канонам постпостмодерна, даны в нем на фоне рыхлой, совершенно неразвитой и явно вымученной в ментальных судорогах сюжетной линии.
О, как хороши, как рельефны спиральки сюжетиков, беспорядочными куртинками расцветающие тут и сям по тексту! Не спеша, словно побеги папортника, разворачиваются они то в парной Ктитора, то в приюте Музы Мерц, то в 2а на Большом Ордынском, то в ресторане «Алмазный», в котором, кстати сказать, много чего разворачивается. Как гиперреальны в своей супернасыщенности правдой нашей непростой жизни верно схваченные автором образы: плаксивые от беспредельного своего обрядофилия православные душегубы, коранический ваххабит Иван, православный фундаменталист Худайбердыев и скинхедствующий наци-интеллигент Наум… Да таковы, видимо, расклады многомудрой души и самого Натана: если уж он русский, то непременно ваххабит, уж коли азиат, то безальтернативно православный, а если уж еврей, то безысходно скинхед. Такими и только такими могут быть правильные балансы!
А как выписана роскошная ГБ-капитанша Сара в гламурнейшем своем кителе с платиновыми погонами от Сен-Лорана — впрочем, и не Сара вовсе, а некая Вархола, католическая правнучка легендарного красночеха, катящая в инвалидной коляске на явку во все том же ресторане «Алмазный» своего ничего НЕ слышащего-видящего-чувствующего-говорящего-понимающего и безмерно похожего на покойника (что, впрочем, не помешало ему на каком-то этапе непростого жизненного пути обратиться в католицизм) мужа Абдаллу, завернутого, как и положено покойникам, в плед цветов российского триколора.
А обжигающе-чудовищная правда о хазарах, поведанная Вархолой Егору и самим же Егором потом проверенная на личном опыте, — как вам она ? Аутентичны — до зубовного скрежета — и сами эти фатальные хазары — покрытые пулеметными лентами «низкорослые длинноволосые толстяки» (Урус Егор — Хочеш «Кафкас пикчурс» искал? — Дэнги давай — Биллион манат — Режисëрысы Мамаев кирдык).
А притча о Тишайшем-из-нас, блаженный и нескончаемый сон которого разворачивается на фоне прогрессирующего безумия жены Шопена? Вам это ничего не напоминает? Ведь прямо с жизни списано. Ведь это же ушедший в бессознанку русский народ, счастливый в своем аутическом неведении относительно планов «режиссëрысы Мамаев». И прав, прав был тот врач, который задумчиво сказал на кухни той коммунальной квартиры: «Разбудив его, кого мы разбудим?»
«Я всегда доверял врачам и принял рецепт с благодарностью. Спящий не храпел, не бормотал, не вертелся бока на бок. Он никому не мешал. Между тем, будучи разбужен, он мгновенно начнет доставлять неудобства если и не “целым человечествам”, то нам с женой определенно» (1:60).
Ну, гениально — что тут скажешь? Начнет еще «доставлять неудобства» — прав каких-нибудь требовать, «честных выборов»… Да и вообще, народ-то — нехороший, нацистский. Страшный-то народ, если разобраться. Он только и хорош, когда спит зубами к стенке…
А сама идея погрязшей в кровавом беспределе литературной мафии, стежки-дорожки багрово-липких следов которой всплывают то тут, то там по тексту… Этих бывших работников литкульта и тружеников гильдии переводчиков с лицами и судьбами тов. Бузыкина из «Осеннего марафона» — а ныне чернокнижников, взявшихся за пистолет, топор и гранатомет в суровой борьбе за сверхприбыли от продаж бесценного стихсырья… Этих профессионалов стального пера, этих бузыкиных-ставших-воландами, которые мочили, да и ныне (все, кроме прозревающего в великой тишине Егора) мочат жестоко, хладнокровно, самозабвенно…
Ведь это же все родное, россиянское — россиянское до боли, до умопомрачения, до влаги в глазах, зуда в носоглотке и судорог в икрах да голенях. И все оправданно — и творческие цели, и средства художественной выразительности. Одним словом, «Кафка’s пикчурс» представляет…
Россиянская действительность настолько абсурдна и гротескна, а обитатели сей сумеречной зоны в такой степени привыкли к свойственному ей матово-свинцовому сюрреализму, что пробудить и заинтересовать их можно только за счет бесконечной актуализации абсурда и нагнетания гротеска — путем возведения россиянского «сюра» в степени еще небывалого концептуального и игрового беспредела. Чтобы солнцем паленые, всеми ветрами битые и всеми дождями умытые — тертые-перетертые аборигены землицы россиянской не уснули бы над журнальчиком художественной прозы, приходится писать вкусно, с сочно хрустящими детальками, с перчиком-лучком, с гиперболками и завихреньицами, с пряненьким таким безумьецем. Ведь чтобы донести до читателя какую-то мысль, сегодня «просто стебаться» уже мало — надо стебаться параноидально и бесновато. Только так не отстанешь от россиянской жизни, которая сама есть воплощенный стеб, обжигающая паранойя и беснование почти запредельное.
И то, знаете ли, с трудом получается (вот автор знает) — не образуется, по крайней мере, ни квадрата, ни куба. Обнаруживаются, как ни зажигай, лишь вполне скромненькие себе преувеличеньица — да и то лишь местами. А большинство сцен, собственно говоря, воспринимаются как описание жизни «вполне себе реальной» — «как у людей». Ну, может, на одну пятую корпуса идет мустанг натанова креатива впереди реальности, данной нам в ощущении на состояние октября 2009 года, да и только.
Но и эти полкорпуса для нас важны — как констатация неизбежности необратимого.
СТРАШНАЯ КНИГА
Страшная!
Страшная, как лицо реликтового гоминоида, в которого верил (и не без основания!) профессор Поршнев. Или скорее даже как физиономия номадического андроида (с его нановерблюдами и клонированными ишаками), о приходе которого возвестил нас мятежный Жак Аттали.
А почему страшная-то? Так я уже говорил — потому что описывает она гиперреальность — насыщенную, неисповедимую реальность, которая «более реальна», чем та, что наблюдаема нашими подслеповатыми, замороченными глазками, коими мы все пытаемся разглядеть вкусненькие желуди у себя под курносым носом. Мы находимся в потоке жизни, над которым вознестись не в силах. Мы скользим в вечном настоящем, будучи не в состоянии подняться над точкой своего обзора, чтобы охватить взглядом весь поток жизни — прошлое, настоящее и будущее. И соответственно, узрить, как прошлое — через точку преломления в настоящем — выпестовывается в будущее. А Натан-то наш Дубовицкий смотрит на мир из некой точки спрессованного бытия, где в сжатом, сконденсированном виде настоящее сосуществует с элементами будущего. Там, в этой точке, многое уже состоялось — и платиновые гэбистские погоны от Ива Сен-Лорана, и всесилие палеолитической Хазарии. И уж, наверное (хотя доподлинно из текста это и не явствует), действительно ползают по миру успешные номады Жака Аттали на своих шарнирных конечностях — одни в обшитых алмазами ермолках, а иные — и при гэбистских погонах на гламурных мундирах от Дольче и Габбана. «Человек знает, о чем пишет».
Бывает так, что стеб побеждает смысл. В предложенном нам тексте, однако, стеб, напротив, порождает новые смыслы — так тоже бывает, хотя и реже. Может, Натан наш Дубовицкий решился-таки испробовать, невзирая на предупреждения докторов, аяуаски — и не какой-нибудь малышковой небесной, а вполне себе по-взрослому серьезной, черной? А может, и near-death, а то и afterlife experience под сурдинку отымел?
Американский психолог и философ Роберт Уилсон как-то сказал, что будущее существует сначала в воображении, потом в воле и потом в реальности. Все, что когда-то пронеслось через человеческое воображение, обречено стать реальностью — вопрос только во времени. Так вот, элементы будущего, прорисованные визионерским пером Натана Дубовицкого, фатально неизбежны — и не столько потому, что соответствующие им образы пронеслись через воображение нашего автора, сколько по причине того, что оные давно уже плавают в коллективном бессознательном всего россиянского дурдома.
Мечтаете о леопардовых лосинах — будут вам леопардовые лосины.
И вот, посреди всей этой тонко выписанной жути появляется время от времени какая-то женщина с затемнением вместо лица — женщина, которая претендует на роль некоего экзистенциального центра, а на самом деле является всего лишь дыркой от экзистенциального бублика. Сюжет вроде бы набирает обороты, раскручивается как тропический циклон, готовый поразить Флориду, и — внезапно — глохнет-тухнет, как перегоревший пылесос.
Да и вообще, такое впечатление, что кто-то писал-писал, старался, с любовью вылепливал малосвязанные друг с другом фрагменты (в надежде связать их как-то впоследствии), широко и привольно изливал бессознательное на бумагу, которая, казалось бы, еще многое готова была стерпеть… И вдруг надорвался духом, да и скомкал все свое творение, как кулек с косточками из-под вишен, слил весь свой многомерный message, как борщ, в унитаз.
Вроде поначалу и было что-то многообещающее, а потом сюжетная линия захлебывается в безумной, торопливой кульминации…
Так кажется поначалу. Но потом-то начинаешь понимать, что в скомканности (да что там — отсутствии!) сюжета тоже есть какой-то смысл. Да и эта женщина без лица, Плакса… Может, она и нужна-то в романе именно как лишенный внутренних смыслов ноль, чтобы закрутить вокруг него что-то осмысленное?
Ну, и начинаешь думать уже после прочтения романа — быть может, неоднократного его прочтения… «Сюжета тебе хочется… Ишь, цаца какая».
А где он в жизни нашей, сюжет-то? Ведь ничего более бессюжетного, чем жизнь россиянская, и придумать-то нельзя. И в самом деле — вся она состоит из фрагментов каких-то непрестанно усугубляющихся безумств, напоминающих то ли вялотекущую белую горячку, то ли нарастающий в своей интенсивности наркотический бред.
Можно ли и нужно ли требовать сюжета от художника, живописующего россиянскую жизнь и пытающегося проникнуть в ее мистическую глубину?
По мне — так и не обязательно вовсе, ибо иррелевантно реальности. Пускай уж будут себе фрагменты… И пускай они плавают себе в чем Бог на душу автору положит.
Тут именно эти фрагменты и важны. А еще — общий метафизический импульс, который к такой банальности, как «сюжет», свести нельзя. Обойдемся без сюжета!
НОЛИ СНАРУЖИ И ВНУТРИ НАС
О чем все-таки этот роман, если смотреть на вещи шире? И что же, в конце концов, представляет собой тот «ноль», о пребывании возле которого ведет речь Натан наш Дубовицкий? (Я высказал догадку, что им может быть Плакса, но это лишь догадка...)
Дать однозначные ответы на эти вопросы нельзя. Ибо, как и в случае с любым эзотерическим текстом, смыслы здесь лежат иерархическими пластами, и в каждом пласте имеются свои ответы на свои вопросы.
«Околоноля» — текст богооткровенный и сакральный. Да-да, я серьезно. Пусть пока это как бы и апокриф (Иоанна-то Богослова тоже долго не хотели признавать). Но придет время — я почти уверен — и он будет предложен для изучения в воскресных школах и на уроках Закона Божьего. А цитаты оттуда будут использовать в своих проповедях иерархи в дни государственных праздников и всенародной скорби — да вон в День согласия и примирения хотя бы. Или по итогам всероссийской эпидемии свиного гриппа. К этому все идет…
При этом совершенно неважно, что думает по поводу богооткровенности своего текста сам Натан Дубовицкий, и понял ли он, собственно говоря, что написал. Натан-то наш Богослов — орудие, медиум, посредник. Он пишет. Мы читаем. А диктует-то эти сакральные строки некая третья Сила, имеющая прямой доступ к Натанову правому полушарию. И эта проживающая внутри Натана (или хотя бы время от времени в нем обретающаяся) Сила есть нечто большее, чем сам Натан. Впрочем, до всего этого доходишь не сразу — нужно время…
Как-то мне, тогда еще не читавшему роман, пришла в голову совершенно чудовищная мысль, которая буквально сотрясла и на многие недели омрачила мое сознание. Я почему-то решил, что в романе Сурков ведет речь о своей работе под началом Дмитрия Анатольевича нашего Медведева. Причем, если вдуматься, подобная мысль совершенно естественна — ну, о чем, скорее всего, может писать первый заместитель руководителя администрации президента РФ? Так-то оно так… Но ведь это же — страшно. «На что руку поднял?» Короче говоря, некоторое время я проходил сам не свой — у меня непроизвольно сжимались кулаки и ходуном ходили желваки.
Однако, прочитав роман, я понял, что он совсем не об этом. К счастью.
Если мы проникнем своим разумом в означенный литературный продукт чуть глубже поверхностного слоя феноменальной жизни, сплошь заполненного гиперреальными сценками и образами торжествующего сюра, то обнаружим некий общий и во все частности проникающий эсхатологический смысл. Говоря вкратце, этот роман — об обнуленности всего нашего бытия и наших более частных земных смыслов — тех смыслов, которые, по идее, должны заставлять нас жить, а иногда даже умирать.
То, что мы наблюдаем сегодня в россиянской федерации, да и не только в ней, а много еще где на постсоветском пространстве, есть крах, опустошение, демолиция всех когда-либо озвученных и предложенных «россиянам» и прочим постсоветянам смыслов, значений и дрëм — серая дырка, ground zero, подобный тому, что остался в Нью-Йорке на месте башен-близнецов.
(Каков, однако, черный Божественный юмор: от перестроечного «Города Зеро» остался россиянский ground zero.)
Беда, впрочем, не только и не столько в обнуленности этой «фэдэрации» как таковой. В конце концов, жертва геополитического аборта запрограммирована на обнуление, и ничего странного для людей понимающих в этом нет. Беда в том, что РФ есть вторичный (через посредство СССР) дериватив исторической России. И прежде, чем благополучно обнулиться самой, РФ обнулила все смыслы российской истории — те смыслы, которыми Россия прирастала столетиями.
Ну, РФ — это фигурально, конечно. На самом деле, все сделали люди — конкретные люди.
Да вот хотя бы и Владислав Юрьевич, например. Птенец гнезда ЕБНова. Ударник подковерного труда. Любимое детище «семьи», немало измыслившее для того, что «линия ЕБНа» не пресеклась раньше времени, чтобы ЕБН, а за ним и ВВП — каждый в свое время — благополучно и беспроблемно удвоились.
Образно говоря, Владислав Юрьевич — а с ним и пребывающий в астральном теле молочный брат его Натан — приложили руку к штурвалу того самолета, что влетел в здание исторической России (в форме ее первичного советского дериватива) и оставил на его месте пепелище, тот самый ground zero, которым и является, по существу, современная Россияния. Только вот наше «9/11» продолжалось не день, не неделю, не месяц и даже не год, а много-много лет. Двое из трех уже и не помнят, когда, как, почему и при каких обстоятельствах это началось — иные потому, что еще не осознавали себя в то эпическое время, иные же — по причине засранности мозгов (о том, как и почему все «это было-было», «нам уже рассказывали» — и не один раз) или прогрессирующего старческого слабоумия.
И трудно, ой как трудно мне представить, чтобы Владислав Юрьевич никогда об этом не думал, наедине с собой себе самому в этом не признавался, ну и, конечно же, не делился бы своими соображениями с любезным Натаном Юрьевичем. Так что появление «Околоноля» — это интересный знак. Не знак даже, а message. Неужели забрезжило? Неужели вызревать нáчало (а то и вызрело!) осознание тщеты всех россиянских дел — копошения в трупе забитого советского мамонта, стяжания сокровищ убиенной советской тещи? Ведь именно о смертельной тщете этих дел, о бесплодности «великой россиянской мечты» и движущих россиянским человеком «идеалов» и мечтаний и повествует роман. В нем смерть — смерть кромешная. Мертвецы, мертвецы кругом… Копошатся, копошатся… и — главное — не понимают, что они уже мертвы. И дела их мертвы. И мечты. И планы. И детеныши их мертвы тоже — с самого момента выползания из вагины и прорыва плаценты.
«Околоноля» — это о мертвых, о мертвечине, о приближении к точке Абсолютного Ноля по Кельвину, когда всякая жизнь прерывается.
Или-таки нет? Может быть, ноль воспринимается Натаном Дубовицким и в каком-то ином — и даже где-то положительном — смысле? Может, ноль — это дно? А когда дно достигнуто, ноль становится точкой роста. Началом нового цикла. Вот только что собирается выращивать или строить на своем ground zero Натанушка есть величина неизвестная. Когда знакомишься с проповедью Егора на квартире Музы Мерц, в голову приходит мысль: вот, еще один человек пришел к православию — к православию от Жака Аттали. Впрочем, появления этого инновационного духовного продукта мы давно уже поджидаем.
«Освобождение жизни от смерти и зла», «воскресение во плоти» и бессмертие в ней же — это, конечно, великие, христианские цели. Но вот только когда разворачивают детали, обнаруживается подмена, да-с… Кондовая такая, с «вибрисами резиновыми».
«Вечные будем, да. И кто был до нас — воскреснут. И этого добьется человек техническими средствами. Молиться перестанет, в церкви ходить перестанет, а верить — не перестанет. И жалеть жизнь — будет. Изобретет приспособление для жизни вечной…» (1:50).
«… так загоним смерть еще дальше. А там, еще немного совсем — клонирование, биотехнологии, генная инженерия. И нет ее вовсе, а только жизнь вечная и любовь» (1:51).
А вот и оно, «жакатталическое», номадически-бедуиновое, с запахом верблюжьих лепешек и ослиной мочи: «Техника… освободит и от самой смерти. Мы будем сделаны из неизнашиваемых либо легко сменяемых частей и материалов…» (1:50). Да-да, как же, помним и где-то даже понимаем-с…
Это из серии про тех дорогих дивидендополучателей, которые «бабла накопили, а теперь Боженьке не доверяют» — что обеспечит-де им Боженька адекватное дивидендам VIP-обслуживание на том свете. И вот мечтают они теперь добиться бессмертия «техническими средствами». Подкормить кое-кого «баблосиками», чтобы изобрели им «приспособление для жизни вечной». Или пилюлю какую. Или отвар. Или сок из свежевыжатых младенчиков. Уж эти действительно — «верить не перестанут». Только вот не в Боженьку, а доктора Франкенштейна.
Не о той «вечной жизни» благовествует Егорушка, ой, не о той… И это тоже своего рода ноль — ноль вместо спасения. Вывернутая, как рукавица, в ноль бесконечность.
Аналогичный во многом случай подмены зафиксирован, кстати, в фильме «Главное — любить» (L’Important C’Est D’Aimer), что снят режиссером Анджеем Жулавски по мотивам текста, написанным Кристофером Фрэнком. Там тоже как бы на Боженьку намекают. И на Евангелие. Боженька-де завещал. «Главное любить» — а кого и как есть вопрос как бы второстепенный. Можно и христианскою любовью. А можно и посредством свального греха. «Мужчина с мужчиной» и «женщина с женщиной» — тоже, наверное, можно. Ведь любят же! А мужчина с ишаком? А женщина с конем? Можно. Если любят друг дружку, то все можно. «Только пах берегите».
Короче, есть, друзья, такие слова резиновые, в которые можно запихнуть любые (часто противоположные) смыслы. С их помощью можно оправдать что угодно и одновременно что угодно дискредитировать. Такие слова очень любят манипуляторы. «Любовь». «Империя». «Жизнь вечная». А то вон еще «инновации», «нанотехнологии», «общество знания», «центры превосходства»… Это для них, как феромоны.
Так неужели и в самом деле такова она, благая весть от Натана Дубовицкого? Неужели опять очередная «манипуляция сознанием» несознательных младенчиков? О, как это похоже на коварного Владислава Юрьевича!
Но будем великодушны: здесь Егор (а вместе с ним и автор) — еще где-то в середине своего пути. Он еще не проснулся. Great Awakening еще не произошло. Потому-то, возможно, и несет он сию еретическую околесицу.
К тому же — кто знает — может, и это стеб? Стеб над мятежным Жаком и натужно ищущим, как подсобить хозяевам россиянской жизни РПЦрианством? Кто поручится, что не стеб?
ДВУНОГИХ ТВАРЕЙ МИЛЛИОНЫ — ДЛЯ НИХ ОРУДИЕ ОДНО…
К чему это я? Да к тому, что все — или почти все (кроме самого-самого главного) — в романе есть стеб сложносочиненный и многомудрый. А если вдуматься, так и вся творческая деятельность г-на Суркова — в первую очередь на поприще политического кукловодства — является многослойным стебом над им же формируемой реальностью. Ведь что Натан Юрьевич делал все эти годы, которых уже поболее десятка набежало? Он продуцировал некие смыслы и лепил некие големы — тут же наполняя их испепеляющими антисмыслами, разрушительными вирусами, формулами самораспада. Во все его творения встроены троянские кони и концептуальные взрывные механизмы разной сборки. На каждой слепленной им глиняной шельме поставлена жирная черная метка. Как бы для удобства окружающих — чтобы даже самому безнадежному идиоту все было ясно.
Ну, вот взять хотя бы МДАД «Наши» — эту притчу во языцах «молодежного строительства». Это с позволения сказать «движение» называется «демократическим» и, что характерно, «антифашистским». Это при том, что и по стилю, и по содержанию, и по идеологии, и по организации это именно что творение вполне себе «а-ля Дуче». Об этом говорит даже само его название: раз есть «наши», значит есть и «чужие», которым эти «наши» противопоставлены. Да и напрашивающаяся производная этого названия — «нашисты» — отличается от «фашистов» всего лишь на одну букву. Словом все, решительно все сделано для того, чтобы фашизм, пусть отчасти и опереточный, лез бы изо всех промежностей и отверстий оного «антифашистского» движения — лез бы навязчиво и откровенно.
Собственно, за все это не худо было бы сказать г-ну Суркову большое человеческое спасибо: он убедительно разоблачил россиянский «антифашизм», который сам же и создал. Выпукло показал, что любой «антифашизм», направленный в России против русских, есть движение нерушимого союза провокаторов и паскудствующих недоумков.
Но с другой-то стороны, прежде чем изобличить оных рукотворных МДАД-провокаторов, тот же Владислав Юрьевич творчески, с любовью и, как водится, с изрядной долей стеба замутил бренд и самого «русского фашизма» — того самого, который «ужос-ужос-ужос», который был и остается «самым страшным из всех фашизмов», когда-либо вгонявшим в ступор бедное человечество. Выковал, раскалил докрасна в своей «кузнице смыслов» и приложил сие тавро ко всему русскому. И запузырился «рюсский фошызм», и полез из всех щелей, как круто замешанное тесто…
И тут поневоле возникает вопрос: а не в той ли творческой мастерской лепился и продолжает лепиться голем «скин-движения» и «этнического национализма» с его зигами, хайлями, свастиками, свароговыми квадратами и безвременно убиенными неграми, решительная борьба с коими столь актуальна для будущности русского народа, где в какой-то момент — практически одновременно — зашевелил глиняными своими усами и голем Якименко?
Не буду отвечать на этот вопрос. Подумайте над возможным ответом на него сами.
Но это мы говорили о национализме как бы «этническом» и «неконструктивном». А взять еще тот, другой, который — «в рамках умеренного прогресса» и нордически-сдержанной любви к начальству. «Гражданский» (или «где-то около») то бишь… И его создал-вылепил многомудрый Владислав Юрьевич. И как вылепил!
Вспомним еще одно детище той же творческой лаборатории — партию «Родина». Тут буквально уж слезы ностальгические начинают течь по «щекам впалым». Ибо — схема опять-таки «родная», многократно проверенная. Умеренный национализм в рамках законности во главе с Александром Бабаковым и идеологом в лице Марата Гельмана.
Красиво закручено! Какая Троя устоит перед таким Одиссеем?
Хотите национализма? Вот вам злодейский «рюсский фошызм», хрустящий ломкими, как соломка, косточками «таджикских девочек» — чудище обло и стозевно, уложенное в один подарочный пакет со своей диалектической инверсией в виде «антифошызма». А желаете «цивилизованного конструктива» — вот вам «Родина» с Бабаковым и Гельманом в пыльных шлемах. «Иного не дано». Пользуйтесь.
А «Единая Россия» — что это такое? Сей триумфально побеждающий на всех выборах «безобраз», который неизменно набирает очки и завоевывает все новые симпатии трудящихся по мере погружения Эрэфии в обнуляющую безнадегу ХХI столетия, любимое нами всеми брыдло-мрыдло-грызло с заребущими руками и мешками фальшивых бюллетеней..? Объясните мне, как относиться к этому бессмысленному пучеглазому чуду, эпическому в своей всевозрастающей борзости?
Впрочем, как бы мы к чуду этому, для нужд «вертикали» вроде бы созданному, не относились, ясно одно: оная «системная партия» «околополитических лавочников» на самом-то деле задумана как форма дискредитации системы и «вертикали». Ее сокрушительные победы равносильны всеохватным поражениям системы в борьбе образов. Там, где ЕР потопталась, долго трава расти не будет.
А «суверенная демократия» с ее выборами-вбросами-выбросами, «машинками для голосования» и все возрастающим — опять-таки эпическим — беспределом? Раньше — о, мы с ностальгией вспоминаем о тех благословенных архаичных временах — хоть что-то «вбрасывали». Теперь уже и это — «лишнее». Ныне вполне достаточно просто внести нужные цифры в компьютер, как поступили (предположительно, в территориальной избирательной комиссии), например, с данными, полученными с участка № 1702 г. Москвы , где ЕР приписали 550 виртуальных голосов — и это при том, что общее число избирателей, реально пришедших на голосование составило всего 426 человека (из 2351 внесенных в список), а число проголосовавших за ЕР (надо полагать, после всех ухищрений) оказалось равным 192-м. Так процент «проголосовавших» за ЕР вырос с 45% до 76%. Красиво? Это если не считать, конечно, того, что оный участок вполне мог подвергнуться нашествию ставших уже легендарными 175 узбеков (или их молочных братьев), курсировавших на 35 машинах по району Зябликово г. Москвы, посещавшими там каждый участок, произносившими волшебное слово «Лужков» и получавшими взамен бюллетени для голосования. Эти же или другие творческие узбеки, скорее всего, оплодотворили и массу других участков в улусе уважаемого Лужков-джана. Например, участок 2864, где, кстати, председатель комиссии (смелая женщина, которых у нас становится все меньше) заявила о вбросе 200 бюллетеней, или участок 1046, откуда о размерах вброса, к сожалению, не сообщается.
Впрочем, все это — случайные вершинки айсберга.
В силу специфики работы одного моего родственника, я знаю, что в этот день во многие избирательные участки г. Москвы по нескольку раз звонили «сверху» и требовали от избиркомов повышать-повышать-повышать «победный» процент ЕР. Повышать как? Без всяких архаичных вбросов, естественно. А пальчиками — путем ударов по клавиатурке. Причем команды давались открытым текстом и в выражениях никто не стеснялся. Никто уже и не пытался держаться в рамках эзопова языка и соблюдать формальные «правила приличия». Массовые вбросы стали «гласной» практикой. Суверенных «понесло». Что ж, все это давным-давно было просчитано. «Кем просчитано?» — спросите вы. Дурацкий вопрос!
Что тут можно сказать? В рамках плоской и сермяжной логики, характерной для обитателей этой трехгрошовой реальности, «суверенная демократия» выглядит, конечно, как форма удержания власти некой кликой, которой на честную демократическую победу надеяться не приходится. Но в рамках логики обитателей более высоких планов — это еще и метод тотальной самодискредитации этой клики. (Сама клика, конечно, и рада была бы не подставляться, но своих-то мозгов у нее нет, а заемные мозги таят в себе опасность: и вот уже Владислав Юрьевич с томной улыбкой и лукавыми чертиками в знойно-антрацитовых глазах нажимает на нужную клавишу — клавишу слива, насколько я понимаю.) Ведь если таковыми были методы обеспечения победы и на других выборах — в частности, президента РФ и депутатского корпуса ГД (а такой вывод, мягко говоря, напрашивается) — то это означает, по крайней мере, одно: нами правят самозванцы. А вдохновленная свыше ритуальная отвязность вбросово-диджитальной «демократии» призвана довести этот факт до сведения самых последних имбецилов. Ведь плоским унтерменшам «in charge» только подмигни, ничего даже конкретно не приказывая, и они расшибут свои узенькие лобики и круглые брахицефальные черепушки, материализуя волевой импульс высшего существа. Да наломают при этом таких дров, так подставят сами себя и своих формальных повелителей, что только пальчики оближешь.
Всепобеждающая «суверенная демократия» явно организована и претворяется в жизнь таким образом, чтобы внушить к себе (а также и россиянской «государственности» в целом) все возрастающее презрение и отвращение со стороны подневольных подданных. И одновременно вызвать все возрастающее уважение к «несуверенным» ее формам, которые, впрочем, самим же Владиславом Юрьевичем признаны «невозможными».
А как идет реклама «суверенной демократии»? Взять, например, пухлый томик «PRO суверенную демократию». Издание вроде формально PRO, а почти все в нем — CONTRA. Ужó так нахваливают в этом томике наваристую «суверенную демократию», так нахваливают, что — думается мне — уж и не брались бы за сие многотрудное и скользкое дело вовсе! Или (если уж страсть как хочется) наняли бы под оное того же Н. Дубовицкого — он бы хоть настроение людям поднял… А то какой-то коллективный Никонов, блин… Впрочем, в том как раз и гениальность, что именно Никонов!
А взглянем на эти божественные комбинации с «оппозицией», с этими голубями, принимающими корм прямо из рук Франциска нашего Ассизского. Владислав Юрьевич «приподнимает» Семигина, помогает в создании широкого Народно-патриотического союза России. Приближает мятежного одногодку своего Геннадия Юрьевича (сколько у КПРФ генов, а все — не те), делает его «другом и соратником». Как бы. А потом сталкивает с Зюгановым, проводя два враждебных друг другу съезда коммунистов, после чего обе части взаимно (кто — de jure, а кто — de facto) аннигилируются.
А как филигранн
