В нынешнем году мы имели возможность лицезреть первую экранизацию знаменитой повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба». Фильм, несомненно, сделан на высоком уровне — в плане как художественном, так и соответствия своему классическому литературному прототипу. Но именно последнее обстоятельство наводит на определённые размышления. Ведь получается-то, что фильм продолжает и поддерживает абсолютно неисторическую картину, нарисованную Гоголем в героической повести о запорожских казаках.
Так бы, наверное, и остались днепровские казаки в тени Большой Истории, если бы великий литератор не создал их идеализированный образ. И вот уже больше полутора столетий наше массовое сознание следует не за историческими фактами, а за мифом, которому придаёт живучести авторитет писателя.
Когда я говорю о неисторичности, даже антиисторичности повести (а заодно и фильма) «Тарас Бульба», я не имею ввиду, что описанные в нём события никак не могли происходить в XV веке, как то обозначено Гоголем. И не то, что в XV столетии табака в Европе не знали. Днепровское казачество известно не ранее конца XV века, Запорожская Сечь складывается только в середине XVI столетия, а первое выступление казаков против польских властей и церковной унии — это поход атамана Наливайко в 1595 году. Первые же мощные походы казаков против Польши происходят не прежде второй четверти XVII века. Но, в сущности, точная хронология не так уж важна для литературного произведения. События, подобные которым могли произойти не ранее XVII столетия, фантазия писателя отнесла на два века раньше — хотя бы потому, что нет в хрониках этого века такого казацкого предводителя, как Тарас Бульба. Это вполне допустимый приём.
Но вот что действительно искажает историческую реальность — так это созданный Гоголем образ запорожцев как сознательных борцов за православную веру и русскую народность против поляков, а заодно и против крымских татар. Этот образ ни в малейшей степени не отвечает фактам.
Разберёмся с этим поподробнее.
И здесь нашу точку зрения подкрепит, как ни странно, сам создатель украинского исторического мифа Михаил Грушевский, построивший этот миф как раз на истории казачества.
Вот что он пишет о выходе казаков на арену внутренней политики Речи Посполитой:
«Предводителем первой большой казацкой войны был казацкий атаман Криштоф Коссинский [явно польское имя — Я.Б.]. За свои заслуги он получил от сейма в 1590 году вместе с несколькими другими выдающимися казачьими вождями поместье на р.Роси, но Януш Острожский, бывший белоцерковским старостой, или, точнее, его наместник, захватил эти земли и присоединил к староству, доказывая, что они принадлежали к нему. Коссинский, раздражённый этим, собрал казаков и напал на Белую Церковь, разграбил и забрал имущество князя Острожского и его наместника, подстроившего это дело, разгромил также и другие замки Острожских, забрал пушки и засел с ними в трипольском замке. Король поручил это дело комиссарам — разным местным магнатам, чтобы они своими силами усмирили казаков. Но казаки в повиновении отказали, приготовились к вооружённому сопротивлению, и комиссары не отважились вступить с ними в бой и отступили. Казаки после этого продолжали свои нападения, захватывая замки, находившиеся во владении Острожских и других магнатов, задиравшихся с казаками; завоевали Киев, Переяслав и другие города. Завладев почти всем Киевским воеводством, они перешли затем на Волынь, подчиняя своей власти города, принуждая помещиков признавать власть казацкой администрации над их поместьями и подданными, доставлять припасы войску и не препятствовать желающим отдаваться под власть казацкую и записываться в казаки. Князь Василий-Константин Острожский с сыновьями и другие магнаты, опасаясь, что казачество их разорит вконец, начали готовиться к войне своими средствами: польское правительство не хотело их выручать, рассерженное противодействием в вопросе об унии, и им приходилось самим о себе заботиться. Они наняли войска в Галиции и в Венгрии, собрали волынскую шляхту и с этими силами им удалось разбить Коссинского под местечком Пяткой. Казаки обещали возвратить захваченные пушки и другие артиллерийские снаряды, сместить с гетманства Коссинского и оставить панов в покое. Но возвратившись на Запорожье, казаки сейчас же начали собираться снова с силами и весной 1593 года опять двинулись на волость — на этот раз на Черкассы. Они хотели посчитаться с князем Вишневецким, вмешавшимся в предыдущую кампанию и вообще досадившего казакам…»
Итак, что мы видим? Первая война запорожских казаков на территории Речи Посполитой — это война против известного ревнителя Православия и просветителя князя Острожского. Наместник в Черкассах князь Вишневецкий, о котором идёт речь, по-видимому, отец известного Иеремии Михаила Вишневецкого, создателя «Вишневетчины» — крупного феодального владения в Поднепровье. Сам Иеремия Михаил стал католиком, но про его отца известно, что он был ревностным православным. Нетрудно догадаться также, что объектами казацких грабежей становились простые селяне и мещане Украины. А социальная природа войны под предводительством Коссинского — феодальная междоусобица, хотя Коссинский и предстаёт как вождь голытьбы. В те времена отдельные выходцы из феодального класса, стремясь улучшить своё положение, часто использовали в своих интересах движения низов и даже возглавляли их. Причём мы видим междоусобицу внутри православного населения Украины. Польская королевская власть тут не играет никакой роли и даже предпочитает не вмешиваться.
Но, быть может, впоследствии характер казацкого движения изменился, и казаки действительно становятся «за веру и народность»? Ничуть не бывало. Следующее выступление — под предводительством Наливайко — впервые показывающее некоторые признаки конфессионального, происходило, по описанию Грушевского, так:
«Польское правительство… послало объявить казакам, чтобы они не трогали больше Молдавии, а воевали бы с татарами. Но казаки к войне с татарами не имели в это время расположения, и когда польское правительство вызвало их из Молдавии, они отправились на отдых во внутренние области. Это было осенью 1595 года. Возвратившись на Украину, Наливайко прошёл на Волынь и подступил к Луцку во время ярмарки… Перепуганные мещане и шляхта выехали ему навстречу и заявили готовность заплатить ему выкуп с тем, чтобы он не трогал города, но Наливайко не удовольствовался этой контрибуцией и всё-таки разграбил предместья. Затем прошёл на Белую Русь, взял Слуцкий замок, забрал оттуда артиллерию, а мещанам велел заплатить большой выкуп (10 тысяч золотых). Оттуда двинулся далее, захватывая что попадалось по дороге и собирая добычу и контрибуцию; разгромил Могилёв, крупный город в те времена, а когда после всего этого собралось против него литовское войско, Наливайко, обладая большой артиллерией, в полном порядке отступил обратно на Волынь. Одновременно низовое войско, хотя и более скромно, хозяйничало в киевских землях, на Полесье, а когда Наливайко вышел на Волынь, пустилось тоже на Белую Русь. При этом, вмешиваясь в различные панские ссоры и наезды,… наливайковцы и низовцы помогали православным панам, князю Острожскому и другим, сводить счёты с противниками православных, униатскими епископами и их приверженцами…»
В этом движении классовые мотивы явно перевешивают национальные. Православное «лыцарство» грабит православное же население. Но это не движение низов против богатых классов. Оно имеет все признаки грабительских набегов, экстренных экспроприаций, часто практиковавшихся феодалами в Средневековье в отношении городов.
На периферии государственной территории Речи Посполитой из деклассированного элемента складывается прослойка, стоящая вне гражданского общества, но пытающаяся утвердить себя в феодальной иерархии на высоком уровне, встать вровень с господствующим классом, добывающая для этого средства путём прямого присвоения прибавочного продукта — вот и вся сущность казацкого движения в это время.
Национально-религиозная идея развивалась в это время совсем в другой среде — в среде православной части шляхетства и в мещанстве, силами магнатов-просветителей (вроде Острожского, Ходкевича и др.) и православных братств, основанных в крупных городах (таких, как Львов и Вильно). Казачество этим общественным силам не только чуждо, но и прямо враждебно.
Днепровские казаки приняли самое активное участие в событиях Смутного времени Русского государства в начале XVII века, грабя и опустошая Московию, верно служа польскому королю. Грушевский не без удовольствия отмечает: «По словам Жолкевского, под Смоленск, когда его осаждал король, пришло 30 тысяч казаков и затем ещё прибывали новые отряды, а другой очевидец насчитывает всего казачества, бродившего в ту зиму в московских землях, свыше сорока тысяч».
Для Грушевского это свидетельство того, что украинские казаки осознавали себя народом, отличным от «москалей», и, судя по всему, создатель украинского мифа в данном случае абсолютно прав. Но столь же очевидно, что казаки не отождествляли себя и с трудовым земледельческим и торгово-ремесленным населением самой Украины, которое, при всех казацких выступлениях, первое становилось их жертвой.
Казаки, стремясь стать вровень со шляхтой, усваивали понятия и привычки этого класса, и простые мещане и селяне Украины становились для них «быдлом», грабить и притеснять которое — не грех. Социальная психология казачества в это время — психология бандитов с их презрительным отношением к «фраерам».
Но, быть может, великий писатель был прав в том, что казаки были непримиримыми врагами басурман, то есть крымских татар и турок?
Ведь правда, что запорожцы часто ходили разорять и Крым, и даже турецкие берега, переплывая всё Чёрное море. Но также правда и то, что время от времени казаки заключали союзы с Крымским ханством и даже отдавались ему в подданство. Так, в 1624 году они заключили, как мы бы сказали сейчас, «договор о дружбе и взаимопомощи» с крымским ханом Шахин-гиреем.
Грушевский так оценивает его значение:
«Казаки полагались на прочность и крепость этого союза с Крымской Ордой и надеялись опереться на него в тяжёлую минуту — не только в войнах с Турцией, но и в недалёкой, судя по всему, войне с Польшей».
Крымские отряды были в войске Богдана Хмельницкого, и хотя и предали его в решающий момент под Зборовым, тем не менее Хмельницкий, одновременно с переговорами о московском подданстве, вёл и переговоры о подданстве крымском и даже, как теперь установлено, тайно принял его. На верность крымскому хану присягнул и гетман Выговский.
Конотопская битва 1659 года, про которую предтеча украинского мифотворчества Николай Костомаров честно написал, что она «была явлением случайным, не имевшим никаких прочных последствий», но которое ныне стало ядром украинского мифа, была выиграна силами крымской орды (после чего та принялась грабить и опустошать Украину). Так что казаки смело вступали в союзы с магометанами против православных, если это отвечало их сиюминутной выгоде.
Именно мещанство и селянство Украины, особенно первое, стало той силой, которая сподвигнула верхушку казачества принять подданство Москвы, а впоследствии, когда казаки от союза с Россией отреклись и вновь зафлиртовали с Польшей, Швецией и Крымом, способствовало утверждению московской власти и закреплению Левобережной Украины за Россией. Именно оно всегда тянуло к Москве, «под православного царя», тогда как казачья старшина играла в самостийность и пускалась во все тяжкие. Как признавал тот же Костомаров, «дело Выговского оказалось непрочным не от московских войск, а от народного несочувствия».
Общая вера — Православие — нисколько не препятствовала изменам казачьей верхушки союзу с Россией. Сам хрестоматийный предатель — Иван Мазепа — был известен как глубоко благочестивый православный человек. Он истратил много средств, как из казны гетманства, так и личных, на ремонт и благолепие православных храмов и монастырей Украины, в первую очередь — Киево-Печерской лавры. На многих церковных сооружениях Украины красовались гербы Мазепы, сбитые затем по приказу Петра I, но заботливо восстановленные нынешними самостийниками. Всё это не мешало Мазепе быть приверженным идее самостийности и стать изменником.
Самосознание, основанное на региональных особенностях Западной Украины, Галиции, стало фундаментом строительства отдельной «украинской нации» и основой для украинского исторического мифа только в ХХ веке, в особенности после Второй мировой войны. Изначально же украинский миф базировался на приукрашенной истории казачества. Генетически именно казачество, выделившееся в отдельное сословие на протяжении XVI-XVII вв., стремившееся стать новым шляхетством, являлось источником самостийной идеологии. От него исходили все сепаратистские поползновения на Украине. И недаром в конце XVIII века Екатерина II выселила то, что осталось (после ухода большей части казаков в Турцию, в подданство султана) от Запорожского войска, на Кубань.
Однако зараза сепаратизма не была изжита. Ведь бывшая казацкая старшина уже сделалась дворянством Российской империи, и, хотя не оставила мечты о самостийности, временно мирилась с господством России, поскольку получила такие феодальные права, о которых и не могла мечтать, пока была под властью Речи Посполитой.
Сейчас часто можно услышать, что насаждению украинского самосознания на основе галицийской субъэтнической идентичности, которое активно проводится руководством Украины, следует противопоставить иную украинскую идентичность — на малороссийской основе. Под Малороссией тут обычно разумеют Поднепровье — Киевскую, Полтавскую, Черниговскую области (кстати, территория Руси, как её понимали веке в XII-м). Однако к этому необходимо сделать существенную поправку: это должна быть идентичность, взывающая к исторической памяти гражданских классов, то есть мещан и (в меньшей степени) селян. Но ни в коем случае не казачества, которое всегда было источником антироссийских настроений и интриг.
Созданный Гоголем антиисторический миф о казачестве, преданном русской национальной и религиозной идее, должен быть безжалостно разрушен. Необходимо настойчиво показывать, что казачество всегда было враждебно и российской государственности, и народу Украины, тогда как именно последний твёрдо стоял за единство с Россией.
Иначе миф о казачестве вновь и вновь будет подниматься на щит сторонниками самостийности, видящими в бесконечном вихлянии казаков от одного подданства к другому, в их нескончаемых изменах России, в их грабительских набегах на мирных тружеников Украины проявление «борьбы за украинскую независимость».
