Русский космос

Центром русского космоса является власть. Именно властью определяется прочее мироустройство. Власть влияет на все. На власть не влияет ничто.

Власть есть тайна, а всякая ее манифестация – чудо. Чудо в том смысле, что действия ее не объяснимы, если исходить из представлений о мире обыденном.

Все это относится к власти в себе, в чистом виде, иными словами – к царю. Все прочее, что есть во власти, так или иначе является его, царя, эманациями. Власть многослойна, и чем ближе слой к орбите вращения обычного русского человека, тем меньше во власти чудесного. В действиях урядника тайны мало, и вызывают они не мистический ужас, а вполне прагматический страх. Очевидно, приближаясь к миру, власть портится.

Итак, в центре мира находится царь. То есть, в сути своей власть таинственна, но конкретна. Царь – воплощение тайны, власть во власти, власть, как уже сказано, в себе. О царе невозможно ничего знать наверняка, до какого бы уровня близости с подданными он не опускался.

Наличие в центре единого определяет некоторые неизбежные характеристики власти. Что бы ни было написано в книгах, что бы ни говорила о себе сама власть, - она всегда тотальна, и единственное, что русский человек о своей власти может знать наверняка, так это то, что власть, буквально, может сделать в любой момент времени все, что угодно. В том числе и с ним самим.

Конкретность власти не стоит путать с персонификацией. Русский человек всегда знает, кто царь (то есть, знает имя). Но место важнее имени, в царе главное – что он царь, а не то, что он Иван Иваныч. Или даже Катерина Алексевна.

Представители низовых уровней власти – почти люди. Чем выше – тем меньше человеческого во власти остается. Власть антропоморфна, но никогда не стоит забывать, что это только подобие, а не совпадение.

Обитатели иного – центрального, помним – мира, при всей своей человекоподобности – другие. Иные. Не совсем. Чуть-чуть не. При личном общении может возникнуть иллюзия полного совпадения, но в момент величайшей близости как раз и мелькнет малозначительная какая-нибудь отличительная деталька, порождающая священный ужас. Хвостик поросячий. Рожок, копытце. Или наоборот, нимб. Это не важно. Фольклор схожим образом описывает встречи с мертвецами или демонами.

По сути, центром мира здешнего является мир иной, и граница между мирами (почти) непреодолима.

Сосредоточимся на этом «почти». Преодолеть границу, конечно, можно. Но допустимые способы преодоления не менее чудесны, чем сама власть: необходимо совершить не просто что-то выдающееся. Необходимо совершить невозможное. Поймать волшебную щуку, жениться на царской дочке.

Всякий русский человек желает стать царем, конечно, хоть и спрятано это желание в самом темном углу головы. Хочет, но, если только он укоренен в русский космос, и ощущает его законы, не пытается. Просто потому, что это нелепо: пытаться совершить чудо. Оно либо происходит, либо нет, и уж точно не зависит от человеческой воли.

Есть подозрение, что власть сама выбирает, кого в себя вобрать. Но проверить его нельзя – ответ на вопрос мог бы дать преодолевший границу, но в том и суть преодоления, что он перестает быть человеком, превращаясь в «почти человека». А превращение исключает возможность диалога. Иной мир – он на то и иной, чтобы служить обиталищем иных.

Отсюда – градации отношения к власти. Царя русский человек любит, или старается о нем не думать. В некотором смысле, это одно и то же. Но чем ближе уровень власти к русскому человеку, тем меньше в нем к власти любви. Русский человек, любящий урядника – почти такая же редкость, как русский человек, ненавидящий царя. Хотя бы потому, что в действиях урядника загадочного мало, а зло, от действий этих происходящее – налицо.

И отсюда же – понятно – отношение русского человека к тем, кто пытается границу нарушить, проникнуть в мир иной недопустимыми средствами. То есть – не чудом.

Желающие к власти пристроиться презираемы. Во-первых, если они и прорвутся, то, максимум, в урядники, а значит, будут нести в мир русского человека простое, ощутимое, прагматичное зло. Во-вторых, желание добровольно расстаться с человеческой сущностью (не потому, что власть избрала тебя, не потому, что мир иной тебя тайной своей силой из мира обычного выдернул, а просто потому, что так захотелось) – дело неприятное. Человек, по доброй воле захотевший стать не совсем человеком, пугает. Русский человек измены не любит, здесь же измена налицо.

Ну и сам факт бунта против мироздания упускать из виду не стоит: эту мысль хорошо проясняет слово «самозванец». Человек, по праву оказавшийся во власти, в противоположность самозванцу, не действует, а претерпевает. Происходящая с ним метаморфоза инспирируется извне.

Даже попытка напрямую поговорить с властью есть нарушение границ. Пытающийся говорить ощущает себя ровней, предает собственную природу, и лезет туда, куда его не звали. Власть сама знает, когда впустить ходока. Это знание – одно из ее чудес. Допущенный потом извергается, но до конца сохраняет печать иномирности, привкус приобщения, источает ужас. Но только в том случае, если он был допущен, призван. Если сам лез – то чем он лучше пытавшихся пристроиться? Отличие лишь в том, что еще и по шапке, скорее всего, получит. Поделом, скажет русский человек, поделом.

А вот отношение к тем, кто власти пытается противостоять, - оно другое. Тут уже превалирует не презрение, но жалость: жалость к убогому, не чувствующему законов русского космоса. Борьба ведь с властью есть дело обреченное, то есть глупое. Власть победить нельзя.

(Из всего вышесказанного, кстати, следует, что русский человек, охотно описывающий себя как существо предельно духовное, на поверку оказывается сугубым прагматиком.)

И еще одна важная черта: русский космос кажется центростремительным, но только кажется. На самом деле русский космос центробежен. Русский человек стремится быть как можно дальше от власти. Причины понятны – власть, как все таинственное, страшна, а попытки к ней приблизиться, и более того – даже случайное нахождение рядом, - чреваты.

Отсюда очевидно, почему для русского человека так важно, чтобы пространства, им обитаемые, были обширными. Русский человек всегда продумывает запасные пути. Держит в уме возможность оказаться от власти как можно дальше. Не покидая при этом пределов русского космоса.

Хотя бы потому, что русский человек никогда не уверен, что за пределами русского космоса что-то есть. Даже если собственными глазами это что-то видел.

Есть версия, что главным способом разрастания русской империи было простое, физическое стремление русского человека вырваться за пределы, контролируемые властью. Но всегда выходило, что власть русский человек тащил за спиной, и вырваться не удавалось. Власть довольно быстро оказывалась там, куда русский человек убегал.

Характерно, что попытки к бегству были оставлены как бесплодные; бегать продолжали только члены некоторых сект, объединений то есть, пытающихся если не осмыслить, то мистическим образом познать суть русского космоса. Перейти от интуиций, позволяющих более или менее в русском космосе выживать, к достоверному знанию о свойствах мира.

Сконцентрировавшись на этом, мы можем предположить, что власть есть свойство русского человека, что, возможно, русский человек и есть власть. Эта гипотеза слишком уж страшна, но, по счастью, недоказуема.

Центральным этическим понятием русского космоса является справедливость. Возвращаясь к тому, что мы уже успели о русском космосе узнать, понимаем: справедливость есть функция власти, ибо в центре космоса – власть.

В самом общем виде, определить справедливость можно так: справедливо все то, что власть делает. Если только речь и вправду о власти. Это, как станет ясно из дальнейшего, существенная оговорка.

Справедливость русского космоса – не синоним удобства, допустим, разумного жизнеустройства и так далее. Скорее, наоборот. Русский космос, в целом, справедлив – такова интуиция русского человека. И русскому человеку от этого, скорее, плохо. Несправедливость же – в бытовом, понятном, ощутимом, внемистическом выражении, - это когда кому-то, кто находится на той же орбите русского космоса, что и данный конкретный русский человек, хорошо. Ну, или хотя бы не так плохо, как данному конкретному русскому человеку. Несправедливость, то есть, это не тогда, когда русский человек не получает положенного. Нет. Это когда сосед русского человека получает неположенное.

Что и кому положено, русский человек не знает. Просто потому, что «знает» здесь – неподходящий глагол. Речь не о знании, а об ощущении, укорененном в самого русского человека, интуитивно понимающего, как устроен русский космос.

Власти – вспомним, это вытекает из единственного утверждения о власти, которое можно считать достоверным, и которое, кстати, определяет, скорее всего, все прочие чудеса власти, - так вот, власти положено вообще все. Русский космос как целое есть собственность власти.

Но поскольку власть многослойна, и чем дальше слой от центра, тем менее он похож на власть в себе, тем ближе к обыденности, то общезначимый тезис, сформулированный выше, требует оговорок. Царю положено все, и здесь не может быть ограничений. С урядником сложнее.

Русскому же человеку, вращающемуся по периферийной орбите, не положено вообще ничего. Если у него и есть что-то, то это – чудо, связанное с доброй, предположительно, волей власти. Предположительно – потому что здесь мы выходим уже за рамки того, что о власти можно утверждать достоверно.

Отсюда и градации несправедливости. Царь, очевидно, несправедливости совершить не может. На то он царь. А вот если царь сомневается в том, что ему положено все, значит, русский человек может усомниться в подлинности такого царя. Собственно, подобная попытка себя ограничить – это единственное преступление, которое царь способен совершить.

Царь, пытающийся себя ограничить, перестает быть царем. Выявляет в себе самозванца. Покушается на устои русского космоса и провоцирует русский бунт. Русский бунт есть предельный способ восстановления справедливости. Единственная цель русского бунта – лишить подменного царя узурпированных прав, и вернуть положенное царю настоящему.

Но подобные катастрофы редки.

Русский человек, как мы договорились выше, - существо прагматичное, и куда сильнее его интересуют случаи несправедливости, более к нему близкие. Когда не устои русского космоса ломаются, но по краям появляются мелкие трещины.

Наиболее распространенный, но и наиболее неприятный пример несправедливости связан с попытками «почти людей» с низовых уровней власти взять сверх положенного.

Такого рода происшествия часты, но, тем не менее, ставят русского человека в тупик. С одной стороны, это нарушение законов русского космоса, но с другой, действует ведь власть, какая-никакая. А что думает русский человек о попытках противостояния власти – описано в предыдущей главе.

Собственно, ответов тут может быть два. Во-первых, терпение. Низовая власть насытившись, может успокоиться, и отказаться от неположенного, предполагает русский человек. Это наиболее распространенный вариант. Но есть и другой: когда русский человек, не утерпев, пытается через головы близкой, испорченной по определению, как отмечено выше, власти обратиться в самое властное средоточие.

Не исправить, то есть, несправедливость, а потребовать исправления оттуда, откуда всякая справедливость исходит. Но это, разумеется, риск. Лотерея. Успех здесь возможен только в одном случае: если стремление русского человека заговорить совпадет с желанием власти его выслушать. Каковое желание, как и все, исходящее от власти, чудесно, иными словами, непредсказуемо.

Если же совпадения не будет, то русский человек из собеседника власти превратится в нарушителя правил. О последствиях выше уже говорилось достаточно.

Это важный пункт, поскольку именно тут, возможно впервые, у русского человека появляется сомнение: а так ли уж гармоничен русский космос? Появляется еще одно желание, столь же неудовлетворимое, как и первое (стать, напомним, царем). Русский человек желает того, что можно было бы назвать свободой правды. Свободой напрямую сообщать власти сущностной о неположенном, совершаемом властью периферийной.

Но недовольство гасится за счет возможности осуществлять свободу правды в ситуациях, с властным неположенным не связанных. Русский человек свободен сообщить властям о неположенном, совершаемом другими русскими людьми. Делать это тем проще, что русскому человеку, как мы уже договорились, не положено вообще ничего.

И русский человек охотно это делает.

В русском космосе прав не существует. Власти они не нужны, потому что попытка описать права власти есть ни что иное, как способ власть ограничить. То есть преступление.

Но и у русского человека никаких прав нет. Есть только милости, которые даруются властью по непонятным для русского человека причинам. Единственное, что можно здесь утверждать достоверно, - что милости свои власть в любой момент может сменить на гнев.

Помнить об этом – естественное для русского человека состояние.

Русский бог есть бледная копия русской власти.

Бог суров, справедлив, непредсказуем, но при этом добр. А доброта в русском космосе любого делает слабее. Бог не исключение.

К тому же, слуги божьи охотно переходят из орбит обитания русского человека непосредственно во власть. Или властью втягиваются. В точке сопряжения власти и бога возникает русский грех, состоящий в понятных преступлениях против организации русского космоса.

Больше о русском боге сказать нечего.

Помимо перечисленного выше ничего в русском космосе нет.

Но вот что есть: русский человек, стремясь удалиться от власти, парадоксальным образом с властью сливается. При этом все, что для русского человека важно, так или иначе от власти исходит или властью определяется.

Ну, хотя бы потому, что в русском космосе, как уже отмечалось, властью определяется вообще все.

И тут выясняется неприятная вещь: попытки посредством определений приблизиться к важным для русского человека вещам упираются во взаимозаменимость этих самых вещей. Которая, видимо, делает их принципиально неопределимыми. А неопределимое можно считать отсутствующим.

О чем нельзя сказать ясно, того просто нет.

И вдруг, под занавес, единственной характеристикой русского космоса оказывается его пустота.

Есть даже гипотеза, что достигшие просветления буддисты перерождаются в русских людей. И уже только потом умирают окончательно.