Политико-экономическая система, которая сложилась почти на всем пост-советском пространстве — и в России, и на Украине, и в Узбекистане, и в Молдове, и в Киргизии, и в Казахстане — это государственно-монополистический капитализм компрадорского типа.
Государственно-монополистический капитализм — это когда государственная машина — наиболее значимый игрок в экономической жизни. Частная собственность на средства производства, хотя имеется и признается, но государство в любой момент беспрепятственно может это дело «подкорректировать». Государство также является наиболее влиятельным фактором регулировки экономических процессов.
Компрадорский — поскольку основным, приносящим максимальную прибыль, видом экономической деятельности является «распиливание» ресурсов, доставшихся от прошлого — экономических, геополитических, технологических, культурных и прочих.
В наиболее чистом виде эту систему можно наблюдать именно в России. Режим, который установился в Российской Федерации, существует исключительно за счет продажи российских ресурсов в те страны, которые могут за них платить — хоть в традиционные развитые государства (Западная Европа и США), хоть в развивающиеся страны (из тех, кто пытаются создать неподконтрольную Западу экономику — в первую очередь Китай).
Такой режим и называется компрадорским.
Согласно «Большому Энциклопедическому Словарю», «Компрадорская буржуазия (от исп. comprador — покупатель), часть буржуазии экономически отсталых стран (как колоний, так и независимых) осуществляющая посредничество между иностранным капиталом и национальным рынком. Тесно связана с колонизаторами и национальными монополиями и поддерживает их в ущерб национальным интересам».
Важно отметить, что сложилась в России эта компрадорская система не по чьему-то злому умыслу, но «сама собой», по законам естества. То геополитическое политико-экономическое пространство, которое семьдесят лет именовалось Советским Союзом, начало создаваться еще Чингис-ханом. Так что ресурсов накопилось много — есть что «пилить». Капитал и вообще экономическая власть в предперестроечном Советском Союзе находилась в руках узкой и закрытой группы высшей партийной номенклатуры. Перестройка стала возможной потому, что эта группа прониклась убеждением, что по уровню потребления она безнадежно отстает от западных элит, и что именно и только «экономика западного типа» позволит им «жить как люди».
Но в смысле быстроты получения прибыли «распил» имеющегося под ногами несравненно легче и выгоднее, чем производство нового! Поэтому именно на такую «экономическую деятельность» в централизованном порядке были переключены практически все сто процентов ресурсов, контролировавшиеся партийной номенклатурой. «Личный состав» смотрящих, при этом, частично сменился — но в пределах все того же социального слоя.
Итак, экономическая форма была определена изначально, еще на «первом этапе большого пути».
Вопрос только в выборе наиболее подходящей (с точки зрения власть имущих) формы политического оформления сложившейся системы.
Форма эта должна, в первую очередь:
1. Нейтрализовать массы, направить их энергию в нужное, непротестное русло, не допустить угрозы системе.
2. Дать возможность элитам, группировкам, реально держащим в своих руках ключи от ресурсов, цивилизованно производить разборки между собой, решать неминуемо возникающие конфликты без излишних жертв и усилий (вариант финальной сцены из «Гамлета», когда остается гора трупов и один обескровленный победитель — никому не нужен).
В течение первого десятилетия после распада Союза новообразованные государства приняли форму парламентских республик. Ожидалось, что она позволит «навечно» сохранить власть правящих элит, перерожденной советской номенклатуры, обеспечить и механизм решения конфликтов внутри правящих групп и приемлемый (чтобы «не рыпался») уровень жизни «электората». Но даже на Западе, где эта система зародилась и где она наиболее соответствует местным условиям, парламентская модель правления в последнее время становится все менее и менее адекватной изменяющейся реальности. В странах СНГ парламентская республика стала «буксовать» практически с самого начала, государственный механизм с каждым годом становился всё более и более разбалансированным.
Максимально четко это проявилось в ходе «оранжевой революции» на Украине. Тогда соревновались две финансово-экономические группы: «проект Янукович» был более связан с теми кругами компрадорского капитала, что заправляют в настоящий момент в Москве, а «проект Ющенко» — с теми, что от московской кормушки были отстранены. Каждый клан «вбил» тогда в своего претендента «крупные бабки», рассчитывая получить после выборов полный «доступ к кассе». Но «полного доступа» не получилось, и очевидно, уже не получится. Страна находится в состоянии перманентного политического кризиса, ситуация на Украине создалась патовая — ее надо постоянно как-то «разруливать», а значит — делиться властью и деньгами с соперником.
Впрочем, то, что классическая парламентская система, установленная в европейских осколках бывшего СССР, начнет давать сбои в своей основной функции — защите и легализации интересов правящих групп, можно было предположить заранее. Все же на дворе новое тысячелетие, и то, что было хорошо в начале девяностых, неминуемо должно было устареть через пару десятилетий. Ведь любой механизм имеет свой срок износа.
Путин (точнее, те, кто коллективно делали «проект Путин») поняли это раньше других. И ВВП стал вводить в РФ «управляемую (суверенную) демократию» — то есть сводить к минимуму роль выборных институтов.
К чему приведет установление в Российской Федерации такой модели правления?
Казалось бы, это — тайваньский вариант японской модели (направляемого государством экономического развития). Эта модель была реализована, вслед за Японией, и на Тайване, и в Южной Корее, и в Сингапуре, сделав возможной «экономическое чудо» Юго-Восточной Азии. Из аграрных отсталых стран третьего мира всего лишь за пару десятилетий «азиатские тигры» вырвались в передние ряды мировой экономики.
Между «тиграми» имелись и некоторые отличия. В Японии возникла многопартийная система. На Тайване при направляемой государством рыночной экономике вся политическая жизнь исчерпывалась Гоминданом. В России на месте Гоминдана — Администрация Президента, конкретные рычаги управления и там, и там схожи.
Но реализация этой модели в СНГ и в ЮВА дает диаметрально противоположные результаты.
На Тайване, в Японии или Сингапуре никаких природных ресурсов не наблюдалось, и у элиты, для того, что бы обеспечить себе «красивую жизнь» не было иного выхода, кроме как развивать технологии и промышленность, поощряя конкуренцию на внутреннем рынке и международную конкурентоспособность, всеми силами стремиться преодолеть разрыв с ведущими развитыми странами. В Российской Федерации, как говорилось выше, ситуация иная.
Поэтому режим «управляемой (суверенной) демократии» в РФ (в отличие от некоторых других стран СНГ, лишенных собственных источников сырья) будет тут только углублять имеющийся разрыв между Россией и развитыми странами.
Есть еще один момент.
Обычно считается, что компрадорский капитал имеет ту особенность, что заинтересован в слабом коррумпированном государстве, которое никак не мешает этому капиталу грабить страну.
Такая ситуация, действительно, наблюдается в большинстве экономически отсталых или развивающихся государств.
Однако у Российской Федерации и тут «особенная стать». В большинстве стран наряду с компрадорской буржуазией, компрадорским капиталом, имеется и капитал национальный. Он извлекает прибыль не за счет тупой продажи вовне имеющихся ресурсов, как компрадоры, но за счет развития собственных производительных сил.
Между компрадорским и национальным капиталом возникают противоречия. Национальный капитал оказывается заинтересованным в сильном национальном государстве, в том, чтобы ресурсы шли на развитие страны, создание и развитие собственных производительных сил. Компрадорский — в том, чтобы ему не мешали вывозить ресурсы, и в максимальном удовлетворении интересов своих зарубежных партнеров-хозяев, которые в развитии местных производительных сил никак не заинтересованы.
Именно национальная буржуазия являлась движущей силой большинства направленных на модернизацию революций и национально-освободительных движений.
И то, что компрадорский капитал, даже находясь у власти, в условиях конкуренции с национальным капиталом, заинтересован в слабом государстве, сильно облегчает возможность национальной модернизационной революции, направленной на изменение компрадорской модели экономики.
В России же сложилась довольно редкая система: национального капитала тут практически нет, весь крупный капитал — именно компрадорский, занимающийся именно и исключительно продажей ресурсов. Более того, компрадорский капитал намертво связан с бюрократией, с высшим чиновничеством — это просто один класс. Государственный аппарат в России первичен — он контролирует все ресурсы и поэтому является источником самого капитала, сращен с ним. Поэтому именно в интересах обеспечения компрадорской продажи ресурсов формируется и контролируется весь государственный аппарат, который, в свою очередь, держит в своих руках все рычаги экономической, общественной и политической жизни.
Поэтому российский правящий слой заинтересован в максимально сильном государственно-репрессивном аппарате — ведь именно государственная машина является главным механизмом реализации его интересов и именно этот аппарат стоит на страже компрадорского характера российской политико-экономической системы.
При этом оказывается, что сил, заинтересованных в смене компрадорского характера экономики, в правящем слое и обсуживающей его интересы интеллектуальной прослойке — попросту нет.
Что делает крайне маловероятной возможность национальной модернизации — что революционным, что эволюционным путем.
Побудить российский правящий слой пойти на развитие собственных производительных сил, на изменение экспортно-компрадорского характера экономики, может или явная угроза того, что зарубежные партнеры-хозяева решат полностью отказаться от его услуг и взять страну под свой прямой и непосредственный контроль, или появление внешней силы, заинтересованной в изменении существующей в России компрадорской модели.
Вероятность именно такого развития событий, впрочем, крайне мала.
