Установка начальства на: «Даешь инновации!», серьезным тоном повторенная на фоне экономического кризиса, потрясла основы россиянской политической системы. Ситуация оказалась похожей на ту, когда слабо структурированной толпе дают строгую команду «Вперед!», и каждый на автомате делает свой шаг. В результате многие сшибаются лбами, некоторых отбрасывает в образовавшиеся разряжения, кто-то падает... Разберем наблюдающийся разброд и шатания на примере возникшей в околоэлитных кругах интеллектуальной обслуги спора о демократии.
ИТАК, СНАЧАЛА ФАКТЫ
В начале июня Институт Общественного Проектирования (ИНОП) опубликовал свой доклад «Оценка состояния и перспектив политической системы России». Там много букв, но есть и сводка основных результатов, среди которых был выдвинут следующий тезис: «либеральная демократия, возможно, является уже уходящей традицией, не способной к миграции». Данный тезис обосновывался двумя аргументами. Во-первых, тезисом о переходе развитых обществ к некому новому варианту демократии, обозванной авторами доклада «аудиторной демократией», в которой ключевым политическим игроком становится медийная фигура, шоу-мен. И, во-вторых, тезисом о том, что те люди, которые называют себя в России демократами, не имеют никакой электоральной поддержки.
Попутно авторы «пнули» концепцию общественного договора, заявив, что никому сейчас не хочется мараться с бумажками, в то же время отметив актуальность для России диалога «различных социальных, отраслевых, мировоззренческих групп», который «сталкивается с проблемой зрелости элит».
В заключение по демократическому вопросу было сказано следующее: «К демократии или к авторитаризму двигаться России? Сейчас это ложная идеологическая дилемма. <…>Было бы честнее и реалистичнее сказать, что демократизация политической системы России в ближайшее время не может стать приоритетом. Приоритет сейчас в эффективности управления.» При этом, правда, тут же были добавлены много слов о механизмах, порождающих неээфективность авторитарных бюрократических систем, показывающих общее понимание вопроса. А завершили авторы свои демократические изыскания следующей фразой: «Демократизация же должна состоять в способности политической системы к уменьшению социальной несправедливости, к созданию действенных рычагов для отмены ошибочных политических решений, минимизации злоупотребления властью, культивированию политических партий (здесь мы вполне можем позволить себе отстать от реалий аудиторной демократии) -— и, следовательно, самой возможности выбора, в широком распространении свободы и доверия к воле народа.»
В общем получается, что понять что-либо сложно, даже «погружая себя» в предъявленную парадигму выводов доклада. Но наверное можно было бы сформулировать основную идею авторов следующим образом: Либеральная демократия концептуально почила в бозе, а нам нужен капитан. Поэтому сначала харизматим с капитаном, а потом (когда это потом — неясно) вместе с ним демократизируем то, что нахаризматили. В плане же демократизации мы сможем даже вернуться к похороненной нами в начале либеральной демократии. В общем, как-то так.
Естественно, записные демократы не могли пропустить такие заявления безнаказанно. Б. Макаренко, который кстати вложился во многие буквы доклада, но, по-видимому, был обойден при выводах, ответил статьей в «Ведомостях». Среди прочего он выдвинул очень сильный на мой взгляд аргумент: «Либеральная демократия в современном понимании (на неспособность авторов ИНОПа отследить эволюцию этого понятия указывал во время презентации доклада Андраник Мигранян) — это свободные выборы, верховенство права, подотчетность власти народу, кстати, и goodgovernance, что созвучно близкому авторам ИНОПа понятию «эффективность управления». Получается, что либерально-консервативное крыло «Единой России» считает эти «практики» либо недостижимыми, либо вредоносными для России.» Сила данного аргумента заключается в том, что все перечисленные через запятую характеристики авторы доклада ИНОПа хотели бы видеть внедренными в России, вследствие чего к той целостности, которая стоит за данными характеристиками, им надо было бы отнестись внимательней. Из такого невнимания Макаренко делает следующий вывод: «Такие противоречия в докладе кажутся неразрешимыми. Единственное объяснение — физиологическая неприемлемость для всего российского околоофициоза понятий «либерализм» и «демократия», тем паче употребленных вместе.» Попутно он не забыл оттоптаться на чтимой ИНОПом «аудиторной демократии», заявив, что эта концепция на Западе далеко не мейнстрим, а пока еще очень даже себе маргинальная идея, которая только-только начала свою аппробацию в западной политологии.
Следующий ход — В. Фадеев ответил Б. Макаренко в тех же «Ведомостях». Он оставил указанный выше аргумент Макаренко без внимания, и прошелся по его требованию «либерализации» и «демократизации», помянув недавнюю историю страны в 90-х годах. Завершил же Фадеев статью следующим пассажем: «Не демократизация нам нужна, легко якобы достижимая — возвратом в прошлое. Нам нужна демократия. Мы окажемся к ней тем ближе, чем быстрее запустим механизмы развития, возобновим экономический рост, не будем бояться радикальных мер по изменению структуры хозяйства или модернизации образования, начнем осваивать нашу территорию обитания, к сожалению остающуюся неприглядной и печальной.» Вот так: Долой демократизацию! Даешь демократию! И никак иначе.
И в заключение выступил основной творец выводов доклада ИНОП — М. Рогожников. Насколько я понял, его основной аргумент против позиции Б. Макаренко заключается в следующем. Либеральную демократию ИНОП «похоронил» по той простой причине, что люди, называющие себя либералами и демократами в России, могут сейчас прийти к власти только недемократическим путем. То есть, якобы получается, что демократия сама себя «съела».
АКТУАЛЬНОСТЬ ДИСКУССИИ О РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ
Я думаю, что читатели, продравшиеся до этой точки, могут согласиться со мной, что эта якобы дискуссия — это разговор людей на разных языках без всякого желания найти какое-то общее понимание обсуждаемого предмета. Очень похожее на японскую борьбу сумо: люди толкают друг друга пузиками, стараясь вытолкнуть партнера / конкурента за пределы «танцевальной» площадки. В принципе трудности коммуникации людей, находящихся в разных смысловых полях, достаточно очевидны и давно теоретически осмыслены. И именно они порождают ту самую невозможность диалога разных российских групп влияния, которая стала у нас уже «притчей во языцех». А актуальность выработки общего взгляда среди российских элитариев на демократию следует из данных различных элитологических обследований. Например, исследование того же ИНОПа (Сумма идеологии: Мировоззрение и идеология современной российской элиты. М.: ИНОП. 2008. 296с.) показывает, что в ценностном плане основная масса представителей российской элиты разделяет следующие социально-политические установки. Во-первых, они — республиканцы (84%) и сторонники федеративности (86%). Во-вторых, они поддерживают демократическую форму правления (90%). В-третьих, 78% разделили ощущение «большого предназначения России». И, наконец, 89% выразили доверие Президенту Путину (это был 2007 год).
Таким образом мы видим, что 9 из 10-ти наших элитариев — демократы. По крайней мере на словах. При этом в том же исследовании был обнаружен следующий интересный факт. Когда представителей элиты попросили самоопределиться по отношению к понятию «суверенная демократия», то по результатам опроса оказалось, что положительно относятся к данному понятию всего 42% российской элиты. Из них 31% вполне адекватно воспринимают данную В. Сурковым трактовку (см. следующий абзац), а 11% любят данный термин, особенно не вдаваясь в подробности о его значении. При этом 55% опрошенных отметили свое отрицательное отношение к данному понятию. Из них 43% как-то аргументировали свою позицию, причем 25% при аргументации использовали уже озвученную критику данного понятия со стороны Медведева и Путина, а 19% сослались на невозможность понять его смысл. Оставшиеся 11% не любят суверенную демократию, особо не разбираясь за что — ну не любят, и все.
Поглядим на базовое определение «суверенной демократии», данное В. Сурковым при введении данного термина в общественно-политическую дискуссию: «допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими», и попробуем понять, что же в данном определении может стать причиной непонимания и отторжения для человека, заявившего свою приверженность демократическим ценностям? Я, например, не могу ответить на данный вопрос, и мне остается лишь возможность интерпретации приведенных в предыдущем абзаце цифр с точки зрения иррациональной персонализированной фронды опрашиваемых. Или, другими словами, для отвергающих данный термин представителей элиты не так важно то, что он обозначает по своей сути, а существенно важнее то, кто его использует в своих речах. И, вспомнив наш обзор дискуссии выше, мы начинаем понимать, что интеллектуальная обслуга наших элитариев также фрагментирована по своим смысловым полям, как и сами элитарии. И тогда возникает вопрос, особенно актуальный по поводу тех, кто кличет себя демократами: а как эти люди хотят договариваться между собой (что, собственно говоря, необходимо для реализации демократической формы правления), если они не хотят слышать и понимать друг друга?
Получаем задачу преодоления концептуальных разрывов: нужно попытаться выработать язык, на котором оба рассмотренных выше лагеря могли бы донести друг до друга свои мысли и озабоченности. Для выработки такого языка имеет смысл откатиться к основам.
ОЧЕРК ТЕОРИИ
Рассмотрим в качестве базового конструкта ситуацию, когда некое сообщество людей живет на некоторой территории. Люди бегают туда-сюда, вносят куда-то по 8 часов своего рабочего времени, получают вознаграждение за свои усилия, покупают нужные им товары и услуги. Так возникает экономическая сфера общества. В некоторых точках этой суеты сидят выделенные люди, которые выдают инструкции всем другим, типа: «Сюда не ходи, туда ходи». При этом они также кому-то говорят: «Деньги давай», а кому-то другому: «На тебе денег». Это и есть грубая схема политической сферы общества.
Как уже отмечалось, люди бегают и взаимодействуют между собой. Из суммы всех взаимодействий могут быть выделены как кооперация людей друг с другом, так и их конфликты между собой. Очевидно, что возникающие конфликты практически всегда могут быть разрешены с помощью насилия. При таком способе разрешения конфликтов людям особо договариваться не надо — копи себе мощь в какой-то форме, и все. Кто сильнее — тот и прав.
Следующий способ разрешения конфликтов — ДЕЛИБЕРАЦИЯ, переговоры людей с целью нахождения компромиссов и заключения соглашений и договоров. К такому способу приходят даже склонные к насилию социальные игроки, поскольку затраты на войну могут быть дороже стоимости вопроса. Что уж тут говорить о мирных людях. Так что в любом обществе делиберативные практики разрешения конфликтов конкурируют с насильственными, и чем выше доля делиберации — тем ниже уровень насилия, и обратно. Очевидно, что в основе делиберации лежит коммуникация и доверие. Доверие главным образом обеспечивается контрактной дисциплиной, поддерживаемой обществом, а коммуникация — единым языком и единством смыслового поля, в котором она осуществляется. Без общего смыслового поля люди не могут понять друг друга, что сразу же ставит под вопрос возможность достижения соглашения.
Единое делиберативное смысловое поле страны (как в плане разрешения конфликтов, так и в плане кооперации) является центральной частью как институтов общества, так и того, что обычно называют национальной идентичностью. Формирование же национальной идентичности обычно происходит в рамках национального проекта, который лежит в зоне ответственности элиты страны. И обусловленность желания снизить уровень социального насилия в обществе наличием соответствующего национального проекта — это не только теоретическая связь в рамках предлагаемой концепции, но и общеизвестный факт эволюции современных обществ. Только национальные государства открывают широкие возможности по снижению социального насилия, а без общей для всех национальной идентичности уровень делиберации не может вырасти настолько, чтобы существенно потеснить необходимое для обеспечения общественного согласования в таких условиях насилие. Допустимый же уровень делиберации в рамках национальной идентичности определяет качество того, что обычно называют национальным консенсусом.
Следующий важный элемент любой общественной системы — ЭЛИТА. Функция социального управления достаточно сложна, и требует профессиональной занятости на полный рабочий день. Это значит, что в любом обществе существует страта професиональных управленцев — актив (в России — около 8% взрослого населения). А вот верхний слой данной страты, ответственный за принятие стратегических решений, и концентрирующий в своих руках распоряжение соответствующими ресурсами, и является искомой элитой (в России — менее 1%). По своей функции элита всегда находится в переговорах и соглашениях друг с другом, а также занимается нормотворчеством для подчиненных. Следовательно, в любом обществе всегда существует какой-то элитный консенсус — те правила игры, по которым позволяется играть элитариям в политику, дабы не быть исключенными и выведенными за рамки политического поля. И именно качество данного консенсуса определяет демократичность страны: если персоны, осуществляющие верховную власть, могут быть заменены другими без их на то особого желания, то такой элитный консенсус будем называть демократическим, а политическую систему, сложившуюся в рамках подобного консенсуса будем называть демократией. Здесь следует заметить, что только по наличию качества сменяемости верховной власти четко и устойчиво можно распознать представителей ныне существующего сообщества демократических государств. Другие качества увы не дают такой определенности. Выборы? И в СССР были выборы. Оппозиция? В Англии 18-го века была оппозиция его/ее Величества. Верховенство права? В Пруссии Фридрих 2-й вполне подчинялся своим законам. Подотчетность власти народу? Вон Чавес вполне подотчетен. И лишь сменяемость персон у власти четко определяет требуемую границу.
В принципе, из требования мирной сменяемости правительства следует много других замечательных вещей, на которых я не буду здесь останавливаться. Упомяну только об общественном договоре, концепция которого по большому счету возникла именно из некого обобщения сути элитной деятельности — установления, поддержания и защиты общественных институтов — системы сложившихся социальных норм данного общества, особенно в политической и экономической их части. Так что то, что обычно называют общественным договором, это всегда продукт деятельности элиты, отражающий суть элитного консенсуса. Поэтому, например, Путин, устанавливая свою вертикаль, по сути предложил элите подобный договор. Часть прежних элитариев присоединилась к данному договору, другая — предпочла съехать за границу или сесть в тюрьму. Кризис государственности был преодолен, что равносильно тому, что элитный консенсус России был вновь восстановлен, и как-то стал развиваться во времени. И можно видеть, что в части обсуждения проблем общественного договора страны смешны как те, кто, будучи вне действующей элиты, ратует за перезаключение данного договора, так и те, кто отрицает его существование и необходимость. Повторюсь, общественный договор — это те нормы и правила, которые торгуются и устанавливаются элитой государства главным образом в межэлитном взаимодействии.
Интересна связь элитного и национального консенсусов. Напомню, что национальный консенсус — это продукт национального проекта, ведомого элитой. То есть практически это расширение каких-то частей элитного консенсуса на какие-то части подконтрольного элите населения. Например, только на мужчин — собственников, как то было сделано в первых известных истории национальных проектах США, Латинской Америки и Франции. Когда же такое расширение ведется в рамках демократического элитного консенсуса, и затрагивает все взрослое население страны, то начинают говорить о либеральной демократии. Именно наличие демократического элитного и национального консенсусов, дополненная максимальной включенностью всех взрослых людей в национальный консенсус, и представляет собой основу, из которой все известные свойства либеральной демократии могут быть выведены логическим путем.
Еще одно определение-метафора: элиту, которая в рамках своего консенсуса не собирается вести национального проекта, я буду называть ордой. Таковой была верхушка романовской империи, верхушка османской империи, верхушка Австро-Венгрии. А вот прусская элита решилась сменить свой ордынский статус на национальный, и сделала из Германии нормальное национальное государство. Угадайте, к какому типу в этом плане относилась элита СССР?
РАЗБОР ПОЛЕТОВ
Построив необходимую категориальную сетку, вернемся теперь к указанному выше спору о демократии. Позиция ИНОП в данном случае становится вполне понимаемой. В рамках их парадигмы необходимость национального проекта в современной России не просматривается, поэтому данная парадигма имеет четкий ордынский статус. В понимании ИНОП текущий элитный консенсус вполне сложился, и это именно ордынский консенсус. В рамках ордынской парадигмы либеральная демократия не помещается — и она честно выводится за скобки. Консенсус в нашей орде сложился не демократический — так и бог с ней, с демократией. Вот эффективность орды повышать надо, иначе не выжить. И где-то там, вдалеке, было бы хорошо все-таки перевести орду на демократические правила игры, но это уже наверное не в нашей жизни... Правда демократический макияж режиму требуется — а вот хорошая вещь под руку попалась — «аудиторная демократия» — новая вещь, незахватанная, «с пылу — с жару»...
И все бы было хорошо в концепции развития ИНОПа, если бы они смогли бы привести хоть один пример инновационной экономики, существующей вне национального государства. Ну не живут массовые изобретательность и предпринимательство там, где отсуствует уважение человеческого достоинства, ибо обиды — они вышибают творческий дух напрочь. А орда, начавшая уважать достоинство людей, уже перестает быть ордой, ибо суть национального проекта — это признание элитой прочих людишек равными себе, с расширением на них своих прав и раскрытием себя для социальных лифтов, поставляющих в элиту ихних детей.
Их оппоненты тоже не видят в упор необходимости национального проекта. Поэтому в их использовании слова «демократия» характеристика «либеральная» явно лишнее (заимствовано из западных талмудов — очень уж хочется быть «как там»). Они хотят в орду, и еще хотят, чтобы орда начала бы повышать качество своего консенсуса до демократического. Некоторые их представители достаточно честны, чтобы говорить напрямую об элитарной демократии. Именно в развитии демократичности орды эти люди видят условия повышения ее эффективности. Ну и естественно хотят себе гарантий «невылетаемости» из элиты — этакий современный вариант троцкизма. Поэтому они и не понимают, почему ИНОПовцы им говорят о каких-то там выборах, или социальных практиках для народа.
Их мессадж к элите прост и утилитарен: вы уж нас кооптируйте, пожалуйста, к себе, а там, между собой, мы уже как-нибудь договоримся и назначимся куда-надо.
Мы видим, что парадигмы оппонентов практически изоморфны, и люди вполне могли бы говорить на одном языке. Если бы захотели.
В заключение замечу, что все было бы грустно на теоретическом демократическом фронте, если бы, например, не приведенное выше понимание демократии В. Сурковым. Уж не знаю, где он взял таких советников, но те ему объяснили все правильно: либеральной демократии вне национального государства не бывает. И радует, что ширится круг правильно понимающих суть вещей в нашем истеблишменте — вот вам еще свежая цитата: «Россия в начале XXI века располагает колоссальным национальным опытом преодоления катастроф и последующей слабости институтов. Демократическое национальное строительство (nation building) России предполагает солидарные усилия разных классов общества для выработки демократического консенсуса. Из этого консенсуса исключаются только деструктивные силы — терроризма, экстремизма, ксенофобии.»
Если б только эти мысли начали превращаться бы в дела, особенно в части организации солидарных действий.
Исключать-то наши гаврики хорошо научились.
