На сей раз взяться за условное перо побудила статья на АПН. "Индустриализация сознания". Из хорошего там можно отметить увесистую, с любовью выписанную плюху в адрес РПЦ. "...когда российская армия вступила в бой с отрядами Саакашвили в августе 2008 года – никто так и не услышал того, что по традиции мог рассчитывать услышать – благословения РПЦ в адрес русского оружия. Что не помешало этому русскому оружию победить в считанные дни." Должен был написать об этом сам, обидно.
А вот всё остальное... такой концентрации ереси в отдельно взятом тексте формата колонки я давно не встречал. Что ж, начнём бороться. К сожалению, многие утверждения придётся оставить без пристального внимания; например, социологический опрос как средство получения информации о состоянии общественного сознания, особенно в современной РФ, особенно по вопросам "угрозы" - верите ли, но честное нетроллячье опровержение этой посылки по мне требует текста объёмом не менее исходной колонки.
Посему я сосредоточусь на главном - на "идее напряжения", идее мобилизации. Автор статьи полагает, что дискредитация в общественном сознании "мобилизационного проекта" однозначно ведёт к невозможности индустриализации и постиндустриализации, без которых невозможно создание современной экономики, современного общества - и, как следствие, к невозможности выживания в современном мире. Я считаю это положение некорректным.
В качестве вступления напомню, что атаковать подобного рода утверждения с позиции "борьбы с тоталитаризмом" - мягко говоря, не моё амплуа; ко многим реалиям Советской России прошлого века я отношусь тепло и не без уважения. Червоточина здесь совсем с другой стороны и совсем иной формы.
Начнём с того, чем индустриализация является сущностно. Индустриализация - это совокупность социальных и экономических процессов в крупном человеческом сообществе, обеспечивающих переход между двумя формами организации производства. Сильно упрощая, можно назвать индустриализацию переходом от мануфактуры к фабрике.
Как и все социальные и экономические процессы Нового времени, индустриализация может транслироваться с одного человеческого сообщества на другое, при этом условия приёма такой трансляции и условия применимости принятого - разные вещи. Проще говоря: в стране А переход от мануфактуры к фабрике прошёл гладко, "по книжке" - и появилась сама эта книжка; в стране Б переданная через границу книжка служит руководством к действию, даже если в стране Б мануфактур, как таковых, вообще нет, ещё не построили или уже порушили. Понятно, что здесь повинны начаться такие "творческие подходы", что и у самих авторов книжки волосы могут стать дыбом. "Не того мы хотели". Есть очень большая разница - делать фабричных пролетариев из рабочих мануфактуры, из патриархальных крестьян или из офисных работников.
Чем являлась мануфактура? Как и все предприятия, компромиссом между требованиями разделения труда и требованиями к оснащению производства. Требования к разделению труда суть преобразованные требования покупателя к конечному продукту - не обязательно явные и формализованные перед преобразованием; требования к оснащению производства суть преобразованные требования рабочего к собственной жизни - опять же, не обязательно явные и на бумаге записанные. "Точкой компромисса" у мануфактуры было достижение высокой степени разделения труда при сохранении ручной ремесленной техники. В ремесленной мастерской сапожник тачал сапоги от начала и до конца, в мануфактуре он же только забивает гвоздики в подошвы. Тем же самым молоточком.
Важным здесь является то, что мануфактурный рабочий в массе своей являлся либо мелким ремесленником на субподряде, либо разорившимся кустарём, либо подавшимся в город крестьянином. Иными словами, он всегда мог стать хозяином - не в смысле нанять рабочих, а в смысле основать самостоятельное хозяйство, подвернись ему такая возможность. Случись какой-никакой апокалипсис из тех, что описывает не существовавшая тогда НФ, и до-мануфактурное производство возродилось бы, наверное, в ближайшие не то, что годы, а месяцы - и в совершенно прежнем качестве.
Причины понятны. Низкая степень механизации производства предполагает более вероятным преодоление сбоя в некоторой операции через замену работника, за неё ответственного - что, в свою очередь, предполагает наличие у персонала функционального резерва, доступного набора умений. В рамке рыночной логики ("просто так, на всякий случай не кормим") это означает требование нескольких умений от одного и того же рабочего - а в идеале набора умений, закрывающих весь производственный процесс: чтобы всегда мог подменить. Сответственно, мануфактурного рабочего, даже если это не ремесленник на договоре или разорившийся кустарь, всё равно надо готовить как ремесленника, обучать как подмастерья.
Я иду в такие прогоны, чтобы обосновать следующий тезис: социальная сущность индустриализации заключается в смещении "точки компромисса", в превращении человека из части предприятия (крестьянский двор - это тоже предприятие) в часть машины. Это фундаментальный сдвиг, сопровождающийся изменением требований к человеку и ожиданий от него.
Немного об изменении требований и ожиданий. Если человека держать под водой и требовать от него дышать, то человек захлебнётся. Если человека скинуть с колокольни в рассуждении добиться птичьего полёта, то получим мокрое пятно там, внизу. А если поставить человека к конвейеру и требовать от него выполнения производственных норм, то это неумолимая и радостная поступь прогресса, ура-ура. То, что конвейер не убивает за секунды и минуты, не означает, что он не убивает вообще, не означает, что он безвреден. Индустриализация опасна сама по себе. Не потому, что её плохие люди используют в нехороших целях, и не потому, что хорошие люди недосмотрели или перемудрили, а именно в силу того, что предъявляет новые требования к человеку и не предъявляет старых.
Рассмотрю вопрос подробнее, потому что постулируемая мною опасность настолько явно присутствует в окружающем мире, что перестала быть очевидной.
Во-первых, пресуществление человека в часть машины избавляет его от такой характеристики, как компетентность. Рабочий, точащий в цеху тысячу хреновин в день, может не иметь - и не имеет - никакого представления, в какую фиговину каждая из этих хреновин подходит. Вы можете представить себе крестьянина или ремесленника, который не знает, что он делает? Я - не могу.
Во-вторых, индустриальный рабочий, как правило, не имеет никакого понятия, откуда берутся ограничения на его деятельность - почему та или иная цифирь должна соблюдаться. Тот же крестьянин знал не только, что он делает, но и почему он чего-то не делает. Эти объяснения могли быть дикими, а само недеяние - заскорузлым предрассудком, но объяснения, почему низзя, были. У рабочего остаётся преобразованное временем "барин велел" - и всё.
С учётом того, что современный человек на работе оставляет несколько меньше трети жизни, а равно с учётом количества людей, вовлечённых в индустриально организованную деятельность, было бы неумно считать, что эти явления не проецируются на общество в целом. Необязательность компетентности и самодостаточность запретов - это именно что приметы Нового времени. И никакая невидимая рука рынка, никакая советская власть с ними ничего не поделают - впрочем, сама задача "поделать", как правило, не ставится. Для тех, кто наверху, так даже лучше.
В-третьих, это менее очевидное, а потому более заметное - индустриальное производство требует меньше человека, чем ремесленное. Мощность множества действий, требуемых от работника, уменьшается. Уменьшается соответственно и интерес условного работодателя к поддержанию работоспособности наёмника. В свою очередь, рабочему, охреневшему от повторения достаточно простых, но пока ещё недоступных машине действий, требуются достаточно специфические средства поддержания работоспособности. Скажем, всё то. что мы называем масс-культурой, пошлостью и кичем - когда яркое прыгает и бездумно кривляется, когда сериалы и попса... нет, это не злой умысел ZOGa по распространению "дегенеративного искусства" в массы. Массам, опупевшим возле станка, после работы именно это и нужно. Альтернативой здесь, кстати, выступают химические психомодификаторы, из которых первейший - алкоголь.
Когда я читаю основоположников, считавших, что труд в светлом будущем тоже станет потребностью и всё такое, когда до меня доходит, что они имели в виду именно крупное машинное производство - я понимаю, что Карл-Фридрих-Иероним... простите, Владимир и все остальные что-то несуразное думали. Такое человек может только терпеть на определённых условиях. Хотеть он такого не может. Ни при каком изме.
Ну, и в-четвёртых, напомню о некоей мечте, которая весь ХХ век за кулисами присутствовала: "вкалывают роботы - счастлив человек". Я согласен, что будущее за сильно обесчеловеченным производством (методы тут могут быть разные, включая обесчеловечение самих рабочих), но если подумать - эта мечта задала понимание всякого рабочего места как чего-то временного, чего-то подлежащего замене ещё в нынешнем поколении, а то и не сегодня-завтра. Как следствие, рабочий стал пониматься руководителями производства как самая малоценная составляющая производства. Понятно, что компетентный руководитель от таких иллюзий быстро избавляется, но там, где компетентность не поощряется обкомом партии или кредитующим банком... ну, вы поняли. И это представление - "человек дешевле и хуже машины" - тоже распространилось далеко за фабричные ограды. Въелось.
Вот такая благостная картинка мира, в котором мы живём - мира, который обязан своим существованием именно крупному машинному производству вообще и индустриализации как процессу в частности. Для тех, кто ещё не понял: всякая "новая индустриализация", проводимая по следам старой, неизбежным следствием будет иметь усиление четырёх перечисленных явлений. Распространение некомпетентности, - не надо восклицать "куда уж дальше", всегда есть куда; безответственности при отсутствии контроля в сочетании с бездумным послушанием в его, контроля, присутствии; усиления сенсорного дисбаланса; обесценивания человека сравнительно с техникой.
И такой букет может угробить любую экономику, любое общество задолго до достижения ими статуса "современных".
Возвращаюсь к ранее объявленной аналогии с подводным плаванием и свободным полётом. В её рамках мне могут резонно возразить, что человека в акваланге или "Курске" под воду вполне можно запустить, а летать позволительно хоть на планере, хоть на "Конкорде". Согласен, путём сложной рекомбинации эффектов, характерных для прежней и новой областей деятельности человека, можно обеспечить человека защитой от неприятных свойств этой новой области. Вопрос: и где она для индустриального производства? Или - за счёт чего осуществляется эта защита?
Ответа у меня нет, точнее, есть беспорядочная мозаика неогранённых предложений и предположений, которые выносить на публику - только позориться. Попробую наметить рамки, в которых эти предположения и предложения со временем возможно будет упорядочить.
Во-первых, это отличие "хорошего" будущего (в максимально широком смысле - экономика, общество и проч.) от "плохого". Я уже ранее высказывался в блоге, что этот критерий - лайфбар. Сколько всего присутствует "своих" и какова средняя продолжительность их жизни. Остальное там, в светлом будущем, они решат для себя сами. Чьи в лесу шишки, надо ли брать в полёт на Марс ветку сирени, на какие именно преступления нельзя идти из-за трёхсот процентов прибыли, и тому подобное.
Следовательно, основным вопросом при генерации этих представлений становится именно понятие "своих", а не то, какие там в будущем повинны случиться кооперативы, реакторы и процессоры. И вот здесь я позволю себе утверждать, что ничего лучшего, чем этнический подход, для такого отличения не придумать. "Свои", "союзники", "соперники", "враги" - все эти градации, имея в виду тот самый лайфбар как критерий правильного будущего, можно более или менее чётко определить только в этнической рамке. Остальные - хуже.
Рассмотрю несколько самых очевидных альтернатив. Рамка государственного подданства, в которой "своими" считаются люди, включённые в штатное расписание государства или взаимодействующие с оным. Полагаю, дыры в понимании "свойственности" здесь видны всем, а некоторым видно и расползание этих дыр, когда "своим" становится только личный состав государства, а остальных можно разменять на стеклянные бусы. Рамка гражданственности, в которой "свой" - "хороший гражданин", скорее приведёт к братанию с чужеземцем, который всю демократию и свободу мысли уже сто лет назад превзошёл, и к тем же стеклянным бусам. Классовая рамка порождает весьма технологичные подходы, но обязательно ведёт к напряжению в обществе, когда хороший лайфбар одного класса достигается за счёт интересов другого... я Сталина насчёт союза пролетариата и крестьянства читал очень внимательно, не в изложении.
Навязшее в зубах "а вот он из тех, кого вы врагами считаете, а человек хороший" я с негодованием отметаю. Даже если мозги напрочь съедены абстрактным пониманием "хорошести", даже если пациента лечить уже бесполезно, то можно просто сказать, что есть такая штука, как правила обработки исключений. Вот пусть и займётся этой задачей - как сделать так, чтобы "хорошему" из "плохих" было "хорошо", а не "плохо". Это, кстати, относится ко всем перечисленным вариантам.
Во-вторых, средством упорядочения всяческих идей на обсуждаемую тему должно стать такое трудноуловимое понятие, как "судьба человека".
Процессы предыдущей индустриализации - далеко не только в СССР - описываются через операции с человеческими массами. А единица в этом подходе, как известно, вздор и ноль. Опять же, я понимаю причины такого подхода и вижу его сильные стороны; но хочу сказать, что планировать и проводить индустриализацию-2 таким способом самоубийственно - во многом именно потому, что индустриализация-1 уже была. "Готовую булочку не испечь заново". Крестьянин может жить в бараке - более того, барак для него может быть предпочтительнее оставленной хаты. Однако планировать или провоцировать перемещение и переквалификацию рабочей силы, в третьем поколении горожан, во втором поколении обитателей отдельных квартир, с принципиально иными механизмами взаимодействия... по-моему, и Сталин бы не взялся.
Как всегда, альтернативой "живым волнам" выступают "штурмовые группы"; альтернативой массе, толпе, выступает сообщество отдельных, различных между собою людей - особей в буквальном смысле этого слова.
Здесь я опять же затыкаюсь; о гуманитарных технологиях, позволяющих такую задачу решить, у меня понятие самое расплывчатое. Понимаю только, что а) их много, б) эффект получается от их сочетания, а не дискретно.
В-третьих, когда речь заходит об индустриализации как "большом проекте", необходимо иметь в виду широкую доступность технологий проектирования как таковых - опять-таки, примета времён нынешних, не ранешних. Из этой доступности следует, что при осуществлении каждого "большого проекта" акторы, в него вовлечённые или вовсе посторонние, будут способны на осуществление собственных проектов - имитационных и/или паразитных. Собственно, этот фактор присутствовал, хотя и слабо, и в прошлую индустриализацию - скажем, советской этатистской культурой он обычно распознавался как "бюрократизм", хотя реально к нему не сводился. Современный пример - пресловутые "нанотехнологии", которые, как проект, производят впечатление полностью имитационного и паразитного.
Всякая новая индустриализация столкнётся с тем же самым в гораздо более эффективных формах и несравнимо крупнейших пропорциях. Без средств, способных распознать имитацию, без установлений, способных ограничить ущерб от паразитных проектов, дело лучше и не затевать.
Таким образом, я считаю себя вправе со всей уверенностью заявить: до предварительной обкатки процессов, составляющих желаемую новую индустриализацию, как минимум в трёх вышеприведённых рамках ("светлое будущее", "судьба человека", "мимикрия и паразиты"), ни о какой реабилитации "идеи напряжения", "идеи мобилизации" не может быть и речи. Политический, экономический или социальный поворот, влекущий за собой такую реабилитацию до того, как будут даны консолидированные ответы на вопросы "для кого стараемся", "что будет с обывателем" и "как не лохануться" - бессмыслен и вреден (в качестве наглядного пособия см. "национальные проекты"): это и перерасход условных "ресурсов", возможно фатальный, и ситуация "ложной тревоги", и провокация других субъектов истории на действия, от которых мы не сможем защититься.
Если же на эти вопросы ответы найдутся, то сама "идея напряжения" под их влиянием изменится, и изменится очень сильно по сравнению с известным нам вариантом первой половины ХХ века. Что также обессмысливает предложение её прямого воспроизводства по прежнему образцу.
