Ответы на вопросы редакции АПН:
Существует ли угроза, исходящая от философских (и, шире, гуманитарных) текстов?
Может ли издание и изучение философской литературы представлять опасность, и если да — кому или чему?
Каким уровнем автономии должна обладать гуманитарная наука в современной России?
Должна ли она следовать мировым стандартам академической автономии, или необходим дополнительный контроль над интеллектуалами и их интересами?
Какова должна быть инстанция подобного контроля, должен ли он быть административным, общественным, или каким-то иным? Если нет, то почему?
Существует ли угроза, исходящая от философских (и, шире, гуманитарных) текстов?
С абстрактной точки зрения любой гуманитарный текст несёт в себе некоторую «идеологическую составляющую», т.е. может вызвать у своего читателя определённый «поворот мозгов» (по Александру Зиновьеву). И под влиянием такого «поворота мозгов» человек может начать действовать в ущерб неким социальным субъектам (индивидам, группам, институтам и проч.). Таким образом, можно сформулировать тезис: «Для любого гуманитарного текста найдётся социальный субъект, для интересов которого может представлять угрозу распространение данного текста».
Однако легко видеть, что это – очень широкое обобщение. Не только философские и другие гуманитарные тексты содержат элементы идеологии, но и вообще любая информация, которая может распространяться от одного человека к другому, скажем, анекдоты, слухи и проч. Да и не всех субъектов нужно защищать от подобных угроз: скажем, террористов, воров в законе, коррупционеров, сутенёров и т.п.
Можно сказать, что в любом обществе, даже самом тоталитарном, всегда идёт непрерывная идеологическая борьба по самым различным поводам: если и не на страницах прессы или академических конференциях, то на кухнях, в курилках и т.п. Пытаться устранить такую борьбу, как таковую, просто невозможно, пока существует сама ментальная сфера общества.
Особенно важно, на мой взгляд, рассмотреть методы защиты от идеологических угроз. Дело в том, что бороться с идеологической угрозой можно двумя принципиально разными способами: во-первых, можно препятствовать созданию и распространению идеологических текстов на «физическом уровне», т.е. изымать радиоприёмники (как во время Великой Отечественной войны), глушить «вражеские голоса» (как в СССР времён застоя), бороться с «самиздатом», сажать писателей и учёных в лагеря или высылать из страны, вводить цензуру и проч. Причём подобные методы вовсе не являются монополией государства: скажем, во времена «левого террора» конца XIX – начала XX века революционеры убивали не только царских чиновников, но и «реакционных публицистов».
Однако особенность ментальной сферы такова, что эффективность подобных мер воздействия на неё крайне невелика. «Рукописи не горят». Если идеологический текст обладает таким важным свойством, как убедительность, он всё равно будет распространяться, хотя бы в виде «самиздата» или даже в устных пересказах. Поэтому единственным эффективным способом борьбы с некоей идеологией, несущей в себе угрозу, является создание и распространение контр-идеологии. И непонимание этого само по себе представляет опасность для субъекта, подвергающегося идеологической атаке. Скажем, если некое государство, вместо создания и развития собственной убедительной идеологии, встаёт на путь запрещения идеологии враждебной, оно проигрывает, и судьбы Российской Империи и СССР – тому ярчайшие примеры.
Может ли издание и изучение философской литературы представлять опасность, и если да — кому или чему?
Прежде всего, издание философской литературы определённой направленности может представлять опасность для группы философов другого, конкурирующего направления, которые желают сохранить за собой монополию в ментальной сфере. Однако любые попытки ограничить распространение философских текстов административными методами не приведут к положительным результатам, особенно в долгосрочной перспективе. Здесь работают ровно те же самые механизмы, о которых говорилось в ответе на первый вопрос. Если некая группа «производителей смыслов» встаёт на путь доносительства, цензуры и проч. вместо создания собственных убедительных текстов, её судьба предрешена.
Каким уровнем автономии должна обладать гуманитарная наука в современной России?
Гуманитарная наука, на мой взгляд, должна обладать полной автономией в смысле выбора объектов, тем и методов исследования. Любые попытки ограничить деятельность людей в ментальной сфере приведут исключительно к тому, что данная деятельность будет вестись «подпольно», невидимо для контролирующего аппарата, и это очень опасная ситуация. Дело в том, что для создания эффективных контр-идеологий нужно очень хорошо разбираться в тех идеологиях, которым мы хотим противостоять. Если же мы будем делать вид, что их просто «не существует», то мы окажемся совершенно неготовыми к борьбе с ними, когда они «выйдут из сумрака» (а они, раньше или позже, выйдут). Таким образом, получается парадокс: для того, чтобы вовремя создавать эффективные меры противодействия враждебным идеологиям, нужно не ограничивать свободу гуманитарной мысли, а, напротив, всячески её стимулировать.
Должна ли она следовать мировым стандартам академической автономии, или необходим дополнительный контроль над интеллектуалами и их интересами?
Я не очень хорошо представляю себе, что такое «мировые стандарты академической автономии» и что понимается под «дополнительным контролем». Однако легко заметить, что в обществе, где постоянно происходит свободная и ничем не ограниченная идеологическая борьба, можно при желании найти идеологию и идеологов «на любой вкус». Скажем, в конце XX века российская ментальная сфера была поражена вирусом антигосударственности, в частности, в форме антисоветизма. Однако в то же самое время возник и ответ на эту идеологическую угрозу: были написаны и изданы сотни и даже тысячи идеологических текстов патриотической и государственнической направленности, причём без всякой поддержки государства. Причём эти тексты, в отличие от идеологического продукта позднесоветских официальных структур, обладают тем самым качеством, которое и обеспечивает успех любой идеологии, т.е. убедительностью.
Какова должна быть инстанция подобного контроля, должен ли он быть административным, общественным, или каким-то иным? Если нет, то почему?
Как я уже отмечал, мы имеем дело к парадоксальной ситуацией: если некий субъект, например, государство, желает приобрести эффективные средства для защиты от враждебных идеологий, он должен не пытаться ограничивать свободу ментальной сферы, а, напротив, стимулировать её. Только в этом случае можно ожидать, что в его распоряжении появятся действительно убедительные контр-идеологии, способные противостоять вражеским. Как известно, на штыках долго усидеть нельзя. Ещё труднее усидеть на кострах из книг.
