Ответы на вопросы редакции АПН:
Существует ли угроза, исходящая от философских (и, шире, гуманитарных) текстов?
Может ли издание и изучение философской литературы представлять опасность, и если да — кому или чему?
Каким уровнем автономии должна обладать гуманитарная наука в современной России?
Должна ли она следовать мировым стандартам академической автономии, или необходим дополнительный контроль над интеллектуалами и их интересами?
Какова должна быть инстанция подобного контроля, должен ли он быть административным, общественным, или каким-то иным? Если нет, то почему?
В последнее время из околокремлёвских кругов всё чаще раздаются голоса, требующие ужесточения политического контроля над интеллектуальной жизнью. В частности, появляются тексты, призывающие ограничить изучение и даже издание классиков мировой мысли, которые, по мнению авторов, могут быть использованы «фашистами» и «экстремистами» в антигосударственных целях. Так, недавно появилась статья г-на Кралечкина «Фашизм, который прошёл. По ту сторону академического иммунитета», где он, по существу, требует радикального пересмотра традиционной издательской и исследовательской политики по отношению к текстам консервативных немецких мыслителей прошлого века, а интерес к ним приравнивает к скрытому «фашизму». В том же духе уже высказались ряд других публичных фигур, в том числе причисляющих себя к академическому сообществу. Некоторые требуют прямых репрессий против издателей и исследователей.
Я не академический учёный и потому мне сложно наверняка судить о положении дел в современной российской гуманитарной науке. Однако, я являюсь, по меньшей мере, читателем «юнгеров-шмиттов» и определённого сегмента этой литературы и потому, надеюсь, могу «вставить свои пять копеек».
Тот факт, что в названии — довольно пространной и унылой — статьи человека со звучной русской фамилией Кралечкин фигурирует словечко «фашизм» уже, как мне кажется, говорит о том, что и статья, и её автор к науке или «поиску истины» имеют весьма отдалённое отношение.
В России давно — скоро лет двадцать как — сложилась атмосфера, где сей термин несёт практически исключительно ругательный характер. Ничего принципиально содержательного за ним, как правило, не стоит. «Фашизм» — всего лишь оскорбительное словечко, эдакая политтехнология, которую можно применить по отношению к любому человеку, явлению или феномену. И, как известно, это испробованный эффективный способ очернить своего политического (а сейчас и интеллектуального/научного) оппонента. Никого из тех, кто это слово использует, никакие научные подходы и теории, как правило, не интересуют.
Как показывает практика, данные субъекты спекулируют на пустой и бессодержательной конъюнктуре, «разоблачая» своих противников и получая за это «бабло» от своих кураторов. Но так, увы, в наше время и не только с «фашизмом», но и со многими другими не менее важными вещами — сплошная подмена понятий.
К сожалению приходится констатировать, что коль скоро существует эта конъюнктура на «фашизм», то, во-первых, в нынешней России здравомыслящих людей маловато, а, во-вторых, кто-то эту конъюнктуру формирует. В сфере т.н. российской Realpolitik это стало особенно актуальным в последние годы, когда мы регулярно получаем сообщения — в основном из криминальных сводок, связанных с нападениями «скинхедов» или убийств иностранных студентов, где во главу угла ставится мотив расовой и национальной розни. Человеку, не погружённому в российские политические реалии, довольно трудно понять, что к чему.
С определённого времени слово «фашизм» стало просто синонимом всего самого плохого и ужасного, а с некоторых пор большинство СМИ им стали обозначать любых русских (причём исключительно русских) националистов.
В недавно вышедшей книге бывшего председателя КГБ СССР Владимира Крючкова «Личное дело. Три дня и вся жизнь», он рассказывает о методах расшатывания ситуации в СССР с 1989 года. Приводится, в частности, пример внешнего влияния через подставных деятелей внутри Союза, который имеет отношение и к нашей теме:
А что касается стратегической цели, то единомышленник А. Яковлева, один из руководителей региональной депутатской группы, Ю. Афанасьев, ещё в 1990 году определил её как повторение во многом «плана Бальцеровича» в Польше. Ю. Афанасьев не скрывал, что на самом деле этот план был разработан в Международном валютном фонде. Он же отмечал, что подобный план перехода к рыночным отношениям МВФ обычно проводит в слаборазвитых странах с целью окончательной денационализации экономики. Тогда же родилась идея, а точнее, она была запущена к нам организацией «Бнай-Брит» (Еврейский тайный орден масонов, основанный в США в 1843 году, — прим. Д.В. Родина), объявить русское национальное движение фашистским как по задачам, так и по идеологии.
Любопытно, не правда ли?
Всем хорошо известно, что за почти 15 лет существования т.н. патриотической оппозиции в России ярлык «фашиста» («красно-коричневого») получали практически все, кто хотя бы единожды публично высказывал своё несогласие с мейнстримом ельцинского (а позднее и путинского) беспредела или открыто говорил о проблемах русского населения в России. Сегодня эта охота на «фашистов» всё больше начинает походить на явную истерию, упорно нагнетаемую в обществе. И эта истерия, как можно видеть, приобретает с каждым днём всё более масштабный характер.
Можно утверждать, что эта борьба с «фашизмом», перешла в формат тренда и ныне затрагивает все сферы нашей жизни (сейчас вот уже и в интеллектуальной, научной сфере). Разумеется, этим сомнительным трендом дирижируют и упорно продвигают через СМИ. Не удивлюсь, если сии музыканты и дирижёры завтра полностью воплотят оруэлловскую антиутопию и мы уже вряд ли сможем открыто что-либо обсуждать — только слушать о росте биржевых индексов по телекрану и пить джин «Победа», да. По крайней мере, всё к этому идёт с пугающей быстротой.
Существует ли угроза, исходящая от философских (и, шире, гуманитарных) текстов?
Тут смотря как понимать слово «угроза». Если говорить о том, что новое знание, новая информация является «угрозой» для интеллектуального статус-кво конкретного индивида, то, безусловно, такая «опасность» имеет место быть. Ведь «умные люди» читают книги для получения новых знаний, а значит хотят открывать у себя новые лабиринты сознания. Но утверждать, что некие философские тексты являются чем-то настолько «взрывающим мозг», от чего могут пострадать окружающие и — шире — некие общественные формации я бы не говорил.
Скорее, наоборот, чем меньше у человека доступа к знаниям (в том числе философской направленности), тем более велика «угроза» того, что жизнь его (и того общества, к которому он принадлежит) пройдёт по сценарию, заданному чем-то или кем-то другим.
За время с момента изобретения Гутенбергом книгопечатания издано такое несметное количество самого разного рода литературы, что, кажется, написано уже абсолютно всё, включая и всякие «очень страшные тексты», которые несут кому-то «угрозу». Однако, что-то не очень заметно, чтобы человечество столь же масштабно «озверело» или, наоборот, — преобразилось под влиянием тех или иных текстов.
Может ли издание и изучение философской литературы представлять опасность, и если да — кому или чему?
Опасность существует в НЕизучении философской литературы. Чем более человек ограничен к доступу к соответствующим знаниям, тем больше вероятность, повторяю, что мы все окажемся в мрачном интеллектуальном средневековье, а таковыми гражданами управлять легко и приятно.
Что же касается текстов Юнгера, Шмитта и других философов соответствующего интеллектуального направления, то мне совершенно непонятно — почему именно от них, с точки зрения Кралечкина и Ко, исходит некая угроза? Неужели допускается возможность, что прочитав «В стальных грозах» Юнгера или «Теорию партизана» Шмитта, кто-то нацепит себе повязку со свастикой, каску и сев на старый двухколёсный BMW, поедет штурмовать Кремль? Кралечкин пишет, что речь де не об этом, но тогда — «в чём, собственно, дело»?
За последние лет двадцать — с момента краха СССР, у нас издано такое огромное количество низкопробной, — даже не литературы, нет, — текстообразной чепухи, что в пору говорить о направленной диверсии в интеллектуальной сфере. Вместе с тем, количество и качество научной литературы по сравнению с советским временем сократилось неимоверно. ЖЖ-юзер alter-vij не так давно недавно сделал небольшое исследование на эту тему. Человек взглянул на то, что же издавалось в СССР в 1945 году, когда ещё самая страшная война не была закончена. Выяснилось, что состояние книгоиздания в период Берлинской операции и фактически уничтоженном хозяйстве было лучше, чем в затопленной нефтедолларами РФ.
Возвращаясь к переведённому на русский язык в наши дни интеллектуальному наследию немецкой консервативной мысли должен сказать, что во-первых, оно выходит мизерными (по сравнению с тем же советским периодом) тиражами и доступно только интересующейся публике. Чтобы далеко не ходить беру с полки «на шару» пару книг, подвергшихся кралечкинской обструкции, авторов. Итак: Эрнст Юнгер «Рабочий. Господство и гештальт», изд-во «Наука», 2000 г., тираж 2000 экз. Карл Шмитт, «Политическая теология», изд-во «Канон-Пресс-Ц», 2000 г., тираж 3000 экз. Кстати сказать, оба издания выпущены в рамках программы Центрально-Европейского Университета «Translation Projekt» при поддержке Центра по развитию издательской деятельности (OSI — Budapest) и Института «Открытое общество. Фонд Содействия» (OSIAF — Moskow).
Не знаю уж, с личного одобрения «великого и ужасного» Джорджа Сороса оказывалась поддержка изданиям или нет, но факт по-моему любопытный (на заметку кралечкиным, ага).
Во-вторых, насколько я знаю переводят «юнгеров-шмиттов» энтузиасты, которые за свою деятельность не получают никаких особых преференций. И тот факт, что в России появились такие энтузиасты, благодаря усилиям которых, вышли хорошие переводы Юнгера, Эволы, Шмитта и др. — одно из немногих достижений российского интеллектуального книгоиздательства последних десятилетий.
Кстати, любопытен ещё вот какой момент в статье Кралечкина. Он противопоставляет «юнгерам-шмиттам» Мартина Хайдеггера, который, как известно, творил в национал-социалистический период, более того, он расцвёл как философ именно в тот период — и никогда, насколько я знаю, не раскаивался в своём участии в этом периоде. Но это так, заметки на полях.
Каким уровнем автономии должна обладать гуманитарная наука в современной России? Должна ли она следовать мировым стандартам академической автономии, или необходим дополнительный контроль над интеллектуалами и их интересами? Какова должна быть инстанция подобного контроля, должен ли он быть административным, общественным, или каким-то иным? Если нет, то почему?
Сейчас впору говорить о том, чтобы наука в России вообще бы существовала как факт. Судя по развитию событий, есть множество оснований сомневаться в радужных перспективах в этой сфере.
Полагаю, что любые ограничения в изучении и развитии гуманитарной отрасли науки пойдут только во вред. Человек должен быть свободен в творчестве, — как нам завещал товарищ Кант. В этом смысле, не вижу препятствий для господ кралечкиных издавать им то, что представляется с их точки зрения — важным и нужным.
«Пусть расцветают сто цветов» и «попперы» соседствуют со «шмиттами», «грамши» с «юнгерами» и т.д. Лишь бы было ЧТО читать и из чего выбирать. Тенденция же такова, что у «ряда товарищей» есть явное желание пойти по стопам г-на Геббельса и сжигать «вредные» книжки на кострах.
Надеюсь, однако, что «фашизм не пройдёт» и демократия и, конечно, общечеловеческие ценности возобладают.
