ОТ РЕДАКЦИИ. Мы начинаем публиковать материалы круглого стола «Россия сегодня: наступление на свободу мысли», проведённый 19 мая экспертным клубом «Русский Интерес».
По завершению публикации выступлений участников будет опубликовано Обращение Клуба к правительству и российскому обществу, открытое для подписания.
19 мая 2009 года. Клуб «Русский интерес».
Круглый стол на тему «Россия сегодня: наступление на свободу мысли». Вступительное слово Константина Крылова.
Дорогие коллеги, друзья, соратники, товарищи и камрады!
Мы собрались здесь по интересному, хотя и несколько печальному поводу. В настоящий момент мы все, так или иначе, вынуждены констатировать тот неприятный факт, что в современной России не только эффективно зажата свобода публицистического слова, и снова стало нужно думать, что именно говоришь, (к этому мы более-менее, увы, уже привыкли), не только вновь появились запрещенные книги (в конце-концов, их не так уж и много и большая часть из них не представляет собой особенной ценности), но и началось то, что имело место быть разве что в Советском Союзе, да и то не в самые лучшие годы его существования.
Я имею в виду уже прямые призывы к уничтожению свободы слова в тех сферах, до которого еще не добирались: философия, гуманитарные науки и академические исследования.
Позволю себе небольшое вступление. Со свободой слова, равно как и вообще со свободами, в России всегда было нехорошо. Как известно, цензура в России практически вообще не прекращалась никогда. «Никогда» — это в прямом смысле слова, за исключением очень небольшого периода: при «проклятом царизме», да и то при последнем его издыхании, и примерно такого же по времени периоде в 1991-92 годах, когда можно было говорить и печатать ну вот прямо буквально все. Еще был эпизод при Временном правительстве, хотя и тогда уже кое-что уже началось.
При этом, поскольку данные периоды были не самыми лучшими в истории и доброй памяти о себе не оставили, в дальнейшем укрепление порядка с одновременным завертыванием гаек в этом отношении на первых порах всегда воспринималось практически хорошо. Когда выяснялось, что гайки намерены крутить, пока не кончится резьба, как правило, было уже поздно. При этом стоит напомнить, что в обоих случаях свобода слова и возможность публиковать книги без цензуры, не думать о том, какие авторы запрещены, а какие нет, всегда воспринималось как ценность.
Например, в современной России наличие какой-никакой, но свободы в этом плане было одним из немногих положительных факторов, которые позволили людям сначала восторженно принять Перестройку, а потом перетерпеть начало девяностых. Люди пережили самое жуткое просто потому, что можно было хотя бы говорить. Это был очень важный фактор общественной стабильности.
Сейчас можно сколько угодно говорить о том, что пар выпускали в свисток, что все это было манипуляцей с общественным сознанием, но тем не менее. Это была ценность, по поводу нее существовал консенсус, более или менее выраженный. Примерно он выражался следующей формулой: «Ладно, жрать не дают, но хотя бы можно гавкать».
Более того, напомню: именно пресловутая свобода слова и возможность читать и издавать любые книжки, были единственным завоеванием так называемой Перестройки. Вспомните, как изчезало из магазинов все, зато росли тиражи толстых журналов. Росли отнюдь не за счет каких-то новых произведений, а за счет того, что в них публиковали Набокова и Платонова, которых хватило для того, чтобы обеспечить положительное отношение населения к очень, мягко говоря, неоднозначному процессу.
Что мы видим сейчас?
Наступление на свободу слова в России продолжается довольно давно. Некоторые считают, что с момента начала путинской эры, некоторые отмеряют его с момента уестествления НТВ, (хотя можно спорить: шла ли речь о свободе слова или о разборке между двумя информационными монополистами). Вопрос сложный, но то, что происходит последние годы, уже никак иначе не назовешь.
Напомню, как это началось: сперва усилились разговоры о так называемом экстремизме, фашизме, пресловутом «русском национализме», которого никто не видел, но которого все стали так бояться. Если вы помните, первая волна страхов была в девяностых годах, когда все боялись общества «Память», погромов и топора. Сейчас уже известно, кто инициировал эту кампанию и с какой имено целью.
Самое скверное, что сначала эта кампания была открыта как бы частными лицами, общественностью, которая постоянно выражала озабоченность тем, что у нас фашисты-экстремисты, публикуются какие-то страшные книги. А в дальнейшем государство начало активнейшим образом вмешиваться в это дело.
Пожалуй, серьезно говорить о том, что свобода слова и свобода мысли начала подавляться, можно с того момента, когда началась так называемая «антифашистская кампания». Вы, наверное, не забыли ее основные вехи. Например, пресловутое «дело таджикской девочки», имя которой никто не помнит, но само понятие «таджикская девочка» у всех, кажется, осталось в голове. Или страшное преступление ужасного Копцева, поцарапавшего еврея в синагоге и получившего за это невероятный срок. На фоне того, что за зверские убийства русских дают «условное»;
Вы помните, какой вой поднимался, каике камлания за этим последовали?
Я очень хорошо помню, как через неделю после начала кампании вокруг таджикской девочки, я встретил в книжном магазине рыдающую красивую бурятку, которой послышалось, что кто-то, проходя мимо нее, сказал в ее адрес что-то неодобрительное. Как выяснилось, ей это послышалось. Но она буквально рыдала и кричала «вы меня тоже хотите убить». Девушку я как мог, так и успокоил, но впечатление осталось сильное. Страна была поставлена на уши, поставлена талантливо и толково. В дальнейшем, что любопытно, мне приходилось общаться с людьми, которые эту «таджикскую девочку» пустили в дело. Человек откровенно сказал, что все было просто: были теракты в метро, потом партия «Родина» очень удачно выступила с общественными инициативами, что надо что-то делать с террористами, и надо было чем-то это сбить.
Напомню также дело Копцева: оно кончилось дикой полугодовой истерией и так называемым «антифашистским пактом». Сейчас эти два слова никто толком не помнит, но он был. На Поклоной горе собирались все партии и подписывали этот пакт против неизвестно кого. Все это дело сопровождалось подготовкой правовой базы под зажим этой самой свободы слова. В настоящий момент существуют две очень известные статьи УК – 280-ая и 282-ая, она же «русская статья», они же – «статьи за разжигание». Существует большое количество неких ведомственых инструкций, применительных на практике, и множество реальных уголовных дел. При этом статьи вводились постепенно. Сперва это были уголовные дела без вменения реальных сроков, затем по этим статьям людей реально начали сажать. Очень интересно, за что именно сажать.
По большому счету, та же самая статья 282 УК РФ являет собой полный аналог известных статей советского Уголовного Кодекса, посвященных, как вы помните, антисоветсткой агитации и пропаганде. Хороший юрист это объяснит поподробнее, но то, что я слышал, не вызывает сомнений: это копия того, что когда-то было сделано именно с этими целями. Напомню, что статьи по антисоветской агитации и пропаганде содержали, допустим, такие позиции как «заведомо ложное измышление», «разжигание», «интернационализм» и все такое прочее. При этом, если советские статьи пытались применять относительно деликатно, то нынешняя правоприменительная практика идет с размахом. Число приговоров по этим статьям идет уже на тысячи.
Причем речь идет о людях, которые что-то публиковали, говорили или писали. Более того, речь идет иногда о словах, которые с любой точки зрения ну никак не могут считаться никаким экстремизмом.
Самый свежий пример, это дело Александра Белова. Вы, наверное, знаете, что его сейчас судят. Отдельный вопрос – «за что?», за какую именно замечательную фразу. Как мне сейчас подсказывает Владимир Тор, Белову вменяют два момента – «сравнение чиновников РФ с евреями в негативном смысле этого слова», которое выразилось в том, что он сравнил архитектурные формы дома Правительства РФ со свитком Торы, и вменяют тот факт, что он заявил, что «нас преследуют орды оккупантов из Средней Азии и Закавказья».
Вы понимаете, что все это звучит абсурдно. И что в те же самые девяностые такой процесс при всех ужасах того времени представить себе было бы невозможно. Тем не менее, процесс идет, я на нем был, давал показания и впечатление о нем у меня осталось самое жуткое. Это примерно то, что я читал про известные сталинские процессы, с поправкой на масштаб личности.
Конечно то, что делается сейчас, по сравнение с тем, что было тогда, это, наверное, нанорепрессии. Но нам от этого не легче.
Как вы знаете, у нас существует список запрещенной литературы. Он был сформирован достаточно умно: сначала там было около десяти названий книг, причем это были такие книги, которые, ей-Богу, никакой интеллектуальной ценности не представляли. Поэтому интеллектуальное сообщество попалось в старую, как мир, ловушку. Оно решило, что то, чем увлекается оно само, никогда в этот список не попадёт.
В списке, к примеру, была книжка «Удар русских богов», не являющаяся шедевром мировой мысли, или какие-нибудь смешные брошюрки карикатурно-антисемитского содержания. Все позажимали носы и подумали: раз там такие книжки, то в этот список точно не попадут сочинения какого-нибудь Юнгера и Шмидта. Некоторые остались недовольны тем, что туда попали книжки Муссолини или Гитлера, представляющие сейчас чисто исторический интерес. Я не могу представить себе человека, который прочел бы что-то из Муссолини, после чего пошел бы убивать на улице, нет примеров.
Но это съели. А когда это съели, список начал расширяться, причем довольно быстро. Сейчас в нем, как мне подсказывает Александр Никитич Севастьянов, триста семьдесят названий, хотя еще год назад их там было всего двадцать.
При этом все было сделано по той же самой схеме: сперва мы запрещаем то, что не было нужно никому, кроме горстки фриков, а далее расширяем сферу. При этом, прошу внимания, это самое расширение сферы идет всегда в такой форме, которую можно назвать публичным доносом. Какая-то группа вроде бы не связаных с властью людей обращается к властям с публичным призывом ужесточить правоприменительную практику, обратить внимание на угрозу ползучей гидры фашизма и все такое прочее. На моей памяти таких призывов было примерно около десятка. Все эти пожелания, естественно, исправно выполняются.
Теперь, похоже, эти товарищи решили добраться до того, что раньше не трогали: до академической науки. Я имею в виду пресловутую статью Кралечкина и не только ее, поскольку тут же нашлись люди, которые начали горячо одобрять все эти взгляды. Люди, к сожалению, имеющие дипломы философского факультета.
Является ли это опасным?
Господин Кралечкин в своей статье «Фашизм, который прошел» сделал публичный донос на определенный сектор гуманитарного знания. Фактически он заявил, что люди, которые занимаются консервативной мыслью середины и начала прошлого века, политически неблагонадежны, они позволяют себе без, как он выразился, «введения в должный контекст», читай – без санкции той партии, которую он представляет, — заниматься какими-то юнгерами и шмидтами, которые в нехоших руках могут кого-то призвать к страшному и ужасному экстремизму. Поэтому, по мнению господина Кралечкина, надо бы обратить внимание на этих неправильных людей. И все это, я повторяю, было изложено в стилистике публичного доноса.
Что мы по этому поводу можем сделать? Нужно понять, что да, они добрались до самого сердца того, что можно назвать свободой слова, — до свободы мысли. Потому что даже в самых тоталитарных государствах, включая, между прочим, ту самую фашистскую Германию, была сфера, куда государство не лезло: гуманитарные науки, история и тд. Когда государство туда полезло, в той же самой Германии это вызвало крайне негативную реакцию. По большому счету, можно сказать, что одной из причин исторического и смыслового поражения нацизма, было именно то, что они туда полезли грязными лапами.
Так вот, сейчас грязными лапами туда же собирается полезть наше драгоценное государство. Учитывая, что уже было раньше, не нужно думать, что государство этого не сделает. Ему нужна тема экстремизма, и теперь они нашли великолепный новый источник такового – академические тома. Ведь в них столько всего можно найти?! Ждет ли нас запрещение или внесение в список запрещенной литературы, допустим, подаренной мне сегодня книги «Националистическая революция» или прочих не введенных в правильный контекст немецких классиков?
Интересные вопросы, правда? Их уже приходится задавать. Еще пару лет назад вопрос о том, разрешат ли нам читать Юнгера или Ницше не просто не стоял, его невозможно было себе представить.
С другой стороны, не стоит забывать, что речь идет о зондировании почвы: съедят люди или не съедят? В том числе и мы. Понятно, что какой-нибудь Кралечкин или те ребята из ФЭПа, которые сейчас радостно кричат «Да-да-да! Давайте-ка мы сейчас займемся этими якобы академическими исследователями и выведем их на чистую воду!», они не безобидны. Но не стоит забывать, что пока что хотя бы формально это высказывания частных лиц. Если сейчас другие частные лица, например, мы с вами, покажем, что мы это не оставили в покое, что мы намерены этому хоть как-то противостоять, хотя бы на словах, вполне возможно, что государство навсегда или хотя бы на время отползет. У нас как у общественного движения есть одно интересное замечание: когда люди немножко начинают упираться, государство все-таки отползает. Не навсегда и потом оно лезет снова, но тем не менее, государство выступает только там, где вообще не встречает никакого сопротивления.
Сейчас ситуация такова, что нужно говорить о наступлении на основы свободы, на свободу мысли, нужно сейчас говорить публично, это обсуждать и выступать с контрпредложениями на тему того, что можно делать.
Что касается предложений. У нас есть проект открытого письма, с которым вы все ознакомились. Высказывайте свои предложения и пожелания, а в дальнейшем, я думаю, мы выработаем некий текст, который подпишем и будем распространять.
Потому что дальше отступать некуда: когда речь идет о том, что запретят читать книжки, то это, извините, уже всё, финал.
