Мчались конницей в гике,
Не считая потерь.
Генералы-адыги,
Где вы, братья, теперь?
Это стихи поэтессы-кабардинки Любови Балаговой в великолепном переводе И. Ляпина.
Генералы-адыги, о которых она пишет, это не те адыги, которых мы знаем и не адыги, которые сражались сначала против России в Кавказскую войну, а потом за нее во всех последующих российских войнах. Это адыги, предки которых, оказавшись выдавленными со своих исторических земель — Западного Кавказа — во время Кавказской войны, переселились в Турцию и затем, уже оттуда разбрелись по множеству других стран — Сирии, Иордании, и т.д. Благодаря глубоким воинским традициям своего народа, они обрели там репутацию умелых и преданных воинов, составлявших наиболее боеспособные части армий некоторых государств и личную охрану их правителей.
Войну, в результате которой адыги покинули Родину, принято называть Кавказской, но некоторые адыгские историки называют её Отечественной, подчеркивая справедливый, оборонительный характер той войны для черкесов и то значение, которое она имела для всей последующей истории их народа.
Та война закончилась для адыгов страшной катастрофой. После нее некоторые черкесские народности исчезли с лица земли, а на Кавказе осталось только 5% адыгов от предвоенной численности. Только вдумайтесь в эту цифру — 5%! После 2 Мировой войны на территории Белоруссии, пострадавшей от войны больше других, осталось около 50-55% от довоенной численности населения. Адыгов на Кавказе осталось в 10 раз меньше.
Это величайшая, мало с чем сравнимая трагедия целого народа. Если мы представим, что Россия сократилась с нынешних 89 субъектов федерации с населением в 149 млн человек до всего одной 7-миллионной Московской области (не дай Бог, конечно!) , то это хоть как-то покажет то, насколько трагично адыги закончили ту войну.
Но феномен Кавказской войны заключается не в прошлом. Не в том кто и как сделал что-то тогда — 200 лет назад. В определенном смысле, давно завершившись, эта война еще сейчас продолжает будоражить умы наших современником, а её результаты подвигать людей на какие-то шаги не в далеком вчера, а в нашем с вами совершенно конкретном и очень осязаемом сегодня.
Вообще, Кавказская война — достаточно странный период. Возможно, это самый малоизвестный период в истории российского государства.
И дело тут не в том, что по нему нет источников информации, как раз наоборот — источников предостаточно, пишут о ней часто и с охотой, снимают и продолжают снимать фильмы. Проблема в том, что серьезных, глубоких и беспристрастных материалов по этой войне очень мало — практически не существует. В Советском Союзе, все касающееся Кавказской войны упорно замалчивалось, что делалось, видимо, для вящего спокойствия проживающих в кавказском регионе потомков её участников. В наше же время описание той войны, её ход и оценки разнятся настолько, что иной раз не понимаешь — об одних ли и тех же событиях идет речь?
Вырвавшись из прошлого, Кавказская война стала ярким примером излишней политизации нашего общества, превратившись из исторического факта в инструмент достижения своих целей различными общественными, научными и сословно-этническими группами. В настоящее время можно выделить несколько уже ставших традиционными подходов к этому периоду.
Первый — подход научных или околонаучных организаций. Он, как правило, сводится к описанию военных действий — к добросовестному перечислению подразделений, фамилий, населенных пунктов и километров. Само по себе это интересно, но печально, т.к. нужная архивная работа здесь подменяет не менее, а может и более нужную работу аналитическую. Возможно, мне не везло, но среди современных работ я почти не встретил серьезных аналитических исследований, не только перечисляющих сражения, стычки и дающих чьи-то цитаты, но обобщающих причины, глубоко анализирующих ход войны и объясняющих нам не только ЧТО произошло, но и ПОЧЕМУ это должно было произойти именно так. Да, как говорили герои фильма «Покровские ворота», в этом вопросе «искусство в большом долгу». Очень хочется надеяться, что сейчас где-то в кубанских или адыгейских лопухах, в станице Березанской или в ауле Уляп бегают голопузые и чумазые будущие Радищевы и Ключевские Кавказской войны.
Вторую категорию «подходящих» представляют собой российские государственные органы, которые по аналогии со своими советскими предшественниками упорно продолжают придерживаться версии «добровольного вхождения» Адыгеи, Кабарды и Черкесии в состав Московской Руси. Версия эта политически правильна, но, однако, имеет один маленький недостаток — никакого отношения к истории она не имеет, и, думаю, что на Кавказе в нее уже никто не верит. Но это не смущает представителей наших правящих органов и они ежегодно выделяют средства на празднование дня вхождения, регулярно в официальных кавказских СМИ к очередному юбилею выходят радостные материалы и также регулярно адыгские организации протестуют против этого. Как говорится — «стабильность — признак мастерства!»
Третья группа — это кубанские и ставропольские правительственные, общественные и казачьи организации, относящиеся к Кавказской войне, как к элементу патриотического воспитания русского населения путем героизации прошлого и морального оправдания захвата черкесских земель. Относясь к соседнему адыгскому населению по-добрососедски, они периодически сильно преуменьшают довоенный уровень развития адыгской цивилизации, рисуют предков современных адыгов, как вероломных дикарей и варваров, которых казаки и регулярные российские войска должны были усмирять и силой оружия вести к цивилизации для их же блага. Причем, по какой-то извращенной иронии, встречаются полярно противоположные описания Черкесии — либо как пустынного края, где ничего нет и который казаки должны облагородить, либо как земли, по которой бродят толпы бандитов-черкесов, которые из-за своей «хищной натуры» воюют против добрых российских солдат, мирно пришедших на их землю.
В учебной литературе и публицистических материалах иногда встречается оценка захвата кавказских земель, как «освобождения» (интересно от кого — от их коренных обитателей?). Не стоит говорить, что каждая такая оценка совершенно справедливо с болью и возмущением встречается адыгским обществом.
К четвертой категории «подходящих» относятся сами адыгские историки, политики и общественные деятели, которые гораздо больше трех первых групп эксплуатируют тему Кавказской войны. Для адыгов она уже давно и прочно стала основным элементом этнического строительства новой Черкесии, которая, по мысли современных адыгских этноконструкторов, должна быть создана на базе исторических обид и требований к России. При этом, характерными чертами адыгского подхода нередко является крайняя, бездумная идеализация всего связанного со старой Черкесией и выставление хода войны, как более чем 100-летней беспрерывной и напряженной борьбы единого адыгского народа за свободу против многократно превосходящего его по численности российского оккупационного войска. Как аксиома звучат тезисы о желании русских уничтожить всех адыгов, о беспримерных зверствах, об истреблении 95% адыгского этноса, о героическом сопротивлении единой Черкесии, о превосходстве черкесского войска над российским, о полуторамиллионных (!) потерях русской армии и т.д. Все это имеет небольшое отношение к действительности и приводит к воспитанию людей на ложных ценностях, на подогнанной под свои интересы исторической картине, не отражающей реальные события прошлого.
Парадоксальность ситуации заключается в том, что эти взаимоисключающие версии живут в одно время, в одном месте, но в параллельных мирах — в обществе по ним не устраиваются дискуссии, не ведется полемика, не ищутся точки пересечений — они, как бы, живут сами по себе. При этом, иной раз происходят просто поразительные вещи — в нашем обществе, как в теории гениального математика Лобачевского, параллельные прямые пересекаются и дают рождение удивительным фактам восточного… назовем это… двуединства!
Так, из федерального бюджета выделяются немалые деньги на празднование добровольного вхождения Северного Кавказа в Россию, а в это время на самом Северном Кавказе в печати выходят такие книги, как «Земля адыгов», в которой в специальный «поминальник» карателей адыгского народа» [1], в качестве организаторов «преступлений царизма против адыгов» занесены практически все люди, более-менее принимавшие участие в руководстве Кавказской войной — начиная со всех русских царей и цариц и заканчивая полковниками, генералами и казачьими атаманами, служившими на Кавказе.
И все бы ничего — у нас ведь свобода слова! — но в качестве получателей федеральных средств, предназначенных для празднования Добровольного вхождения, а также в качестве организатора этого празднования, выступает, в частности, в Адыгее, администрация республики, руководимая уважаемым президентом Адыгеи — Асланчерием Китовичем Тхакушиновым, и… следим за движением рук… он же — Асланчерий Китович Тхакушинов является соавтором книги о «палачах адыгского народа» и о «растоптанной и униженной родине».
Браво, Асланчерий Китович! Наш пострел везде поспел! И добровольное вхождение отпраздновать, и об «униженной родине» поскорбеть. Вы — мастер! Снимаю перед Вами шляпу.
При этом, «Земля адыгов» — это не просто какая-то там книга! Она, как гласит аннотация, «рекомендована к изучению в школах и ВУЗах». Зная это, и зная, что её соавтором является не кто-либо, а сам президент Адыгеи, можно быть полностью уверенным, что по ней будут учить детей. Будут обязательно! И пусть только попробуют не учить! Вот так Кавказская война вырывается из прошлого. Вот так взгляды, объективность которых находится под очень и очень большим вопросом, взгляды, отражающие позицию только одной части населения и не прошедшие апробацию в обществе путем широких дискуссий и обсуждения, начинают прививаться всему обществу. Вот так подтверждается старая истина, что История сама по себе — это оружие и в условиях его бесконтрольного использования она становится оружием массового поражения.
Анализируя Кавказскую войну, постепенно приходишь к мысли, что её течение, основные участники, силы сторон, результаты в значительной степени меняются в зависимости от места и периода войны. Так, война на Восточном Кавказе — против чеченцев и дагестанцев не очень похожа на войну против черкесских народов Западного Кавказа, а боевые действия начального периода отличаются от событий конца войны. В этой связи сложно воспринимать эту войну как нечто единое целое и для её большего понимания следует использовать ленинский принцип «чтобы объединиться, надо сначала размежеваться».
Я рассмотрю вопрос войны на Западном Кавказе, причем, не начало и причины войны — об этом из кавказоведов не писал только ленивый — а, скорее, её исход — почему случилось то, что случилось и почему это не могло произойти по-другому.
Говоря о результате Кавказской войны, в качестве причин поражения адыгов традиционно упоминают две — численное превосходство российской армии и разобщенность черкесов. Это так и не так. На мой взгляд, здесь все не настолько однозначно, и даже если эти факторы верны, то основная причина все равно заключается в другом. Она намного глубже, сложнее и, да простят меня некоторые читатели — как адыги, так и русские — актуальнее, чем то, что обычно выдается в качестве легкого чтива о Кавказской войне.
Итак, друзья, начнем…
ЧИСЛЕННОСТЬ
Численность населения и количество войск многим представляются самыми простыми вопросами. Здесь как в футболе и в воспитании детей — если уж человек овладевает 4 основными действиями арифметики Магницкого, то начинает считать себя специалистом и точно знает, что отряд в 300 человек обязательно победит отряд в 100 человек. Просто обязательно! Заблуждения именно такого рода зачастую приводили правителей к поражению в военных кампаниях, где победа, как им казалось, была просто гарантирована. Старик Магницкий бывает обманчив!
Вопросы численности русской и адыгской армий в Кавказской войне и влияния количества войск на исход событий далеко не так просты, как это может показаться изначально. Они многовариантны и, к сожалению, изобилуют немалым количеством серых пятен и недостоверной информации. В любом случае, здесь в полной мере применяется высказанное ранее утверждение о том, что в зависимости от времени и места событий, война принимает абсолютно разный характер. В настоящий момент, обе стороны — и адыги, и русские в полной мере используют вопросы численности в своих интересах, показывая, что противник, с которым им пришлось столкнуться был силен и многочисленен. Русские источники говорят о «скопищах хищных горцев», которым противостоят малочисленные русские отряды, адыги же сетуют на то, что даже при героическом сопротивлении всего народа на протяжении нескольких десятков лет миллионная Черкесия не могла противостоять 100-миллионой России и в конце концов горцев просто задавили человеческой массой. При этом превозносятся боевые качества адыгов и рисуются какие-то дичайшие потери российских войск, периодически оцениваемые не мало, ни много в 1,5 млн. человек за всю историю войны.
Как же все было на самом деле? Давайте посмотрим.
РУССКАЯ АРМИЯ
Здесь мы сделаем короткое отступление и скажем, что среди историков нет единодушия относительно того, что считать началом Кавказской войны.
Некоторые, как например один из первых и наиболее уважаемых историков этой войны — генерал русской армии В.А. Потто, бывший в свое время начальником военно-исторического отдела при штабе Кавказского военного округа, связывают её начало со строительством в 1763г. на кабардинских землях русской крепости Моздок, другие относят этот период к 1803-1804 годам, когда боевые действия со стороны черкесов начинают принимать массовый и плановый характер, третьи — к 1816-1818гг., когда с приходом А.П. Ермолова война на Кавказе приобретает жесткую наступательную и даже карательную форму. При этом современные адыгские историки, как правило, соглашаются с В.А. Потто. Что ж, поступим также и мы.
Итак, в 1763г. была заложена крепость Моздок. В то время, за исключением небольшого гарнизона в Кизляре и малочисленного терского казачества, русский отряд в Моздоке был практически единственной частью регулярной русской армии на Северном Кавказе. Её численность, например, в 1770г. мы знаем точно — крепость получила штатное расписание в 214 солдат, а через 3 года гарнизон крепости насчитывает уже 2342 человека [2].
Вот таков был Моздок — центр «русской агрессии» на Кавказе.
С того времени, за исключением 1804, 1811 и 1854 гг., количество русских войск на Кавказе постоянно увеличивается.
Здесь мы на минутку прервемся. Вот такие цифры. Много это или мало?
Это как судить! Конечно же, поражает то, что на первой стадии войны, оказывается, русских войск на Кавказе практически не было.
Даже если оставить в стороне несчастных 214 солдат, то и 2342 человека как раз представляют собой всего-навсего один регулярный пехотный полк по штатному расписанию, установленному при Елизавете. Всего один! Первое время на помощь российским войска приходят калмыки, но полностью надеяться на них было невозможно — их улусы находились далеко — на Волге, они не могли находиться в регионе постоянно, а потом вообще откочевали в Китай. Для развязывания большой и кровавой войны одного полка не то, чтобы мало — это просто ничто.
Военные меня поймут — они знают, что это просто абсурд и, я бы даже сказал — хамство по отношению к противнику, начинать столетние войны силами одного полка! Для остальных скажу — представьте, что Наполеон в 1812г. стал наступать на Москву не во главе 600-тысячного войска, а приказал это сделать только, допустим, своему Вюртембергскому кавалерийскому полку. Или то, как Гитлер в июне 1941г. начал бы наступление не силами 190 из 214 имевшихся дивизий, а только одним пехотным полком «Великая Германия». Получилось представить? У меня лично нет. Но оставим пока Моздок, на самом деле, там намного больше странностей, о которых, почему-то никто не говорит, и вернемся к численности.
К 1820-м гг. российская армия на Кавказе становится уже довольно существенной. 50 — 55 тыс. при общей численности армии чуть более 1 млн. человек в 1826г. — это уже не так мало.
С другой стороны, исходя из задач, которые решали российские войска и из размера территории, которую они прикрывали, можно считать, что до начала 1820-х гг. войск на Кавказе катастрофически не хватало.
Они располагались на огромном пространстве в полторы тысячи километров от Азова до Астрахани и были вынуждены на первой линии обороны сначала контролировать практически каждый километр границы малочисленными казачьими дозорами, а потом, чуть в глубине, располагать регулярные отряды таким образом, чтобы всегда и на всей контролируемой территории можно было гарантированно и успешно прийти на помощь войскам или жителям при внезапном прорыве мобильной черкесской группы, место нападения которой заранее неизвестно. Именно таким был характер боевых действий в тот период войны — Россия не вела существенных активных и наступательных операций, ограничившись обороной занятой территории и находящихся на ней казачьих станиц, а также нечастыми карательными действиями в ответ на черкесские набеги.
Если взглянуть на карту, то можно представить, что даже в наше время, имея 20 — 40 тыс. солдат, сделать это на столь большой территории совсем непросто, а тогда выполнить такую задачу было значительно сложнее. Войск отчаянно не хватало. Известно, например, что участки для дозорной пограничной службы в линейных казачьих полках были распланированы таким образом, чтобы «за счёт призыва на службу неслужащих (отставных) казаков вместе с малолетками (подростки с 16 лет)… на 12 вёрст границы приходилось 20 конных и 4 пеших казака»[3]. Причем, надо понимать, что 24 казака, включая старых и малых, это расчетное, плановое количество дозорных на участок длиной
Это приводило к постоянным прорывам черкесских групп, как замеченных, так и пропущенных российскими войскам. Позже, А.П. Ермолов напишет об этом времени –
«Малочисленные войска не могли сдержать набеги, растянутая граница была уязвима» [4].
Другой причиной было то, что очень часто официально озвученное количество войск, действующих против горцев, существовало лишь на бумаге — из-за общей достаточно тяжелой обстановки на Кавказе, да и в Европе вообще, части постоянно перебрасывают то в Персию, то в Дагестан, то в Грузию. Только в Европу для войны с Францией большое количество войск с Кавказа перебрасывают 2 раза — в 1805 и 1811гг.
Большой некомплект был и в частях. Не вовремя поступающее пополнение, потери в ходе боевых действий, частые болезни из-за плохого питания, суровой полевой обстановки и не всегда благоприятного климата, способствовавшего распространению эпидемий малярии, чумы и т.д. приводили к тому, что в полках зачастую не было и половины списочного состава, по которому он учитывался в общем количестве войск и которое я привожу в этой статье. Так, например, известно, что когда из-за очередного обострения обстановки в Дагестане часть войск планировали временно перебросить туда, оказалось, что «по спискам в 17-м егерском полку числилось в трех батальонах 991 рядовой, на деле в строю был 201 человек» [5]. Войск не хватало.
В 1816г. на Кавказ приходит А.П. Ермолов и край становится свидетелем того, как личность лишь одного человека может изменить весь ход истории огромного «Седого Кавказа».
С его появлением порядок ведения боевых действий полностью меняется — вместо глухой, безнадежной обороны и коротких карательных акций, по сути тех же набегов, российская армия начинает планомерно и широко наступать, создавая плацдармы, вырубая леса и уничтожая экономическую базу горцев. Изменение тактики, естественно, проходит на фоне дальнейшего увеличения войск.
К 1834г., по некоторым данным, на Кавказе располагаются уже около 80 тыс. российских солдат, а через 20 лет — в 1854г. — во время Крымской войны Россия держит на Кавказе более 110 тыс. солдат при 200 орудиях, при этом резервы, расквартированные в Закавказье составляют еще 90 тыс. солдат и около 200 орудий. С этого периода, к действующим против адыгов частям правомерно относить и Черноморский флот, так как в начале 1830-х гг. он начинает блокирование адыгского морского побережья, что играет очень важную и пока недооцененную роль в поражении горцев в войне. К этому времени войск на Кавказе становится уже столько, что они могут очень плотно и гарантировано прикрыть всю полуторатысячекилометровую линию границы, не оставляя слабых мест для прорыва даже небольших партий горцев.
Именно об этом периоде командующий отдельным Кавказким корпусом граф М.С. Воронцов пишет:
«Магомед Амин, видя таким образом нашу линию обеспеченной на всех пунктах, решился действовать на живущих в наших пределах бесленеевцев и с этой целью двинул партию к верховьям Лабы».
Само по себе это было уже совсем немало, но после Крымской войны начинается еще более резкая концентрация войск и активизация боевых действий на Кавказе. Сначала против Шамиля на востоке, а после его поражения и против горцев Западного Кавказа разворачивается огромная регулярная армия — до 240 тыс. человек и дополнительно к ним до 40 тыс. казаков несших постоянную службу. Вот это было уже очень и очень серьезно.
Для осознания насколько велика была эта армия, скажу, что в ней находилось вдвое больше солдат, чем было советских войск в Афганистане и в пять раз больше, чем их было в современной Чечне в самой активной фазе конфликта. Она была в 7 раз больше, чем вся сорокатысячная армия Петра I при сражении под Полтавой и на целый корпус в 50 тыс. человек превышала всю регулярную армию России накануне войны с Наполеоном, составлявшую 220 тыс. человек. Эта армия была в 14 раз больше корпуса двадцатичетырехлетнего инвалида русско-турецкой войны генерал-поручика графа Валериана Зубова, с которым он в конце 18 века века громил одну из самых сильных держав того времени в регионе — Иран.
Это была действительно огромная армия и её содержание требовало от России немалых усилий.
Начиная с середины 1850-х гг., на покорение Кавказа уходит около 20% бюджета страны. Для сравнения, можно сказать, что на операцию в Чечне шло до 5% российского бюджета, а на боевые действия во время Великой Отечественной Войны шло чуть больше 50% всего бюджета СССР. То есть, если уж такую армию собирали в отсутствии прямой угрозы историческим землям государства, то можно быть уверенными, что речь шла о полном, быстром и гарантированном покорении края, невзирая на все тяготы и ужасы, которые политика тотального покорения несла как местному населению, так и своим солдатам.
КТО ЖЕ ПРОТИВОСТОЯЛ ЭТОЙ АРМИИ?
И вот здесь мы встречаем первые трудности. Дело в том, что количество войск, которые выставили против россиян черкесские народы точно неизвестно.
Рассуждая о российской императорской армии, мы всегда можем полагаться на какую-то конкретную и достоверную цифру, либо прийти к ней самостоятельно, подсчитывая по полкам и дивизиям, наименования которых, расположение и штатную структуру мы знаем, в общем-то, абсолютно точно, вплоть до последнего литаврщика и коновода. В случае с адыгской армией нам приходится полагаться на редкие и обрывочные свидетельства историков и современников, иногда непонятно на чем основанные, а также пытаться вычислить какую-то цифру логически, исходя из предполагаемой численности горского населения.
Причины этого хорошо описал в своей известной кние «Воспоминания кавказского офицера» барон Ф. Ф. Торнау — русский офицер, попавший к черкесам в плен и проведший там 2 года. Хоть в данном случае он говорит скорее о родственных адыгам абхазах, то же самое в полной мере относилось и к самим черкесам:
«Трудно определить число абхазского народонаселения: в мое время нам не удавалось еще нигде пересчитать горцев точным образом. Все цифры того времени, которыми означали кавказское население, брались приблизительно, можно сказать на глаз. По понятиям горцев, считать людей было не только совершенно бесполезно, но даже грешно; почему они, где можно было, сопротивлялись народной переписи или обманывали, не имея возможности сопротивляться» [6].
Наиболее конкретную из известных нам цифр дает англичанин Эдмунд Спенсер, который в своей книге «Путешествие по Черкесии» несколько раз упоминает, что адыги, по их собственному мнению
«могут вывести в поле 200 тыс. войска все на конях и все вооруженные» [7].
Это перекликается со сведениями Пейсонеля, который веком ранее упоминал, что черкесы могут выставить до 100 тыс. и более воинов, после чего — во второй половине 18-го века, как мы знаем из трудов профессора М. Блиева, население Северного Кавказа во многом из-за выращивания кукурузы значительно увеличилось, что вполне могло довести общую численность войск до 200 тыс.
Примерно такую же цифру — 200 тыс — мы можем вывести из работ Сокурова, Швецовой и Бриммера, которые оценивают численность только кабардинского профессионального войска от 15 до 30 тыс. человек. Зная, что кабардинцы составляли примерно пятую часть всех адыгов, можно предположить, что только профессиональная, неотмобилизованная армия адыгов, которая с определенной натяжкой может быть названа регулярной, составляла в то время от 100 до 150 тыс. человек, что легко дает нам гораздо больше 200 тыс. при мобилизации всего народа на борьбу против смертельного врага. Каких-либо других прямых данных о численности адыгской армии не имеется и поэтому мы с достаточно высокой степенью уверенности можем оперировать этими цифрами.
Вот такая информация. Какое впечатление у вас складывается от этой цифры? Есть ли по ней вопросы? Может быть, что-то кажется странным? Что-то режет глаз?
Где вся эта армия? Где эти 200 тыс. воинов, десятилетиями ведущие смертный бой с оккупантами?
В истории Кавказской войны такой армии адыгских племен никогда не было. Причем, не было не только именно 200 тыс. человек, но даже и армии горцев в 2, в 5 или даже в 10 раз меньше! Разница с фактическими данными просто огромна и исчисляется порядковыми, знаковыми величинами. ТАКОЙ черкесской армии на Кавказе не было никогда! То есть, получается, что, несмотря на то, что адыги МОГЛИ выставить такую армию, в действительности против русских воевало гораздо, гораздо меньше горцев. Это тот факт, который вроде бы лежит на поверхности, но на который почему-то не обращают внимания ни люди, писавшие о Кавказской войне в прошлом, ни современные адыгские историки.
Для подтверждения этого факта давайте взглянем на реальные боестолкновения и посмотрим какими цифрами оперировали тогда военачальники.
В самом начале войны в крепости Моздок было по штатному расписанию 214 человек, потом стало 2432 человека. Плюс периодически приходят калмыки. На этом этапе, исходя из оценки адыгского войска в 200 тыс. человек, горцы имеют численное преимущество в 82 раза! Случаев подобного численного превосходства в мировой истории практически не встречается. Адыги устраивают набеги на крепость и не могут её взять. Их в 82 раза больше, чем русских! Причем, это в большинстве своем профессиональные воины, которые «живут с меча» и ничего больше делать просто не умеют. Мало того, собравшиеся в крепости русские войска отбиваются и сами посылают вдогонку карательные отряды, как например отряд «майора Савельева с 700 казаков и 2 тыс. калмык … для поисков неприятеля». Всего 2700 человек.
Тому, кто расскажет как можно послать 2700 человек легкой иррегулярной кавалерии в карательную экспедицию против, пусть даже не 200 тыс. человек, а в 2 раза меньше — 100 тыс. — надо срочно давать диплом Академии Генерального штаба. Экстерном!
Вот такие данные. Причем, это просто примеры, есть немало других свидетельств, но все они говорят об адыгских отрядах численностью как от совсем маленьких — в несколько человек, так и о группах в 1 — 2 — 5 тыс. человек. Отряды в 10 — 15 тыс. человек крайне редки, если такая группа и собирается, то речь идет о серьезном, знаковом наступлении. Отряды большей численностью не встречаются никогда. Битв по масштабу равных Бородинской не происходит.
Ну а как же тогда быть с утверждениями идеологов современного адыгского национального строительства о героической борьбе всего народа, об адыгской «отечественной войне», о сопротивлению всего народа оккупантам? Получается, что адыги могли выставить на борьбу с врагом 200 тыс. человек, а в реальности выставили в самом максимальном случае — в 15 раз меньше, а в обычном, не единично-максимальном, а повседневном, обычном — в 40-100 раз меньше. Что же делали остальные десятки тысяч черкесов — они не сражались с теми, кого нынешний президент Адыгеи называет «палачами адыгского народа»?
Может быть Спенсер с Пейсонелем, а заодно и все остальные историки здесь что-то напутали?
Давайте посчитаем по-другому. Какое войско могли выставить тогда черкесы, исходя из своей численности и из того, что это была их самая серьезная война после нашествия монголо-татар в XIII веке? Какое войско вообще мог выставить народ на войну, в котором решалась (и трагически решилась!) его судьба?
Давайте возьмем пример более близкой и памятной нам Великой Отечественной войны. 190-миллионный советский народ в этот период выставил 35 млн солдат, что составило 18,5% от общей численности населения и значительно превысило расчетные мобилизационные возможности СССР, на которых основывался Гитлер, начиная войну — ошибку в учете которых, кстати, ему потом ставили в вину заговорщики. То есть, на фронт послали даже больше солдат, чем могли. Сама 80-миллионная Германия выставила армию в 16 млн человек, что составило еще больший процент — 20%. Решалась судьба государств. Согласно общепринятым данным, общая численность черкесов в то время находилась на уровне 1,2 млн. человек. Если представить, что единый адыгский народ выставляет армию по такому же принципу в таких же пропорциях, то получится, что её численность должна быть даже БОЛЬШЕ, чем на это указывают Спенсер и компания — 240 тыс. человек!
Где же эта армия? Почему она не воюет?
Чтобы уж абсолютно точно исключить возможность ошибки давайте от расчетных и прикидочных данных перейдем к тем, которые по возможности точно отражают ситуацию с самим подходом к формированию армии. Известно, что накануне Второй Мировой Войны, когда уже было понятно, что самой войны не избежать и что она будет очень трудной, кровавой и что в ней будет решаться само будущее Советского Союза и бывшей Российской Империи, СССР держит регулярную армию численностью 7,5 млн человек. Это очень много и составляет 4% от общей численности населения.
У адыгов есть подобная цифра, которая тоже отражает количество регулярной армии. Вспомним, в 1861 году, в долине реки Сочи состоялся совет, названный «меджлисом вольности черкесской». По сути, это собрание заложило основы адыгской государственности — объединило народности, установило надн
