Казалось бы, относительно недавно политическая теория рассматривала возможность ненасильственного совершения революции как исключительно редкую – и счастливую – возможность. При прочих равных считалось, что действующая власть, господствующий класс, никогда не сдадутся без боя и приложат все силы, всю жесткость, для того, чтобы подавить протест. Но с рубежа конца 80-х гг. это положение стало регулярно опровергаться. Появился феномен «бархатных революций», позже обернувшихся «цветными».
По тому или иному поводу в центре столицы собиралась более или менее внушительная толпа, нагло грозившая власти и отказывавшаяся расходится, власть делала несколько грозных заявлений – и сдавалась без сопротивления. Иногда на второй день, иногда через три недели.
Причем с каждым последующим разом это становилось все более интересным и заманчивым для тех, кто на власть покушался, и вселяло все большую неуверенность в тех, кто находился у власти.
При этом наблюдалось несколько закономерных черт.
Первая – это то, что собравшееся массовое представление вовсе не обязательно должно было отражать интересы и настроения большинства граждан страны. Толпа в несколько десятков тысяч человека просто объявлялась «возмущенным народом», и от имени уже всех граждан страны выдвигала свои требования. То есть реально все эти постановки всегда являлись формой узурпации власти тем или иным меньшинством, но объявляющим себя носителями воли большинства.
Собственно, конечно, все происходившие в истории революции и перевороты непосредственно осуществлялись неким меньшинством. Но они всегда опирались на те или иные реальные силовые потенциалы – то есть, с одной стороны, честно говорили власти имущим: «Власть – это сила. Она правит, подавляя сопротивление власти. Мы заявляем иную силу – мы подавим ваше подавление».
Если сила восставших была больше силового потенциала власти – последняя свергалась, и первые устанавливали уже свою власть. То есть все было в рамках реального политического процесса. Власть, по определению, есть отношения господства и подчинения. Если ты не можешь выполнять функцию подавления – ты должен уйти, если кто-то способен это сделать лучше тебя – значит, ты должен уйти, поскольку осуществлять правление не можешь.
С другой стороны, организаторы взятия власти во многих случаях и не претендовали на то, что представляют волю большинства. Они этим понятием и не оперировали. Они претендовали на то, что смогут править лучше, что они сильнее и умнее. Словом, что они более годятся для этой роли.
То есть, в известном смысле – все было честно.
Еще раз: первое, необходимое, хотя и не достаточное основание власти, первое требование к ней – уметь осуществлять подавление. Стихийное или организованное, специально вооруженное – или вооружающееся на ходу ружьями из охотничьих магазинов и булыжниками с мостовой – выступление масс было своего рода честным вызовом власти, проверкой на ее способность подавлять. Выступающие знали, на что идут, но по тем или иным причинам готовы были идти на риск для своей жизни и безопасности. И в силу наличия этого риска и его осознания – выступали тогда, когда складывалась вполне определенная ситуация, когда они определенным образом вызревали до готовности пойти на этот риск.
В нынешних же условиях, все бархатно-цветные спектакли с одной стороны, претендовали именно на то, что представляют большинство граждан, ничем не подтверждая этой претензии, а с другой – апеллировали на первый взгляд именно к демократическим ценностям – в том смысле, что не предполагали за властью права и возможности на насильственное подавление своего выступления. То есть они волю большинства по факту узурпировали – выдавая себя за представителей последнего, то есть сами обращались к авторитаризму, но за властью права на использование методов авторитаризма, то есть метода прямого подавления своего выступления – не признавали.
Второй отличительной, со временем появившейся чертой всех современных имитаций революции является увязывание их с выборами. Это схема известная и простая: проходят выборы, объявляется или становится предварительно известным результат. И тот, кто по официальным данным проиграл, собирает свою массовку, и громко объявляет итоги сфальсифицированными. И, поди сторонний наблюдатель, разбери, кто прав.
Поскольку в общем-то, можно назвать много случаев. когда власть в определенных условиях действительно фальсифицирует итоги голосований – в России они фальсифицировались, как минимум, с 1996 года, а то и раньше – то протест выглядит правдоподобно. И ведь формально требовать могут чего-нибудь вполне демократического – например, повторного голосования. Значит, вроде бы демократы? Значит, вроде бы, выдвигают честные требования? Не захватывают же власть на прямую… А то, что при этом скажем, нынешней власти предлагают уйти в отставку, как скомпрометировавшей себя нечестными выборами, требуют изменить состав национального Центризбиркома, переподчинить неизвестно кому телевидение, поменять избирательное законодательство и так далее, то есть по сути уже проводят переворот, смещают власть – это уже отходит на второй план. Ведь впереди – выборы. А то, что проведут их уже по правилам и в условиях, максимально благоприятствующих новому претенденту на власть – это уже неважно. Как неважно и то, что при этом с неизбежностью определенная и вполне значительная часть избирателей, которая голосует «за сильного» - и в прошлый раз голосовала за «власть» - теперь проголосует за нового сильного – то есть не воспроизведет, а поменяет итоги предыдущего голосования.
Такое положение вещей становится возможным, во многом, благодаря специфическому состоянию, как власти, так и активизированной массовки. И оба эти момента определяются спецификой пресловутого состояния «постмодерна» - снижением роли ценностного мотивирующего начала, утверждением игрового компонента, когда не признается наличия той или иной окончательной истины и тех или иных самозначимых ценностей, за которые можно реально драться и отдавать жизнь.
Все происходит как бы «понарошку». «Мы делаем вид что мы… А Мы делаем вид что мы…». Элиты не рассматривает власть ни как средство осуществления неких самозначимых стратегических целей, ни как самоценность. Власть для них – вид игры, вид бизнеса. Что они теряют, отказавшись от власти? Возможность дальше вести этот бизнес. Но то, что они реально уже получили – а это очень много – остается с ними. К чему рисковать? Подавишь мятеж – объявят преступником. Сиди в своей стране в президентском дворце и не высовывайся. На модный западный курорт уже не поедешь. Да и деньги, приобретенные за время нахождения у власти – в западных банках. Все потеряешь.
Одновременно, если тебя интересует твоя страна, ее развитие, ее стратегические цели и интересы – можно подавить мятеж, и вести свою страну, теми или иными способами, в том направлении, в котором видишь это ее будущее. А если ты это будущее видишь в членстве ЕС и НАТО? Мятеж подавишь, власть сохранишь – но в этот рай уже не попадешь. Конечно, если подавишь не тех, кто, скажем, против НАТО, а тех, кто заручился поддержкой «западных партнеров».
Итак, на пощади перед президентским дворцом – беснующаяся «майданная толпа». Счета твои – в банках Запада. Часть советников – советует сдаться – чтобы можно было перебежать к победители или мирно выйти из игры – состояния тоже уже сделаны. Послы иностранных держав – настойчиво выражают озабоченность и «надежду на скорейшее разрешение кризиса в рамках цивилизованных демократических процедур». Из Москвы – как, казалось бы, возможного патрона и последней надежды на поддержку – какой-нибудь впавший в миролюбие президент двусмысленной говорит, что «Россия надеется на скорейшее и мирное разрешение кризиса в рамках соблюдения Конституционного порядка». Тоже, новаторский бред – мятежники действуют явно неконституционно, требуют нарушения конституционного порядка, их нужно сугубо конституционно раздавить всеми имеющимися средствами – тебе говорят: «Мирно и конституционно». Поди, пойми – что тебе защищать – Мир или Конституцию?
А в душе – ценностей – ноль. То есть - есть одна – комфорт, благосостояние и безопасность. Рисковать – и незачем, и не хочется. Сам с автоматом отстреливаться – да ну его к черту. Приказывать стрелять войскам – а вдруг откажутся? А не откажутся, постреляешь – пройдет пятнадцать лет, все равно от власти уйдешь, придут другие – да и станут тебя разоблачать? Будешь жить – еще судить станут. Умрешь – дочери будут в глаза тыкать: «Твой отец был палачом! Покайся!».
И все ради чего? Это если ты строишь «светлое будущее», служишь делу пролетарской революции, готовишь новую роль твоего нарда мире, борешься за национальную независимость, отстаиваешь «истинную веру», противостоишь «неверным», охраняешь «вековые традиции народа», отстаиваешь идею народного суверенитета в окружении «самовластных тиранов» – ну и так далее – понятно ради чего. А если ничего этого у тебя нет? Нет того, ради чего ты готов был бы стоять насмерть. Нет того, ради чего ты готов был бы сопротивляться.
И ты знаешь, что тебе лично и так будет хорошо – претендующая на власть элитная группировка, которая и устроила весь этот спектакль уже предупредила, что если отдашь власть без сопротивления – преследовать не будут и весь комфорт обеспечат. Зачем сопротивляться? То есть подобная готовность отдать власть вопреки Конституции первому попавшемуся политическому хулигану, способному неделю продержать на площади толпу неврастеников, любопытных и просто оплаченных статистов – определяется в первую очередь именно характерным для Постмодерна состоянием отсутствия ценностного начала, как признаваемого абсолютным и самоценным.
Если признано, что есть настоящая истина – а остальные ложные - за эту истину нужно драться и ей нужно служить. Если признанно, что все истины равноправны, и каждый имеет право на свое мнение и свою истину – чему служить? Это те, старые либералы готовы были умирать за право человека иметь иную точку зрения. Но при постмодерне – даже это – не абсолютно. Даже это не стоит того, чтобы за него умирать.
Но естественно, что никто, все же, при прочих равных не отдаст власть и не сдаст существующий политический порядок – если от него этого никто и не потребует.
Если в настоящих революциях на власть претендовала контрэлита, сама создающая свою силу во внеэлитном пространстве – то в сегодняшних имитациях – все массовки на улицах организуются во властных кабинетах. Кругами той части элиты, которые претендуют на переформатирование раздела власти.
«Бархатные перевороты» конца 80-х гг. были организованы из Москвы для того, чтобы сместить старых руководителей, критически относящихся к авантюрам Горбачева. Что те национальные элитные круги, на которые делал ставку Горбачев – не сумели удержать ими же расшатанную ситуацию и власть ушла уже совсем к иным силам – это лишь вопрос логического развития событий. Перевороты в Грузии в 2003 и на Украине в 2004 году – делали бывшие соратники прежних президентов. «Черную мессу» оранжевого майдана с крыш близлежащих зданий прикрывали снайперы спецподразделений СБУ Украины.
Представители требующей передала властных полномочий части элиты – выводят специфическими методами и через посредников толпу на площадь – приходят к действующим правителям – и говорит: «Плохо дело. Нужно решать. Войска ненадежны. Толпа вот-вот ворвется во дворец».
А толпа – она выходит.
«Шагают Бараны в ряд. Бьют Барабаны. Шкуру для них дают Сами Бараны! Мясник зовет. За ним бараны сдуру Топочат следом за звеном звено. И те с кого на бойне сняли шкуру Идут в строю. С живыми за одно».
Но почему, среди прочего выходит и стоит? Потому что, с одной стороны интересно – как оно пойдет. С другой – рождающееся чувство силы – «Нас много, мы вместе, мы сильны» - по большому счету – обычный инстинкт уличных хулиганов, компанией измывающихся над запоздалым прохожим. И разбегающихся, если у него оказывается оружие, после первого выстрела в воздух.
С третьей – пьянящее ощущение безопасности и безнаказанности.
В старые времена, выступающие против власти знали – будет сопротивление, будут пули, будут нагайки – и шли на бой, потому что их на это звали их ценности, за которые они могли сражаться. Они ощущали собственную экзистенцию – если их что-то и пьянило – то это чувство преодоления страха и инстинкта самосохранения.
В условиях Постмодерна – толпу ведет внушенное ей чувство безнаказанности. Она идет – измываться над властью и унижать власть не потому, что готова на бой с ней – а потому, что знает – стрелять не будут. Во всех наставлениях, которые те или иные оппозиционные партии подчас издают предельно открыто и легально, четко прописывается – «внушить протестующим, что власть на применение силы не пойдет, что милиция (полиция) стрелять не будет». В безнаказанности убеждают организаторы. Но их слова – это слова. В безнаказанности убеждает и история последних двух десятилетий.
Толпа выходит не потому, что ей есть за что драться – она выходит потому, что, во-первых интересно, во-вторых – риска нет, в третьих – опьянение коллективным присутствием, ощущением силы. В четвертых – все общество постмодерна убеждает в том, что «можно все». «Имею право». «Не запрещено – значит разрешено». «Что хочу – то делаю». Это – растабуированное общество, в котором нет понятия запрета (как и нет понятия греха).
И чем больше власть, исходя из тех посылов и мотивов, о которых говорилось вы – будет поощрять эту безопасность и безнаказанность – тем больше она будет провоцировать других желающих в других местах повторять эти спектакли.
Пока, как будто бы, только в Молдавии, впервые, сценарий не прошел. Более того, допустив шабаш в первый день – Воронин, пожалуй даже усилил свои позиции, представив протестующих как явно неадекватную и непрезентабельную публику. И даже извлек из этого пользу: во-первых, его оппоненты дискредитированы, во-вторых, использовав произошедшее как повод – он добился пересчета голосов – что на самом деле нужно как раз коммунистам. Чтобы досчитать недостающие пару голосов и иметь возможность самим назвать будущего президента. Затей они пересчет по свое инициативе – оппозиция объявила бы, что они делают это в корыстных целях, чтобы добрать недостающее. А после буйства молодежи – получается. что компартия пошла на это не по своей воле, а в качестве уступки.
Тактически, коммунисты как будто бы выиграли в этой ситуации. Посмотрим.
Но они не победили, а переиграли оппонентов. Они показали, что переигрывать мятежников в этом спектакле. Но не отбили охоту ставить такие спектакли и пробовать удачу в этой беспроигрышной игре. Ведь оппозиция, сыграв – ничего особого не проиграла. Не получилось сейчас – можно попробовать в другой раз.
Нужно другое. Нужно снятие мифа безнаказанности цветного протеста. Как в свое время в годы президентства Луи Бонапарта во Франции был разрушен миф о том, что подавить протестное выступление можно, только если протестующих не поддержала Национальная Гвардия.
Нужно уничтожить желание играть в эту игру. Нужно, чтобы играющие в нее политические авантюристы поняли – за участие в ней придется платить. И дело даже не в том, чтобы это поняли организаторы – нужно чтобы поняли рядовые участники. Нужен своего рода надлом Постмодерна, при котором все четко восприняли бы – запреты есть. Цивилизованное общество – это общество запретов. Культура – это система запретов. Тот, кто не имеет запретов – кто кричит: «Что хочу, то и буду делать! Имею право!», - не гражданин, сознательно бросивший вызов авторитаризму и антинародной власти – а хулиган и дикарь.
А чтобы это произошло – нужно наказание. Не правовое. Не соразмерное. Фактическое. Быстрое. Превосходящее проступок.
Не слезоточивый газ и водометы – если дело ограничится этим, толпа отдышаться, отряхнется. Усвоит, что это не опасно – и соберется вновь.
Нужны пулеметы и картечь. Нужно, чтобы опьянение безнаказанностью и растабуированностью – растворилось. Ушло, сгинуло. И чтобы это сменил ужас. Ужас перед возмездием, перед скользким от крови асфальтом, перед мечущейся в панике и затаптывающей своих же толпой.
Маккиавели кода то писал, что первое, что должны увидеть жители города, нас следующее утро после того, как вы взяли в нем власть – это лежащий на центральной площади разрубленный труп вашего главного противника из числа самых уважаемых людей города.
Граждане должны знать: власть нельзя безнаказанно трогать руками. Это не значит, что ее не нужно трогать руками – чтобы держать ее в повиновении, как раз нужно. Народ имеет право на свержение не устраивающей его власти. Гражданин имеет право на то, чтобы убить царя или иного правителя. Тот, кто априори считает убийство царя или иного тирана преступлением и святотатством – тот просто является носителем сознания верноподданного холопства.
Но гражданин имеет право на это лишь тогда, когда готов за свой поступок заплатить своей жизнью. Народ имеет право на свержение власти. Власть имеет право на подавление восстания против нее. Власть должна четко понимать, что ее неправедность – раньше или позже с высокой степенью вероятности приведет к использованию по отношению к ней оружия граждан. Но и восставшие должны знать, что безнаказанности не будет. И что, выступив против власти – они рискуют жизнью.
И когда они готовы на этот риск – готовы действительно идти под пули и огнеметы – тогда они народ и граждане. А когда они беснуются на площади, уверенные в том, что опасности практически нет – тогда они толпа цветных дикарей.
И так ним и нужно относиться. Нужен прецедент. Не где ни будь – в центре Европы. Что бы в будущем каждый, кто решит повеселиться на местном Майдане, помнил не о тех случаях, когда все сходило безнаказанно с рук. А о тех, когда вышедшие на площадь – там большей частью и оставались.
Стало модно, как минимум с уважением говорить о темпах роста в развитии Китая. Сегодня говорят и о том, что он скорее всего первым выйдет из кризиса. Но при этом умалчивается, что сегодняшний расцвет Китая начался на площади Тяньаньмынь.
Если Европа хочет полноценно выйти из кризиса как экономического, так и цивилизационного, рожденного утверждающимся Потмодерном – ей нужна своя площадь Тяньаньмынь.
И почему бы ей не быть в Кишиневе или Минске?
