Гражданская война, которая в явном виде шла в России с 1918 до 20-22 гг., а в неявном – возобновилась некоторое время назад и идет до сих пор - имеет несколько не вполне однородных измерений.
Некоторые из них – действительно вполне актуальны и сегодня. Некоторые – на деле значимы не более, чем большинство ролевых игр – и собственно таковыми и являются.
Гражданская война может бить подразделена как на свое социально-экономическое и политическое – так и на свое социокультурное измерения.
На одном уровне – это, в классическом и хрестоматийном виде, война между сторонниками социализма и капитализма, между сторонниками частной – и сторонниками общественной собственности.
На другом уровне – это война между сторонниками революционной демократической диктатуры неимущих и сторонниками авторитарной диктатуры имущего меньшинства.
На третьем уровне – это война между разными сторонами в социокультурном расколе между сторонниками создания Нового мира, сторонниками Утопии (если правильно понимать это выражение) – и сторонниками Старого мира – сторонниками сохранения его в первую очередь привычных бытовых, ритуальных и традиционных очертаний.
Причем, с одной стороны, так или иначе, все эти уровни содержали в том или ином виде в себе простой и прозаический вопрос – вопрос о Земле, в конечном счете выражавшийся в вопросе о сохранении или уничтожении в России помещичьего землевладения и передаче помещичьих и прочих земель крестьянству.
С другой стороны – все указанные уровни и в себе являются довольно сложными, многосоставными и содержат определенные «но», оговорки в части однозначности предложенных формул.
На первом уровне понятно, что дилемма «социализм-капитализм» содержалась в войне между «красными» и «белыми» с одной стороны в значительной степени лишь в потенции – в центре борьбы стояли не столько социалистические, сколько общедемократические требования.
С другой стороны – в значительной степени сама эта Гражданская война, как масштабное и всероссийское явление получила толчок в виде обострения борьбы между политическими течениями, которые сами в значительной степени относили себя к сторонникам социализма: между большевиками, эсерами разных направлений и меньшевиками. Другой вопрос, что в своем развитии на смену последним большей частью приходили прямые военные и полицейские диктатуры имущего меньшинства. Классический пример – история эсэровского Комуча и его свержения Колчаком. С последующим реваншем эсеров, свергнувшим последнего и передавшего его вместе с правами на власть Советской системе.
На втором уровне четкое противопоставление между революционно-демократической диктатурой и авторитарной диктатурой имущего меньшинства несколько смазывается вопросом об Учредительном Собрании – поскольку часть выступавших против Советской Республики политических сил декларировала свою приверженность именно этому институту. То есть институту внешне вполне демократическому по своей форме. И, собственно, мало кто из лидеров «белых» напрямую провозглашал идею собственно возвращения к монархическому правлению.
Однако не стоит забывать, что когда у власти находилось предшествующее большевикам Временное правительство, реальные его действия в отношении созыва Ччредительного собрания сводились к максимальному затягиванию выборов, которые сами стали возможными лишь благодаря приходу большевиков к власти.
Более того, когда во многом благодаря деятельности сторонников Учредительного собрания и Комуча был проведено Уфимское совещание и создано объединенное правительство Директории, Комуч по сути был лишен государственных полномочий, а новая власть по сути отказалась признать правомочность Учредительного собрания. Последний институциональный остаток его, Политический центр, в конечном счете, и передал власть Советам.
То есть, строго говоря, тема Учредительного собрания всегда оказывалась ситуационной и не представляла некое устойчивое начало и ли социальное образование тех лет. Почему, собственно, его сторонникам и не удалось оказать ни реального сопротивления «мягкому роспуску» этого собрания большевиками, ни силовому перевороту и его физическому уничтожению сторонниками диктатуры Колчака.
На третьем, социокультурном уровне, разделение между сторонниками Нового мира и Старой традиции тоже не столь безусловно: на самом деле большая часть царского офицерства перешла в конечном счете на сторону «красных», тем самым признав, что эта традиция частью себя изжила, а ее цели в большей степени могут быть достигнуты революционерами.
При этом и сторонники «Нового мира» вовсе не разрывали всю связь с традицией, выводя себя совсем не из «чистого отрицания» предыдущего, а из признания своей связи с другой традицией – традицией народно освободительного движения и борьбы за социальную справедливость, из традиции народных восстаний против власти, крестьянский войн и революционного движения.
Когда мы говорим о том, что Гражданская война в ее «холодной виде» продолжается и сегодня, мы имеем ввиду, что и на сегодня есть те, кто категорически не приемлет ту или иную сторону в этих трех пластах разделений (на самом деле – их и больше). С одной стороны, до известной степени продолжается «война требований», с другой – «война образов».
«Война требований» - это противостояние требований системы частной и системы общественной собственности, капитализма и социализма. Противостояние требования демократии и авторитаризма.
Но в рамках этого реального противостояния есть моменты, которые решены – и есть моменты, которые еще предстоит решить.
«Война образов» - это война образов «белого офицера» и «красного комиссара. «Образа царя» и «монаршей власти» – и образа заседающий в совете революционных солдат и рабочих. Эта война тоже в известной степени идет – но в большей степени не как борьба по поводу реальных политических требований, а как своего рода «ролевая игра». Причем ведется она в основном со стороны играющих в «белое».
К реальной политическое жизни и реальным политическим требованиям эта ролевая игра и эта проявляемая ее «белыми ролевиками» ненависть к красному началу имеет весьма ограниченное отношение.
Все эти споры имеют разную степень разрешения и разную степень своего рода новой актуализации.
Центральный вопрос Гражданской войны – вопрос о помещичьем или крестьянском землевладении (спор как все понимают, шел именно об этом, а не, скажем, о «коллективных» или «фермерских» хозяйствах) – решен окончательно и ну никак не может быть пересмотрен: никак и никто не станет всерьез ставить вопрос о восстановлении помещичьего землевладения в России ни в виде возврата земли представителям старых феодальных родов, лишенных ее в результате революции и Гражданской войны, ни вообще в форме восстановления феодального землепользования. Даже при нынешнем положении восстановления частной собственности на землю и купли продажи последней.
Если «белые ролевики» и захотели бы его поставить – то тем самым лишь подчеркнули бы свое существование в неком ином измерении – с тем же успехом те или иные «толкиенисты» могли бы ставить вопрос об исторической реабилитации Саурона или приобщении к лику святых православной церкви Гендальфа. Тут Гражданская война окончена и даже о примирении сторон в смысле требования компромисса между ними по существу дела не могло бы идти речи.
Вопрос о капитализме и социализме, общественной и частной собственности еще недавно казался решенным – но именно его быстрая новая актуализация и, казалось бы, пересмотр в обратную сторону, говорит о том, что он так и не решен ни в одном, ни в другом смысле. Если мало кто верит сегодня в возможность в обозримом будущем восстановления социалистической общенародной собственности и уничтожению частной, то ему можно напомнить, что в 1985 году самый заядлый диссидент не поверил бы в обратное. Никогда не говори «никогда». Верно, что все Великие Революции сменялись Реставрациями, но так же верно и то, что все Реставрации сметались новыми Революциями.
При этом и сегодняшнее положение вещей не является строго однозначным: так или иначе в старен законодательно и конституционно затвержден принцип «социального государства», что, строго говоря, является определенной промежуточной и переходной формой между «чистым капитализмом» и «чистым социализмом».
На политическом уровне, в споре между демократией и авторитаризмом меньшинства имущих, Гражданская война на сегодня сведена почти на нет. Поскольку существующий мягкий авторитаризм имущего меньшинства при признаваемых им социальных обязательствах на сегодня практически пока устраивает подавляющее большинство населения. По источникам исторической легитимности нынешнее конституционное устройство России не восходит ни к монархии, ни к Учредительному собранию – и кране слабо и противоречиво связано с Советами. Реально оно на сегодня не соотносится с представлениями ни одной из сторон Гражданской войны.
И если и имеется некое значимое число людей, которые хотели бы поменять его на Советскую систему, то вот сознательных сторонников восстановления монархического устройства за пределами «белых ролевиков» найти удалось бы с большим трудом. Хотя скорее всего нынешнее устройство в его реальном воплощении тоже окажется переходным – и через некоторое время окажется замененным на иную систему, включающую в себя движение к больше роли народного представительна. Однако позицией актуализированного спора это вопрос сегодня вряд ли является.
Третий же уровень, уровень социокультурного противостояния реально существует – хотя в основном исключительно на уровне «противостояния образов». В целом это противостояние между двумя разнородными образованиями – это не реальное противостояние красных, как актуализирвоанной политической силы с такой же «белой силой».
Это противостояние между довольно пассивной, но утвердившейся традицией своего рода «посткрасного» - привычкой к советским образам, советской стилистикой, советским легендам, советским фильмам – которую большинство людей разделяют даже не разделяя собственно в чистом виде «красных» идеалов в политике и экономике, и довольно активной позицией «белых ролевиков», пытающихся штурмовать эту традицию – но находящейся в явно-маргинальном меньшинстве. То есть попыткой реанимировать некую «белую традицию».
При этом противостояние складывается из двух компонентом. Собственно «белых ролевиков», пытающихся осуществить нечто вроде виртуально реконструкции Гражданской войны и переиграть ее в свою пользу, и той определенной просматривающейся поддержкой, которую им оказывает власть.
Мотивы и цели этих начал различны. Собственно, власть, непосредственно к «образности белого» в сути свое достаточно равнодушна. Но в реальной политике противостоя «красному началу», «красным идеалам» и социалистической идеологии – просто потому, что имеет иные имущественные интересы, чувствуя свою нелегитимированность определенную необоснованность собственного господства, - она естественно хочет ослабить роль «красной мифологии». Просто потому, что «красная мифология» - есть естественный вызов и современному авторитаризму меньшинства, и имущественной несправедливости современного устройства. Отсюда она обладает потенциалом исторической мобилизации протеста против нынешнего устройства.
Ведь если признать, что сражавшиеся под красными знаменами за «Советскую власть» и «Мировую коммуну» большевистские комиссары – признаются хорошими, то почти автоматически те, кто со всем этим на сегодня казалось бы покончил – оказываются плохими. Если большевистская революция – хорошо, то антибольшевистская контрреволюция – плохо.
А если стоит практическая задач ослабить возможный потенциал «красной мифологии» - то вполне пригодными оказываются «белые ролевики», которые в силу избранных ролевых функций и социокультурной приверженности, которые готовы посвятить свою жизнь тому, чтобы до хрипоты в горле славить Николая Романова и клясть большевистскую революции. То есть, строго говоря - смотри Константина Крылова в его «Притче о Чубайсе».
Сами же «белые ролевики» - отчасти рождены определенным социокультурным неприятием «советско-красного начала», как в общем-то наиболее распространенного, являются своего рода «историческими хиппи», пытающимися создать историко-альтернативные формы жизни.
В этом отношении, «белые ролевики», вольно или невольно являются некоторой бросовой агентурой существующей олигархии, обеспечивающей ее борьбу в противостоящим социальным началом – на одной из фронтов – социокультуром. Двадцать лет назад эту роль исполняли другие ролевики - «демократические» - но их атака на «красное» захлебнулась тогда, когда они внезапно сумели прийти к власти и подарили стране все прелести 1992 года, после чего привлекательность «красного» начала опять стремительно расти.
Однако они достигли главного – обеспечили переход власти и собственности в руки определенного меньшинства. Но материал оказался отыгран. Сложившееся имущее меньшинство не может больше использовать его в борьбе с появившимися и численно доминирующими неимущими. И обеспечивает противостояние им в социокультурном пространстве с помощью других ролевиков, других социокультурных тяготений и других легенд.
