Разбор позиций, с которых в международном энергетическом диалоге выступает Турция, является принципиальным для полноценного осмысления трендов политической активности в регионе Большого Ближнего Востока.
Учитывая значение, которое для мировой экономики в последние десятилетия приобрели торговля и потребление углеводородов, можно считать, что данная проблематика стала неотъемлемой составляющей любого глобального процесса или события. В полной мере озвученный тезис относится и к предмету нашей статьи.
В «энергетическом» смысле положение Турции характеризуется тремя главными аспектами.
Во-первых, республика в известном смысле замыкает на себе важнейшие энергетические маршруты Южного Кавказа, части Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, Центральной Азии и Каспия, Балкан, акватории Черного моря.
Основные (по нагрузке и стратегическому значению) региональные трубопроводы идут через территорию Турции, перевозка нефти и СПГ[1] танкерами осуществляется также через контролируемые Турцией — согласно конвенции в Монтрё от
Во-вторых, Турция — крупный (даже по мировым меркам) потребитель энергоресурсов, причем потребность в них в республике в ближайшие годы будет неуклонно возрастать, несмотря на определенную коррекцию, которую промышленный сектор страны вынужден испытать в связи с всемирным экономическим кризисом. Покрывающая за счет импорта более двух третей своих потребностей в энергоносителях[2],– а к
В-третьих, в действиях Турции на энергетической арене присутствует определенный геополитический смысл, обусловленный набирающим вес арабо-тюрко-исламском вектором турецкой внешней политики. Турция настойчиво претендует на роль медиатора в неспокойных ближневосточном и аравийском регионах. Амбиции страны в данном случае справедливо связаны с политико-исторической ролью, которую Турция на протяжении как минимум трех веков исполняла в этой части мира «в обличии» Османской империи[3] и которая была утрачена ею по итогам Первой и — окончательно — Второй Мировых войн, когда Турция оказалась послушным проводником атлантического влияния в зоне южного Средиземноморья, заполняя образовавшийся на этом направлении — после ухода Великобритания — силовой вакуум.
Впрочем, на сегодняшний день турецкий истеблишмент в большинстве своем по-прежнему придерживается курса на сотрудничество с Европой, приверженность которому в очередной раз продемонстрировал рядом конкретных действий за последние полгода-год.
Однако этот новый всплеск европоцентризма в Турции может объясняться и тем, что в исключительно благоприятной для себя внешнеполитической конъюнктуре[4] турецкая политическая элита инстинктивно приняла решение попытаться «на удачу» реанимировать проект евроинтеграции, который совсем недавно казался отложенным в долгий ящик.
Еще по итогам острой фазы газового противостояния Украины и России 2006-2007 гг., тем не менее, не достигшей накала страстей, наблюдавшегося в начале
Парадоксально, но при этом именно реализация проевропейской энергостратегии не позволяет Турции вновь сблизиться с Европой и ускорить переговорный процесс о вступлении в ЕС, поскольку вынуждает турок теснее сотрудничать с Ираном, что неприемлемо для атлантического блока. Договоренности Анкары и Тегерана уже затронули возможность транспортировки центрально-азиатского и иранского газа по турецкой территории и освоение месторождения «Южный Парс» турецкими компаниями по принципу обратной покупки. Несмотря на то, что Турция здесь действительно вступает в жесткую, правда, пока заочную полемику с США и Европой, настроения на упрочнение контактов с Ираном в турецком правительстве относительно стабильны. Показательно, что в
Европа, которая непосредственно зависит от поставок центрально-азиатских и каспийских энергоресурсов и где действует мощное арабское лобби, склонна смотреть сквозь пальцы на политическую специфику названных режимов. Но неизменно сталкивается по этому вопросу с позицией США, блокирующими (с какими целями — остается открытым вопросом) сотрудничество ЕС, например, с Ираком. Также европейские политики не могут не учитывать внутреннюю культурную и социальную оппозицию сближению с традиционалистскими исламскими режимами, нарастающую в крупнейших странах ЕС в связи с рядом демографических и миграционных факторов. Интересно, что в таком контексте европейское сообщество, по мнению экспертов консалтинговой организации Reut Institute, как бы вынужденно считать вероятность военного переворота в Турции более предпочтительным и демократичным вариантом, чем рост влияния симпатизирующего исламистам нынешнего режима, который якобы активно поворачивает Турцию «в сторону Востока». Притом что на повышение веса нынешней «исламизирующейся» Турции как транспортировщика «восточных» углеводородов сыграли, в основном, как раз ее западные партнеры. В 2005-06 гг. турецкие власти при поддержке ЕС разработали и популяризовали стратегию создания в республике такой транзитной системы[9], которая бы позволяла транспортировать энергоносители из добывающих стран в потребляющие в четырех направлениях: по территории прикаспийского региона, по Северной Африке и странам Персидского залива, на север Европы через Австрию, на юг Европы через Грецию и Италию. Таким образом, Турция превращалась в стратегический энергетический коридор для всей Европы.
Реальный транзитный потенциал Турции впечатляет уже сегодня. Газопровод Баку-Тбилиси-Эрзурум (Южнокавказский газопровод) обеспечивает прокачку азербайджанского газа в объеме 2 млрд. куб. м в год, оказываясь одной из реально действующих альтернатив продвигаемому Москвой проекту Южноевропейского газового кольца, представляющего собой продление газопровода «Голубой поток» в Грецию и Италию. По газопроводу Тебриз-Эрзурум из Ирана в Турцию может поступать до 10 млрд. куб. м в год. Нефтепровод Баку-Тбилиси-Джейхан позволяет транспортировать в Турцию в год до 50 млн. т нефти. Впрочем, последний маршрут в турецком Центре международных отношений и стратегического анализа считают не вполне удачным, потому что он не только уязвим из-за неурегулированности карабахского и курдского конфликтов, но, отсекая Россию[10] и Иран от региональных нефтепотоков, оказывается излишне политизированным. Тем не менее, порт Джейхан, куда помимо названного бакинского идет нефтепровод из иракского Киркука, имеет шансы вскоре стать одним из важнейших нефтяных портов в мире. Также Турция вместе с Израилем плотно занимается проектом сооружения сети из четырех подводных трубопроводов для транспортировки газа и нефти потребителям в Израиле, Иордании и Ливане.
По прогнозам отраслевых специалистов, в течение следующих десяти лет объем экспорта энергоносителей в Европу через турецкую территорию возрастет до 7-8%. Суммарные доходы Турции от транзита углеводородов могут достичь $1,5 млрд. уже к
Однако будущее Турции как главного континентального транзитера во многом зависит от реализации неоднозначного проекта Nabucco (и/или конкурирующих с ним российских инициатив[11]), разработанного для транспортировки ближневосточного и каспийского газа на центрально-европейские рынки через турецкую территорию и получившего статус трансъевропейской сети: от Турции его маршрут пойдет через территорию Болгарии, Румынии и Венгрии до Австрии. Предположительная пропускная способность газопровода должна составить 30 млрд. куб. м в год[12]. Первоначально по Nabucco предполагалось поставлять газ из Ирана, но в
Тем не менее, наполнение этого газопровода остается под вопросом. По различным подсчетам, на данный момент существует возможность обеспечить для Nabucco поставки лишь 3 млрд. куб. м газа, в то время как для ввода газопровода в строй необходимо 15 млрд. куб. м. (Интересно, что существует техническая возможность закачивать в газопровод Nabucco российский газ, поступающий в Анатолию по двум газопроводам — один из них «Голубой поток», другой проходит через Украину, Румынию и Болгарию). Притом для запуска Nabucco присутствуют и другие объективные технологические препятствия: турецкая сеть не вполне готова к приему больших объемов газа из-за пробуксовки строительства распределительных систем, вызванной тем, что несколько лет назад государство отказалось выделять на эти нужды деньги из бюджета, рассчитывая на средства частных инвесторов. Но средства поступают медленно: у турецких бизнесменов нет необходимых финансовых ресурсов, а зарубежные компании сталкиваются с ограничениями при входе на рынок. Усугубил ситуацию финансовый кризис.
Стоит отметить, что хотя кризис вокруг Ирака действительно усилил спрос на энергоресурсы Каспия, а большинство населения прикаспийских стран составляют братские турецкому тюркоязычные народы, контролирующие богатые нефтегазовые ресурсы и рассматривающиеся Турцией в качестве стратегических партнеров, за счет поставок углеводородов из этого региона не только не удастся добиться эффективной диверсификации источников поставок для усиления энергетической безопасности Европы, но даже полностью удовлетворить турецкие потребности в нефти и газе. Ведь в Каспийском регионе сосредоточено всего около 5% мировых нефтяных запасов и 4% газовых, что не позволяет рассматривать его как мощный энергетический плацдарм.
Правильней будет воспринимать Каспий как единственную удобную альтернативную России транзитную площадку для казахских и прочих центрально-азиатских энергоносителей. Подчеркнем, что если США сумеют привести казахскую нефть и газ в Европу, вытеснив этим часть нефти из стран Персидского залива, в первую очередь Ирана, они создадут идеальные условия для переустройства Ближнего Востока по своему стратегическому сценарию. А блокировав поставки российского газа через территорию Украины и вынудив Газпром продавать газ Турции, чтобы оттуда он поступал в Европу, США получат адекватную замену прямому управлению над российскими газопроводами. В свою очередь, Турция как транзитный монополист и энерготранспортный конкурент России сможет получить над последней решающее инфраструктурное преимущество. В таком свете продолжающаяся борьба за газотранспортные системы Белоруссии и Украины оказывается более чем остросюжетной и приобретает черты глобального геополитического противостояния.
Интересно, что когда в начале 90-х гг. США внедряли новый политический подход к странам Каспийского региона, рассчитывая создать здесь энергетический коридор на рынки стран Запада, практически все проекты предполагали прокладку трубопроводов через территорию Армении. Но из-за Карабахского конфликта и позиции Турции в связи с ним, а также сохранившегося и очевидного влияния на Армению России, так или иначе блокировавшей вообще все проекты строительства новых трубопроводов в Закавказье, армянский вариант[14] был отклонен.
Видим, что энергетическая стратегия Турции направлена на получение максимальной выгоды посредством параллельной реализации энерготранспортных проектов, за которыми могут стоять жестко конкурирующие стороны («Голубой поток», Иран-Европа, Транскаспийский проект и т.д).. Более того, Турция до какого-то предела демонстрирует безразличие по поводу того, откуда она будет получать энергоресурсы для удовлетворения своих нужд и транзита. При всем этом во внешней энергетической политике Турции, уверены представители российского Института Ближнего Востока, можно заметить сходство с тем видением путей обеспечения безопасности и рентабельности транзита энергоносителей, которое артикулирует Кремль.
Важно, что при участии и поддержке Анкары Москва рассчитывает на запуск новых энергетических проектов на Ближнем Востоке. Эффективным направлением сотрудничества сторон в этой сфере уже показали себя международные институты, в частности, Исламская конференция, Черноморское экономическое сотрудничество и Шанхайская организация сотрудничества, где посредничество России чрезвычайно важно для Турции с учетом планов турецкого руководства и делового сообщества по закреплению на центрально-азиатском и китайском рынках. Примечательно, что недавние заявления Анкары о возможном отказе от поддержки проекта Nabucco, в случае если Евросоюз не возобновит переговоры по энергетическим вопросам, необходимым Турции для вступления в ЕС, также сыграли, пусть не предумышленно, на руку Москве[15].
В описанной ситуации Иран оказывается единственным игроком, который, обладая крупными запасами собственного энергетического сырья, благодаря соседству с крупнейшими потребителями нефти и газа имеет возможность по своему произволению менять направление их поставок.
В пользу Ирана также играет тот факт, что транспортировка углеводородов в Европу из этой страны является географически более удобной и, по некоторым оценкам, экономически более выгодной, чем из центрально-азиатских республик или стран Аравийского полуострова.
Закономерно, что политические соображения, по которым США в 2000-х гг. отказывались от сотрудничества с Ираном, могут быть пересмотрены[16]. Это предположение находит подтверждение в демонстрации Б. Обамой и Х. Клинтон повышенного внимания к положению дел на Ближнем Востоке. Летом
Как минимум для Турции Иран вполне может стать альтернативным России источником дополнительных закупок газа: сегодня он способен обеспечить подачу газа Турции в объеме 10 млрд. куб. м. в год. Поэтому Кремль активно ищет совместных инициатив в треугольнике Москва–Анкара–Тегеран, которые бы со временем позволили аргументировано противостоять попыткам обойти или «выдавить» Россию из того или иного регионального энергетического проекта
Рынок нефти и газа, тем более на Большом Ближнем Востоке, неоднороден, в значительной степени монополизирован и зачастую управляется нерыночными инструментами. Для местных игроков корреляция подходов к торговле различными энергоносителями (нефтью, газом, углем) не так характерна, как это принято в странах с развитой рыночной экономикой. При этом лояльные США местные режимы и деловые элиты фактически «отодвинуты» на «периферию» принятия решений по политическим и экономическим вопросам, касающимся развития перспективных региональных энергетических проектов. Поэтому будущее внешней энергетической политики Турции зависит, прежде всего, от умения турок наладить самостоятельный диалог с ключевыми экспортерами энергоносителей, в чем турецкие дипломаты уже продемонстрировали неожиданную независимость от своих атлантических партнеров.
Отметим, что в этом контексте важным фактором остаются усилия России по лоббированию строительства трубопроводов, альтернативных турецким, и, соответственно, контакты Москвы с центрально-азиатскими режимами, поведение которых по-прежнему сложно прогнозировать.
Необходимо подчеркнуть, что в прошедшие полтора десятилетия энергетика Турции развивалась главным образом за счет строительства ТЭС на природном газе и ГЭС. Однако за счет этих отчасти экстенсивных мер потребность республики в электроэнергии не удастся полностью удовлетворить, поскольку спрос на нее в ближайшие годы будет расти в диапазоне 5-9% в год. Вызовом для турецкого правительства остается низкая энергетическая эффективность турецкого промышленного комплекса и сферы ЖКХ. Например, уровень технических и нетехнических сетевых потерь электроэнергии в Турции практически троекратно превышает соответствующий уровень в западных странах. Впрочем, некоторые эксперты предполагают, что обстановка вокруг возможного кризиса в электроэнергетической сфере в Турции искусственно нагнетается и драматизируется отдельными политическими акторами.
Логичными представляются намерения Турции сделать ставку на разведку и добычу собственной нефти и газа, использование местных месторождений лигнитов и гидроресурсов, и развитие национальной атомной энергетики. Однако, помимо затяжного характера, который могут приобрести озвученные проекты, напомним, что, например, по вопросу сооружения в стране АЭС полного единодушия не достигнуто: против выступают не только экологические и общественные движения, но также оппозиционные политики, которые ссылаются на то, что затраты на строительство станции необоснованно высоки[17]. Следовательно, вряд ли стоит в краткосрочной перспективе высоко оценивать эффект от активизации Турцией эксплуатации собственных энергетических резервов.
Подводя итоги, еще раз акцентируем внимание на том, что энергетическую стратегию Турции следует рассматривать как динамическую совокупность задач по обеспечению внутренних потребностей страны в энергоносителях, максимизации доходов турецкого бюджета от транзита углеводородов, содействию более агрессивному вхождению в региональные энергетические проекты турецкого бизнеса, усилению международного влияния и геополитического веса Турции на пространствах Южного Кавказа, Центральной Азии, Ближнего Востока, Балкан и акватории Черного моря в целом.
При этом за счет собственных ресурсов Турции ни один из обозначенных пунктов не может быть решен таким образом, чтобы республика не оказалась в зависимости от одной или нескольких стран-поставщиков (не важно, идет речь о России, Азербайджане или Иране). Кроме того, поскольку, по сути, единственным потребителем транспортирующихся через территорию Турции нефти и газа оказывается ЕС, при ужесточении и более эффективной координации европейской политики в отношении стран-транзитеров, турецкие политики рискуют оказаться связанными — своим собственным проевропейским настроем.
Решение энергетических проблем, стоящих перед Турцией, может быть только комплексным, т.е. таким, при котором каждый из вышеописанных вызовов получает адекватный ответ. Здесь видим, что Турция становится заложником сохранения баланса интересов в «своем» регионе. А это еще раз объективно подтверждает статус Турции как важнейшего модератора политических процессов на Большом Ближнем Востоке и обуславливает многовекторность турецкой внешней политики. Но вопрос о политических пределах такого дипломатического лавирования перемещается в плоскость состояния и запросов турецкого общества.
Развитие внешней энергетической стратегии Турции зависит от того, какие идеи выйдут победителем в разноголосице мнений турецкого истеблишмента, где одна часть ратует за дальнейшее сближение с Западом, а другая призывает взять лидерство в исламском мире. Так или иначе, масштаб политического доминирования Турции в регионе уже не соответствует той относительной скромной роли, которая некогда была отведена ей атлантическими союзниками[18]. Интересно подчеркнуть, что в критических условиях, при дефиците энергоносителей (например, в случае войны в регионе), как раз в области энергетики Турция будет зависеть от Европы в наименьшей степени. Так турко-исламские контакты обретают уже не только социо-культурную, но конкретную экономическую подоплеку.
Следовательно, не посредством сотрудничества с ЕС как с единой и цельной организацией, а находя в Европе отдельных неудовлетворенных энергетической политикой Брюсселя потребителей, в частности, на южном и юго-восточном направлениях, Турция получает шанс обратить свои геополитические и ресурсные ограничения себе во благо.
[1] Отметим, что СПГ – «гибкая структура»: ее можно было применять к куда менее значительным объемам поставок, чем те, на которые «завязаны» трубопроводы.
[2] Нефть поставляется в Турцию из нескольких стран, но в поставках газа в последние годы все более доминирует Россия, обеспечивая сегодня более чем 60% от импорта этого сырья в республику.
[3] Принципиально также то, что Турция, благодаря Ататюрку, первой из исламских стран вступила на путь полноценной политической и экономической модернизации.
[4] Среди факторов, влияющих на возникновение выгодной для Турции дипломатической обстановки, легко назвать: президентские выборы в США, завершение периода французского председательства в ЕС, очередную «газовую войну» России и Украины, обострение военных конфликтов на Кавказе и резкий всплеск напряженности на арабо-израильском «фронте».
[5] Напомним, что суммарная максимальная добыча углеводородов в рамках проекта «Шах-Дениз»[5] в случае успешной реализации «Стадии 2» с
[6] Либо выведя трубопроводы с Кавказа (через Грузию) по дну Черного моря на Украину, но это проблематичнее.
[7] См. C.
[8] Понятно, что масла в огонь подливает официальное оформление т.н. газовой ОПЕК, Конференции стран-экспортеров газа, недавно приступившей к работе на постоянной основе и заручившейся для своей будущей штаб-квартиры в Дохе дипломатическим статусом.
[9] Это решение было, между прочим, положено в качестве одного из полудюжины приоритетов в основу энергетической стратегии ЕС.
[10] Российское правительство не дало разрешения «ЛУКОЙЛу» участвовать в реализации этого проекта, считая его конкурентом альтернативному варианту транспортировки нефти через российский порт Новороссийск, что следует признать просчетом Кремля.
[11] Например, Южно-Европейского газопровода, предполагающего строительство дополнительной нитки «Голубого потока» по дну Черного моря с перспективой продления в Юго-Восточную Европу и Израиль
[12] Что, безусловно, не является таким уж грандиозным объемом в свете цифр в 600-800 млрд. куб. газа, потребляемых ежегодно в ЕС.
[13] В последнее время инициативу по этому направлению перехватила Россия, лоббируя собственный проект Прикаспийского газопровода, обходящего Узбекистан.
[14] В частности, предполагалось, что через Армению должен был проходить нефтепровод Баку – Джейхан.
[15] См. показательную статью – Федосеев Р. Анкара подсобила Москве // Взгляд, 19.01.2009
[16] Американские политологи признают, что в годы президентства Дж. Буша-мл. США, руководясь идеологическими соображениями, игнорировали интересы своих компаний, выдвигая к своим ближневосточным партнерам требования, которые не соответствовали современной геоэкономической и политической обстановке.
[17] Именно по этой причине тендер на строительство АЭС рискует потерять консорциум во главе с российским «Атомстройэкспортом» – утверждения некоторых экспертов, что возникшие осложнения следует рассматривать сугубо в политико-дипломатическом ракурсе, кажутся преждевременными.
[18] Между прочим, символическое подтверждение этот факт нашел в недавнем скандале в Давосе, когда премьер-министр Турции, пренебрегая мнением главы Израиля, своего важнейшего регионального партнера по, фигурально выражаясь, западному блоку, открыто выступил в поддержку палестинцев. Пусть даже этот шаг был рассчитан на «потребление» исключительно внутри Турции.
