На вопросы израильского политолога Авраама Шмулевича отвечает российский эксперт, директор Аналитического бюро «Consulting Mobile» Роман Коноплев.
А.Ш: — Вы провели несколько месяцев в Скандинавии, где готовили книгу очерков о «жизни у полярного круга», исследовали процессы в современном норвежском обществе. Особенное внимание при этом уделяли изучению проблематики адаптации иммигрантов. Несколько недель назад по Скандинавии прокатилась волна беспорядков, в которых участволи мигранты из мусульманских стран. Насколько остро стоит проблема исламского экстремизма в Норвегии?
Роман Коноплёв: — В Норвегии действуют несколько иные, чем, скажем, в России или Израиле, подходы в области противодействия экстремизму. И, несмотря на видимые проявления противоправной деятельности, те или иные политические события в общественной жизни, в целом эти подходы работают безупречно. На сегодняшний день норвежское общество не имеет такой проблемы, как убийства иностранцев на улицах.
В отличие от российской правоохранительной системы, неповоротливой, не имеющей должного материально-технического обеспечения и квалифицированных человеческих ресурсов, и, как принято говорить, «работающей по хвостам» правонарушений, в Норвегии используется достаточно масштабный комплекс мер по предупреждению экстремистской деятельности.
А.Ш: – Как же действуют норвежские спецслужбы в деле противодействия экстремизму?
Роман Коноплёв: — В первую очередь следует отметить высокий профессиональный уровень работы правоохранительных органов. Кроме того, в Норвегии действует значительное число общественных, профессиональных, гуманитарных и религиозных организаций, охватывающих все без исключения слои общества. У них всё и все под контролем.
В современной Норвегии при более пристальном внимании невозможно понять, где заканчивается спецслужба и начинается та или иная организация. Общество в значительной степени образовано и монолитно в таких вопросах, как общественная безопасность и защита прав личности. Норвежцы знают, что современным миром правит информация — любого рода. Это, пожалуй, самое ценное — информация о людях, об их склонностях и привязанностях. Поэтому ненавязчивый, но постоянный контроль является атрибутом современной Норвегии во всех сферах — будь то партии, НПО, миграционное ведомство, здравоохранение, адвокатура и так далее. Этим Россия от Норвегии безусловно отличается.
Норвежцы имеют не только собственный богатый опыт контроля над обществом, но и перенимают опыт других государств. Все же не стоит забывать, что Норвегия — это член Северо-атлантического альянса, пользующийся всеми новациями своих военных и политических союзников в данной сфере.
Определенным сигналом, своеобразным звонком, является склонность какого-либо человека к насилию и неповиновению, как, в общем-то, и к любого рода нелояльности действующим нормам общественной жизни. Таким образом функционирует отлаженная система контроля, «снизу», при которой общество, доверяя и полагаясь на опыт спецслужб, контролирует себя само. Они умело изучают и классифицируют людей.
А.Ш: — Хм. Немножко похоже на антиутопию Оруэлла, Вам не кажется?
Роман Коноплёв: — Конечно, далеко не каждый россиянин чувствовал бы себя в подобном обществе, скажем так, «уютно».
С другой стороны, норвежская «система» не нуждается во внешней грубой атрибутике деятельности правоохранительных органов. В отличие от Москвы, в Осло невозможно заметить полицейского — они не гуляют в берцах с оружием наперевес, не проверяют документы у каждого встречного. Даже здание городской полиции не имеет внешних отличительных признаков.
В Норвегии действуют международные правозащитные и гуманитарные организации, в том числе, филиал Хельсинского комитета. Каждая из подобных организаций является в первую очередь структурой сбора и обработки любого рода входящей информации, по сути, филиалом спецслужб. Безусловно, подобные структуры интересует проблематика «прав человека», «ксенофобии» и всего остального — в той степени, в которой полученная информация может быть в дальнейшем использована для тех или иных нужд.
Помимо этого, важным аспектом деятельности подобных организаций является изучение особенностей национального менталитета представителей тех или иных народов. Изучаются потенциальные угрозы, связанные с различными миграционными потоками. Скажем так, от русских не стоит ожидать, что они, обвязавшись поясами с пластиковой взрывчаткой, начнут захватывать самолеты. Однако некоторые диаспоры склонны к погружению в религиозный фанатизм, созданию криминальных организаций, контрабанде наркотиков, или, скажем, золота.
Норвежцы не жалеют денег для глубокого изучения механизмов общественного поведения. Сегодня у них ведь и не существует другого выбора: слишком много различных этнических групп проживает в некогда моноэтничной стране. И они пытаются выстраивать новые схемы противодействия угрозам общественной безопасности.
И при этом в качестве элемента правовой терминологии в Норвегии нет ни отдельного закона, ни санкций, предусматривающих ответственность именно за «экстремизм». Однако как политики, так и правоохранительные органы этой скандинавской страны прекрасно осознают суть явления, используя несколько иные методы квалификации подобного рода правонарушений. Скажем так, с точки зрения права, насильственные действия, имеющие под собой политический и религиозный подтекст, рассматриваются с видимой стороны как подобное правонарушение без подтекста. Однако это совершенно не значит, что в отличие от российских реалий, у правоохранительной системы и спецслужб связаны руки необходимостью «блюсти права человека».
А.Ш: — Почему Российские спецслужбы так малоэффективны в борьбе с исламизмом, вообще с национальным и религиозным экстремизмом?
Роман Коноплёв: — В России работают совершенно иные механизмы: общественная жизнь многие годы развивалась «как дикое дерево», в отрыве от госструктур. Правоохранительные органы и спецслужбы существовали в своей системе координат, не касаясь политики и общественной жизни. У них и без того хватало работы в период «первоначального накопления капитала».
Неблагоприятный экономический фон в отдельных регионах вызвал определенные протестные настроения. В более благоприятных с экономической точки зрения регионах начались другие процессы: туда устремились мигранты, и был нарушен традиционный культурно-религиозный баланс. В отсутствие понимания причин и последствий роста преступлений на национальной и религиозной почве, российские законодатели начали строить определенные заградительные барьеры «по кирпичикам» — так, как смогли сами. Нужны были некие меры — их кое-как состряпали, и пустили в ход. Таким образом, мы получили российскую модель противодействия экстремистской деятельности, как мы видим, не вполне отвечающую современным вызовам и угрозам.
Представители правоохранительных органов на улицах российских городов производят «устрашение» своим внешним видом. Есть еще историческая память нашего народа о том, что любой интерес со стороны полиции заканчивается тюрьмой. В целом сложившаяся система не предупреждает проявления насилия на почве политического, этнического и религиозного экстремизма. Подобная система отношений запугивает граждан, возникает рост недоверия между обществом и правоохранительными органами.
В России граждане живут отдаленно от институтов своего государства, практически, как арабские мигранты в Осло — от Норвегии. Через стену недоверия, непонимания, а зачастую антагонизма. Такого нет ни в Норвегии, ни в Израиле, ни в любой европейской стране.
Причин тому довольно много: после распада СССР и зачастую оправданного зловеще-маразматического в глазах обывателей имиджа КГБ, боровшегося с продавцами джинсов, пластинок и длинными волосами, работа спецслужб оказалась отчасти парализованной, отчасти попросту не адекватной новым условиям, в которых сегодня существует Россия. По-моему, в России до сих пор ни на уровне общества, ни на уровне правительства нет однозначного понимания, для чего спецслужбы вообще существуют в современных государствах, и какие задачи на них должны быть возложены.
Полностью разорвана связь общественных организаций и общества. Качественные НПО создаются иностранцами, и служат интересам иностранных государств. Таким образом, сами россияне оказались у себя дома предоставлены самим себе. Словно арабские фанатики в кварталах норвежской столицы.
Как следствие, уровень преступлений на национальной и религиозной почве в России растет.
Разработанная в последние годы законодательная база оказалась простым набором санкций — по сути, регламентирована работа «по хвостам», без разбора первопричин. Теперь милиция «знает», кого им следует хватать и наказывать, с трудом ориентируясь по брэндам организаций из нескольких десятков человек, которые умудрились пару раз «засветиться» — выйти на центральную улицу с флагами и транспарантами. Никаких профилактических мер нет, и правоохранительные органы не в состоянии их породить ввиду полного непонимания предмета. И что мы получаем в ответ? Блуждающие мигранты с огнестрельным оружием, и замкнутые группы маньяков, которые режут людей на улицах по национальному признаку и хвастаются этим друг другу в Интернете.
А.Ш: — Каковы первопричины роста радикальных настроений в норвежском обществе?
Роман Коноплёв: — Возможно, если бы это скандинавское государство, как и Европа в целом, не являлось точкой притяжения для выходцев из арабских государств, подобная система еще лет двести работала бы как часы, без сбоев. Так сложилось, что и в Скандинавии на протяжении столетий присутствовали национальные и религиозные меньшинства, и спокойно уживались с местным населением.
Однако представим себе два общества — современное норвежское, где ненасилие воспитывается в каждом ребенке, начиная с детской коляски, и бывших жителей арабских государств, которые обзавелись гражданством и имеют совершенно иной уклад. В среде молодых арабов агрессия является скорее необходимой нормой, и ее заряд должен куда-либо выплескиваться. Норвежцы оказались в данном случае довольно удобной, безопасной мишенью для насилия со стороны детей недавних иностранцев.
Арабское население в столице Норвегии бросается в глаза: религиозных мусульман уже не одна, и не две тысячи, а несколько сотен тысяч. Город оклеен антиизраильскими стикерами, каждый маленький митинг способен перерасти в погром, как случилось 8 января 2009 года.
Благодаря принятым международным правовым актам, Норвегия обязана принимать беженцев. На раннем этапе в притоке мигрантов были заинтересованы и сами норвежцы, однако исполнение подобных обязательств повлекло и коррупционные скандалы. Так, руководитель департамента UDI (структура, в ведении которой находится рассмотрение просителей убежища) была отстранена за принятие положительного решения по делам 93 курдов, получивших позитивный результат рассмотрения дела.
Несмотря на многочисленные обвинения в адрес Норвегии по фактам нарушения прав просителей убежища, в силу всем известной репутации этой страны как экономического лидера, она остается привлекательной в качестве потенциального места жительства для огромного числа граждан государств, где происходят военные конфликты, либо различного рода преследования.
А.Ш: — Кто именно едет в Норвегию?
Роман Коноплёв: — В числе просителей убежища, и, зачастую, граждан этой страны в недалеком будущем, оказываются, как правило, отнюдь не голодающие негры и их умирающие дети, которых мы можем наблюдать по телеканалу CNN в репортажах из мест конфликтов. Существуют сети по переброске людей в северную Европу из самых отдаленных уголков планеты безо всяких документов. Уйгуры, курды, непальцы, пакистанцы, афганцы, иракцы, «палестинцы», сомалийцы попадают в Осло, как правило, уплатив сумму в 5 и более тысяч долларов США. Для регионов, откуда приезжают будущие граждане Норвегии, эта сумма огромна.
Не все из мигрантов испытывают удовлетворение морально-психологическими условиями на новом месте. UDI не рассекречивает статистику самоубийств, хотя, по некоторым данным, цифры эти весьма внушительны. Значительное число мигрантов, шокированных реальностью, в которой они оказываются взамен огромной суммы в долларах, в ходе ожидания решения своей судьбы сталкиваются с психологическими проблемами. Позднее, пополняя ряды граждан страны, эти люди зачастую не чувствуют себя счастливыми и нужными обществу, замыкаясь в общинах и пополняя ряды религиозных фанатиков. Выходцы из арабских и африканских государств периодически организовывают митинги в местах содержания мигрантов, порой перекрывают автомобильные дороги.
Однако правительство ни при каких обстоятельствах, не идет на уступки, понимая, что увеличение финансирования этой системы вызовет приток еще более значительного числа мигрантов.
А.Ш: — Много ли в Норвегии мусульман?
Роман Коноплёв: — Ортодоксальных мусульман, которых спустя несколько лет после приезда можно увидеть на улочках Осло в белой одежде с безумным взглядом, длинной бородкой и Кораном под мышкой, довольно много. Они, как правило, не работают и не интегрируются в общество. Живут замкнутой общиной, большим числом в маленьком помещении, молятся и проедают государственное пособие. Они избегают контактов с норвежским обществом, и, таким образом, их сознание, как и детская психология, формируются без какого либо участия государства.
А.Ш: — Есть ли чеченская диаспора?
Роман Коноплёв: — Несмотря на устоявшиеся в российском обществе взгляды по поводу «воинствующих чеченцев», на фоне других диаспор чеченцы в большей степени способны к ассимиляции. То, что представители чеченской диаспоры время от времени оказываются замешанными в криминальных историях, чем-то роднит их с итальянскими иммигрантами-мафиози в Нью-Йорке времен Великой депрессии, но уж точно не с бородачами в белых платьях.
Вероятнее всего, спустя пару поколений, чеченцы, если не захотят вернуться на свою историческую родину, превратятся в обычных норвежцев, ничем не отличаясь от них. То же самое произойдет и с выходцами из других регионов бывшего СССР. Конечно, если ортодоксальные приверженцы «джихада против неверных» не разнесут к тому времени эту чудную скандинавскую страну в клочья.
А.Ш: — К чему приведет эта «иммиграционная волна» и будет ли Норвегия защищать себя от проявлений экстремизма на национальной и религиозной почве?
Роман Коноплёв: — Уже защищает.
В первую очередь, следует отметить последние изменения в законодательстве. С 1 января 2009 года лица, обвиненные в уголовных преступлениях, будут подвергаться депортации. Властями наверняка будут приняты меры по дальнейшему ужесточению процедуры миграции.
Однако проблемой без решения останется рост экстремистских проявлений на религиозной почве и непредсказуемость существующих замкнуто, общин. Одно можно сказать определенно точно: молодой человек, оказавшийся в полицейской картотеке под самым невинным предлогом, полностью перечеркивает себе будущее в стране. Как только это хорошенько прочувствуют на себе диаспоры, начнутся перемены.
Все же не следует забывать, что Норвегия не одинока — в борьбе с радикальными проявлениями ей наверняка окажут любую необходимую помощь партнеры по блоку НАТО, накопившие опыт в подобных сферах. «Лишние» граждане, не желающие интегрироваться в социум, будут попросту вытеснены из страны. Если этого не произойдет, тогда, полагаю, возможны и убийства, и терроризм, то есть все те несчастья, с которыми вынужденно смирилось большинство европейских столиц в последнее десятилетие. Психов-одиночек не заманишь в какие-либо организации, их сознание запрограммировать невозможно. По этой причине вероятность террористических актов с участием ортодоксальных исламистов в Норвегии сегодня является достаточно высокой.
Что же касается массовых беспорядков… Несмотря на атмосферу ненасилия и общественное спокойствие, в тихой Норвегии достаточно полиции и вооруженных людей, чтобы при необходимости подавлять какие-либо акции протеста. Власти этой страны не привыкли в чем-либо уступать мигрантам — «французские» методы там, скорее всего, не пройдут. Полагаю, что 8 января 2009 года, когда в ходе уличных беспорядков из-за палестино-израильского конфликта пострадал центр Осло и было арестовано большое количество арабской молодежи, в значительной степени поможет местным правоохранительным органам в проведении профилактических мероприятий для недопущения впредь какого-либо насилия на улицах.
Рецепты донельзя прозаичны: психбольница, тюрьма, депортация. Вот и весь выбор, который норвежцы предложат буйной арабской молодежи, не способной интегрироваться в цивилизованное европейское общество.
