Есть определенная внутренняя логика в том, что после кризиса социализма на рубеже
Строго говоря, возможен поиск и в области другой традиционалистской идеологии – национализма – и отчасти он идет, но с одной стороны он идет пока менее интенсивно, с другой – в значительной степени переплетается с отмеченным поиском в области консерватизма.
Причем в области консерватизма осуществляют поиск не только «венчурные
», малые политические группы и публицисты, но и официальные партии страны: ЕР и КП РФ.Первая в большей степени декларирует приверженность консерватизму – но в меньшей степени демонстрирует его понимание и формулирование в официальных документах, вторая, публично декларируя верность коммунизму и марксизму – на деле в официальной риторике своих лидеров и их демонстрируемых тяготениях давно уже приобрела сугубо консервативный облик – не только в смысле «советского консерватизма
», но и в смысле общего, вполне дореволюционно выглядящего консервативного дрейфа.Строго говоря, с известной долей условности можно говорить, что ЕР И КП РФ как бы представляют два варианта «общего консерватизма
», в смысле попытки включения в качестве предмета консервации, то есть – признания ценности наследия всей российской истории: и советской, и досоветской. Различие в том, что КП РФ здесь исходит в большей степени из признания большей значимости советского периода, а ЕР – из большей значимости досоветского периода. Хотя, нужно отметить, что получается у них, в значительной степени наоборот: ЕР выглядит все же менее архаично, и выглядит, своего рода деидеологизированной наследницей советской бюрократии (в ее некоммунистическом воплощении), а КП РФ – напротив, значительно больше демонстрирует симпатию к «русской старине», архаичным образам и лексике музейного мира.Это определенное общее тяготение в значительной степени отражает два запроса.
Первый – запрос на стабильность, отражение разочарования в тех или иных экспериментах, определенное желание общества быть оставленным в покое, получить возможность отдохнуть от «великих потрясений
» - откуда и демонстрируемая подчас любовь к Петру Столыпину, несмотря на печальные итоги и его эксперимента. Подспудный интуитивный консерватизм, имеющий место в обществе – консерватизм не в идеологическом, а в темпераментном смысле – это просто своего рода призыв ко всему, к чему можно обратиться: «Оставьте нас в покое!».Второй запрос – это запрос на идентичность. После нескольких резких поворотов истории – попытка усвоить, понять: «Кто мы есть
» - и не только понять и самоидентифицироваться, но и, приняв, утвердить и сохранить – консервировать – это сущностное значение.Можно понять, что после смены трех исторических идентификаций, апеллировавших к началам значимо-смыслового порядка: «Я – Православный
», «Я – подданный Великой Империи», «Я – советский человек, Творец Нового Мира», - государственно географическая идентификация «Я – Россиянин» - выглядит не очень впечатляюще – и не потому, что не верна или плоха сама по себе, а потому – что не отвечает тому уровню значимости, который уже стал исторически привычным. Кто такой россиянин? Гражданин Российской Федерации. А что такое Российская Федерация? Это то, что осталось от Советского Союза и Российской Империи. То есть, идентифицироваться как «Я Россиянин» - значит идентифицироваться в значении «Я – гражданин того, что осталось от некогда Великой страны». То есть, в конечном счете, «один из тех, кто позволил этой великой стране прийти к катастрофе – и смирился с этой катастрофой».Понятно, что такая самоидентификация в конечном счете ущербна и носит пораженческий характер.
Один из вариантов преодоления этой ущербности состоит в том, чтобы показать некое сущностное начало, которое может скрываться за российской самоидентификацией. Это попытка показать, что «россиянин
» - это носитель некой цивилизационной сущности, некой исторической традиции. Носитель некий ценностей – которые он способен предъявить перед лицом общей деградации страны и сохранить перед лицом наступающего постмодерна.Отчасти это отразилось во в целом весьма некорректном опросе, который недавно провел ВЦИОМ
, где опрашиваемым предложено было выбрать среди трех позиций:Первая позиция получила
34%, вторая – 24%, третья – 14%. Из чего центром был сделан спорный вывод о том, что большинство Россиян привержены не либерализму или социализму – а некоему «национальному консерватизму».Некорректность, что понятно, заключалась в том, что, во-первых, «русская традиция
» противопоставлялась социализму и либерализму – хотя на сегодня в ней есть и традиция социализма, и традиция русского либерализма, а с другой в том, что исключительно ей были приписаны ориентация на национальную независимость, сильное государство и одновременно из нее выводилась ориентация на социальную справедливость. Плюс к этому, позиции, расшифрованной ВЦИОМом как «национальный консерватизм», была приписана «защита прав русских» - при том, что национализм как таковой среди вопросов представлен не был.Допустил ВЦИОМ эту некорректность по неграмотности или в силу выполнения заказа на обеспечение идеологических претензий Единой России – не важно. При всей некорректности опроса – он, так или иначе, подтверждает тяготения политического класса к консерватизму и традиционности. Об истоках чего речь собственно и шла выше.
Но вот здесь как раз и встает та самая проблема, которая, возможно, и дезориентировала составителей данных не вполне удачных вопросов. То есть, а что собственно есть сама сущностно русская традиция? И здесь дело даже не в классической классовой неоднозначности: кто-то скажет, что истинно русская традиция – самодержавие и покорность царю, кто-то скажет – что истинно русская ценность – вольнолюбие и народные восстания. Одни будут уверять, что нельзя быть русским, не имея высшими ценностями «Царя и Бога
» - и покушение на царя есть великое преступление и признак нерусскости, - другие возразят, что нельзя быть русским не мечтая о воле и не стремясь волной народного гнева дотянуться до трона тирана-самодержца.Для одних ценны Цари и Патриархи – для других народные вожди от Разина до Ленина: «Ах, завод ты мой завод, желтоглазина! Время нового зовет Стеньку Разина!».
Это – более или менее на поверхности, понятно и очевидно.
Но есть и более сложный вопрос. Какой исторический отрезок, какой период должен быть рассмотрен в качестве некоего цельного начала, некоего хотя бы относительного «Золотого Века
»?Консерватизм, в отличие от и либерализма, и коммунизма, и, в известной степени – национализма – есть не в полном смысле слова Идеология. Он сам по себе не зовет к той или иной модели общественного устройства как цели движения прогресса – он зовет к сохранению. Лучшее для него в значительной степени – всегда позади, а не впереди. То есть образец, в той или иной его форме – либо в качестве формы относительно готовой, либо в качестве тенденции – лежит не в будущей истории, а в прошлой.
Понятно, если консерватизм в значительной степени тяготеет к досоветской истории, полагая, что в
1917 году она свершила роковой поворот. Верно это или не верно – это другой вопрос, но такая точка зрения есть и последнее время все активнее внедряется властью и ее интеллектуальными апологетами. Период Александра III - Николая II в значительной степени противостоит предыдущему Петровско-Петербургскому периоду: не самое существенное, но наиболее внешне-проявляемое, символическое их отличие – отмена запрета ношения бород на государственной службе, общая тяга к проявлениям «старорусскости» в противовес к европейски ориентированным символам Петровской России.Петровская Россия противостоит Московскому Романовскому царству. Последнее – Московскому Рюриковскому царству, Руси Ивана Грозного. Оно хотя и вырастает из Русского национального государства, созданного Иваном Третьим – но и отвергает его, чем вызваны многие перепетии и трагические страницы правления Ивана
IV. Московское княжество Рюриковичей-Александровичей есть в значительной степени попрание традиции Золотой Руси ближайших потомков Юрия Долгорукого. По нормам и традициям всей предыдущей российской истории – Московские Князья (кроме так и не получившего Владимирского престола Даниила Александровича) ни с какой точки зрения не имели права на Великое Княжение. И получили его лишь, с одной стороны, истребив законных наследников в лице Тверских Александровичей, с другой – волей татарских ханов, в значительной степени – благодаря женитьбе Юрия Московского на сестре хана Узбека. А татарские ханы – это даже не монгольские ханы, во время их господства на Руси большей частью являвшиеся христианами несторианского толка – это уже мусульмане. Московские Александровичи – это поправшие обычай и традицию прошлого наместники мусульманских правителей.Великое Владимирское княжество в значительной степени есть попрание традиций Киевской Руси. Которая тоже, в плане традиций – неоднородна…
Тогда – что здесь есть Русская традиция? Кто есть ее персонифицированный представитель?
Определенного толка традиционалисты говорят о том, что Русская Традиция – это традиция сохранения неких изначальных ценностей русского народа. В частности – соборности, общинности и т.д. С общинностью при этом – все более мене понятно, как понятно и то, что тогда ее первыми врагами нужно считать Столыпина и кулаков – но об убийстве последнего и об участи уничтоженных в советское время как класс кулаков – наиболее часто печалятся русские традиционалисты.
В плане соборности, наверное, ее высшее государственное воплощение - избрание на престол Михаила Романова – а отсюда – его время и время Московских Романовых (в отличие от петербургских – Петровичей).
Действительно, по Соловьеву, это время, когда обычай возобладал над новациями – в частности, благодаря которым все обернулось Великой Смутой. Причем Новации в данном случае – это не только неудавшийся эксперимент Дмитрия (Самозванца), не только поиски Годунова в бытность его в обоих государственных ипостасях – Правителя и Царя, - но и как минимум все время Иоанна Грозного. А в значительной степени и все предшествовавшие ему сто лет.
Но Московское Романовское царство – есть пожалуй единственный длительный исторический период, основанный на торжестве обычая (традиции) над новацией. И состоит он, по сути, из двух частей – правления Михаила и Филарета, когда страна отдыхает от потрясений, собирает силы – и в ней в значительной степени правит обычай просто потому, что остается последним основанием жизненного порядка (хотя принцип Соборности – по сути, растоптан с момента возвращения из плена Филарета). И правления Алексея Михайловича (в значительной степени включая сюда же Федора
III и Софью) – названного «бунташным веком». Первый из них – есть в значительной степени период слабости, второй – период начавшихся потрясений, протестующих против власти обычая.Если пытаться представить русскую традицию, как традицию обычая, то никуда не деться как от того, что с этим обычаем постоянно в той или иной степени, в той или иной форме боролась русская устремленность к новациям, к «лучшему миру
». И обычай. В большинстве случаев шаг за шагом терпел поражение. И значит эта традиция – традиция почти постоянного поражения.Это если смотреть с точки зрения традиции, как постоянно несомой константы русской цивилизации – то между прочим, в значительной степени эта традиция в поиске новаций.
А еще в более широком плане – это традиция раскола. В России всегда ориентация на найденную истину – обычай – борется с ориентацией на поиск высшей истины – то есть на ниспровержение обычая.
Что вообще значит, быть патриотом России и русского: считать церковные колокола неприкосновенной святыней или сбить их с колоколен и переплавить на пушки во имя военной победы русской армии? Беречь и хранить покой русского крестьянина – или согнать его с помощью солдат строить новую столицу и русский флот? (Читай – индустриальные гиганты и космодромы).
Здесь – как раз внутренняя проблема поиска консерватизма в сегодняшней России. Потому что даже если обернуться в поиске лучшего образца в прошлое, отчаявшись увидеть его в будущем – то приходится увидеть бесспорно героическое – но героическое именно в своей внутренней борьбе и расколах великое прошлое. И найти там можно что угодно – кроме торжества соборного согласия и всеобщей симфонии. А когда они, на какое-то мгновение, и возникали как не надолго материализовавшийся мираж – то оказывалось, что являлись прологом к еще более Великим Расколам.
Русская традиция – традиция раскола. И пытаясь в следовании ей, традиционным русским ценностям, найти путь счастливого развития России – можно прийти лишь к тому, от чего стремишься уйти – к еще большим расколам. То есть к тому, что имеется и без нее.
Что в целом, конечно, не исключает значимости цивилизационной самоидентификации.
Да, и еще: традицию полетов в космос следует признавать русской традицией – или, как, скажем, и марксизм, следует считать занесенным к нам с Запада греховным искушением?
