Уличное ограбление — банальное, ночное, с нападением со спины и применением ножа — это шок и стресс. Думаю, что данное утверждение не требует доказательств. Последствия этого пресловутого ограбления могут быть какими угодно, шансы вернуть похищенные деньги, вещи и документы — всегда остаются минимальными. Осмелюсь предположить, что в девяти случаях из десяти уличная жертва обращается в милицию отнюдь не в надежде, что сотрудники с погонами и без оных вернут награбленное добро. Куда чаще милицейско-бумажная волокита нужна для того, чтобы восстановить утраченные документы.
И тут происходит довольно любопытная вещь: за несколько часов, прошедших с момента совершения преступления до окончания первых бумажных процедур в родном ОВД, человек из вполне приличного гражданина с документами и деньгами сперва превращается в ту самую обобранную жертву, а потом становится совсем уже непонятным существом — объектом милицейского расследования. Потерпевшим.
То бишь — источником очередного «глухаря».
Участь потерпевшего тосклива и незавидна. Денег жалко, без документов жить сложно, силы и время на их восстановление требуются немаленькие, к тому же какое-то количество пресловутого времени приходится проводить в отнюдь не комфортабельных коридорах районного ОВД. Надежды на то, что преступника найдут, как правило, нет.
Но даже если чудо произойдет, и задержанный по фотороботу человек будет узнан и опознан, не факт, что искомый преступник не окажется через пару дней на свободе. В связи с «отсутствием доказательств» и, возможно, изменением финансового благосостояния сотрудников милиции, которые сперва его задержали, а потом вдруг взяли и отпустили.
В ночь с 27 на 28 октября на территории ОВД «Южное Медведково» города Москвы произошло очередное уличное ограбление. Во втором часу ночи во дворе на пересечении проезда Шокальского и улицы Дежнева двое молодых людей (один кавказской внешности, другой, вероятно, приезжий из Средней Азии) с помощью канцелярского ножа для разрезания бумаги ограбили женщину. Меня. Описать внешность второго участника преступления я не смогла. Первый был задержан по составленному мной фотороботу через несколько часов, опознан мной, а потом благополучно отпущен на свободу. За неимением тех самых «доказательств».
Как правило, я стараюсь не выходить по ночам на улицу: репутация любого спального района говорит сама за себя. Но тут сложилась безвыходная ситуация: у моего пятилетнего сына заболело горло и нам срочно потребовалось горячее молоко. А его, в отличие от сигарет и пива, в маленьких ночных магазинах не продают, приходится идти в дальний.
У круглосуточного супермаркета стояло несколько мужчин с сигаретами и пивными бутылками. Были ли среди них ограбившие меня молодые люди — я не знаю до сих пор.
Первый (здесь и далее я буду именовать его «кавказцем») нарисовался, когда я возвращалась из магазина домой. Сперва он обогнал меня, потом отстал, потом свернул в ближайший двор. Фонари горели ярко, так что разглядеть его внешность и одежду я смогла довольно хорошо. Это пригодилось мне позже, уже в ОВД.
По периметру двора я шла уже одна, шагов за спиной слышно не было. До моего подъезда оставалось шагов десять, не больше.
Сперва была боль от пореза — в левую ногу, сзади. Один или два раза. Потом в правое бедро — тоже несколько раз, аккурат по тому месту, где заканчивается куртка. Именно тогда я повернулась, увидела нападавшего и начала кричать. Он ударил меня о кирпичную стену загородки для мусорных баков. Повалил на асфальт. Фонарь хорошо освещал и человека, и предмет в его руке — офисный ножик для бумаги, с острым, почти бритвенным лезвием. Этим лезвием он несколько раз ударил меня в лицо — в левую щеку и губу. И только потом начал вырывать из рук сумку. Я разжала пальцы не сразу: и на них тоже остались порезы.
Именно в этот момент появился второй, тот самый азиат, описать которого я потом не смогла в милиции. В первую секунду я решила, что он бежит на помощь мне. Оказалось, он помогал кавказцу. Больше я не сопротивлялась: разжала пальцы, отпустила сумку. Эти двое сразу же убежали в сторону выхода со двора. Все происходящее заняло меньше минуты. Еще через минуту я поднялась с асфальта, вытерла кровь со щеки и вошла в подъезд. Еще через пять минут в нашу квартиру прибыли дежурные сотрудники милиции.
Видимо то, что произошло дальше, называется «оперативно-розыскные мероприятия». Вместе с двумя сотрудниками милиции я ездила на патрульной машине по району, заходила в игровые клубы, круглосуточные бары и интернет-кафе, смотрела, нет ли среди посетителей кого-то, похожего на преступников. Потом мы поехали в ОВД. Там дежурный сотрудник (его должность и фамилия остались неизвестны), помогая мне составить заявление, рассказал, что в нашем дворе это не первый случай ночного ограбления. За последние два месяца жертвами ночных грабителей стало еще несколько женщин. Схема преступления была похожа.
Потом вместе с этим молодым человеком и дежурным дознавателем Исмагиловой Аидой Рафаиловной (именно она вела и ведет мое дело) мы ездили в травмпункт для снятия следов и на место преступления. Потом вернулись в ОВД, потом, узнав, что я могу составить фоторобот первого напавшего, кавказца, дежурный повез меня в Следственное управление по Северо-Восточному округу. Фоторобот был составлен, в шестом часу утра меня на дежурной машине отвезли домой.
Честно говоря, я была уверена, что никаких результатов все эти мероприятия не принесут. Поэтому когда в тот же день, часа в два мне позвонили из ОВД и попросили подъехать, опознать человека, задержанного по фотороботу, я удивилась, но, естественно, поехала.
Задержанного я видела несколько раз: вблизи, когда я шла по коридору к нужному мне кабинету (его специально туда привели), затем на фотографиях, снятых цифровиком, затем сквозь толстое стекло в двери камеры, и только потом была очная ставка. (Возможно, это называется «опознание»). Вероятность того, что это был тот самый, напавший на меня мужчина, равно девяноста процентам. (Я достаточно хорошо разглядела нападавшего, когда он кружил вокруг меня, по дороге от магазина к подъезду). Сотрудников милиции ответ «кажется, это он» категорически не устроил. Мне в доступной и достаточно разнообразной форме объяснили, что бояться задержанного мне не надо, что он ничего мне не сделает, потому как его никто не выпустит из ОВД. Попутно объяснили, что задержанный полгода назад освободился из колонии (если не ошибаюсь, то Калужской) за аналогичное преступление, что доказывать тут уже толком нечего, остается только поехать к задержанному на дом, произвести обыск и обнаружить там красную куртку, в которой он был в момент совершения преступления, после чего сотрудники милиции собирались вызвать в ОВД женщин, проходящих потерпевшими по схожим эпизодам. Из тех же разговоров я узнала, что задержанного зовут Руслан, он 1985 или 1986 года рождения, по национальности азербайджанец, зарегистрирован в Дагестане, проживает в нашем дворе, в соседнем доме, где он снимает комнату вместе со своей девушкой, приехавшей в Москву из Молдовы. После этого была произведена процедура опознания, на которой я должна была узнать среди стоящих с номерными табличками мужчин преступника. По моему, я нервничала гораздо больше, чем подозреваемый, но с поставленной передо мной задачей справилась.
В тот день в ОВД мы оформили еще несколько бумаг по моему делу, после чего меня отпустили, пообещав, что позвонят позднее. Этого не произошло.
Через две недели я пришла в ОВД сама — поскольку паспорт и другие бумаги дворники или собачники не обнаружили, их пришлось восстанавливать заново. (Этим увлекательным процессом я занимаюсь до сих пор, но сотрудники ОВД «Южное Медведково» не имеют к происходящему прямого отношения). В кабинете дознавателя Аиды Рафаиловны Исмагиловой и ее коллеги Алины Константиновны (ее фамилию я, увы, не знаю), в процессе оформления бумаг зашел разговор о задержанном мужчине. Дело в том, что в этот день, при входе в ОВД я обнаружила на розыскной доске составленный мной фоторобот, появившийся там уже после того, как опознанный мной мужчина был задержан. В ответ на мой вопрос мне объяснили, что задержанного выпустили, в связи с отсутствием доказательств причастности к совершенному преступлению, но он «находится под нашим наблюдением». Другой информации о ходе следствия по этому делу мне предоставлено не было.
Дело было возбуждено по статье 161, часть 1 («Грабеж», т.е. «открытое хищение чужого имущества»). С учетом того, что мне были нанесены повреждения острым режущим предметом, данное преступление с тем же успехом могло быть возбуждено по статье 162 («Разбой», — «нападение в целях хищения чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасного для жизни или здоровья, либо с угрозой применения такого насилия»).
Как мне объяснили в штабе ОВД «Южное Медведково» следователя по делу назначено не было, все решения принимает исключительно дознаватель Исмагилова.
Честно говоря, я была уверена, что свидетельских показаний потерпевшего достаточно для того, чтобы оставить задержанного рецидивиста под стражей, а не выпускать на свободу.
Мне не хочется рассуждать о продажности или неподкупности сотрудников милиции. В те минуты, когда они не говорят протокольные слова и не выполняют свои прямые обязанности, их невозможно отличить от обычных людей.
Это красивые девушки в должности дознавателя, которые классно сочетают сильный макияж со своей серой формой, — таких хоть прямо сейчас можно отправлять на телевидение вести «Спокойной ночи, малыши».
Это молодые заспанные дежурные офицеры, которые позволяют позвонить из ОВД домой, угощают своими сигаретами и сходу жалуются на сердце и давление, доставшее их в двадцать пять лет.
На столах рядом с их служебными ноутбуками можно увидеть надкусанные бутерброды с докторской колбасой и банки дешевого кофе, совсем как у представителей пресловутого «офисного планктона».
И они точно так же огребают от своего начальства и пытаются сделать так, чтобы геморроя на работе было поменьше.
Не исключено, что они действительно любят свою работу. Или возможности, которые эта работа предоставляет. От возвышенного права вмешиваться в жизнь других людей — кого выпускать на свободу, а кого подвергать опасности, - до банального увеличения собственного материального благосостояния.
