Искусство психологической войны

За основу статьи взят текст доклада, сделанного для конференции "Информационное оружие в террористических актах и локальных конфликтах" (28 октября 2008, Москва, Интерполитех-2008).

Информационная война (в англоязычной терминологии Psychological Operations - PSYOP) — это техника, применяемая для воздействия на целевую аудиторию с целью повлиять на поведение людей в нужную для инициаторов сторону. Для достижения этой цели объектами воздействия и трансформации становятся эмоции, системы ценностей и верований, умозаключения и аргументы, вплоть до подмены в сознании объекта воздействия одних фактов (бесспорных суждений) на другие. Инициаторами подобных операций могут быть, как различные ведомства государств, так и частные учреждения, неправительственные организации, влиятельные политические группы, в том числе спонсирующие терроризм и экстремизм. В свою очередь объектами воздействия могут становиться как широкие слои простых граждан, так и более узкие группы национальных элит, обладающие ключевыми позициями и влиянием.

Кроме групп и прослоек объектами информационных операций могут становиться отдельные лица, если они занимают ключевые посты. Это могут быть попытки информационно-психологического воздействия непосредственно на политическое руководство государства с целью добиться тех или иных уступок, согласиться с той или иной позицией, навязываемой извне, либо в рамках противозаконного лоббирования интересов различными влиятельными группами. На международной арене умение манипулировать партнером по переговорам прочно входит в понятие дипломатического искусства. В последнее время к старым приёмам добавились новые.

В США психологические операции используются для поддержки национальной политики и стратегии, в разрешении конфликтов и враждебных акций. Они разрабатываются для такого воздействия на позиции разнообразных групп и отдельных лидеров, которое направило бы их поведение в сторону, благоприятную для американских национальных интересов (Doctrine for Joint Psychological Operations, 2003) .

Примером психологической операции, направленной на изменение массового сознания может служить спонсированный соответствующими ведомствами США и широко разрекламированный выпуск комиксов на арабском языке, где "положительные герои" оказываются приверженцами "западных ценностей". Таким способом американцы, как они считают, получают шансы привить мусульманам новые ценности, и уменьшить влияние религиозных экстремистов, повысить авторитет США в исламском мире.

Одним из наиболее ярких и важных для нас примером психологической операции, целевой группой которой является фактически всё население стран Третьего Мира, является развернутая Евросоюзом информационная кампания против незаконной миграции. Потенциальным незаконным мигрантам в очень ясных и доступных выражениях объясняют, почему не стоит испытывать границы "европейской цивилизации" на прочность, и чем это может грозить. Для этого применяются методы наглядной агитации, используются местные телеканалы и иные локальные СМИ.

Инициаторы программы считают, что, используя убедительную аргументацию с привлечением снимков выброшенных на берег мёртвых тел неудачливых мигрантов и демонстрацией жестокости пограничной службы, им удастся повлиять на тонкие процессы, происходящие в мозгу потенциального мигранта. Можно сделать заключение, что воздействие на незаконную миграцию осуществляется в данном случае через навязывание необходимых ключей интерпретации с последующим заданием соответствующих ключей актуализации. Приблизительно так же действуют репелленты на вредных насекомых: отпугивают, при этом не убивая.

Примером операций иного свойства - направленных на узкий круг принимающих политическое решение - может служить санкции США и их западных партнёров против северокорейского руководства. Они предусматривали запрет на поставку в Северную Корею предметов роскоши, предназначаемых для лидера этой страны, и узкого круга элиты. По мнению американцев, эта операция оказалась успешной, и этот успех стал одним из факторов, заставивших руководство Пхеньяна пойти на уступки по поводу своей ядерной программы.

К сорту психологической войны следует отнести и любые известные и гипотетические попытки координировать действия международных террористов, громкие теракты, захваты и убийства заложников в сочетании с кампанией политического давления и требованиями различных уступок. Так, в действиях террористов из малоизвестной до того времени организации, которые 3-го июня 2006 года похитили четверых россиян в Ираке можно заподозрить часть более крупной психологической операции. В отличие от обычной практики подобного рода захватов террористы не стали вести переговоры и требовать выкупа, а вскоре убили заложников. Последнее обстоятельство наводило на мысль, что деньги за захват были ими получены из неизвестного источника. По случайному ли совпадению или по чьему-то замыслу на этот период пришёлся пик кампании давления на Россию в преддверии очередного саммита "Восьмерки" с целью добиться выгодного для ряда стран изменения позиции по иранскому вопросу.

Особый вид психологических операций по американской классификации – это операции военного времени, направленные на снижение мотивации противника продолжать вооруженную борьбу, а также - на изменение отношения к войне общественного мнения в мире и в собственной стране. Так, уже стали классикой концепции "виртуализированных войн", в которых целью сторон является не победа на поле боя, а доказательство собственной победы, проводимое в информационном пространстве, конструируемое СМИ. (Бодрийяр "Войны в Заливе не было", эссе, 2001). Эти идеи даже нашли своё отражение в киноискусстве ("Плутовство"- "Wag the dog", реж. Барри Левинсон).

К отдельному роду психологических операций следует, вероятно, отнести и контр-операции по срыву соответствующих психологических операций противника, а также систему мер по информационной безопасности общества, нацеленную в частности и на разоблачение информационных манипуляций общественным сознанием, даже в тех случаях, когда инициаторы и их мотивы недостаточно ясны. Однако, из списка "психологических операций" мы очевидно должны вычеркнуть акции, проводимые в рамках существующего законодательства, хотя их методы часто напоминают методы психологических операций. К такому роду действий нередко приближаются информационные кампании политических партий и общественных организаций.

Учитывая подобное разнообразие, выделение в различных информационных операциях и кампаниях общих методологических аспектов является практически значимой задачей, облегчающей планирование. Отметим три методологические проблемы: целеполагание, эффективность и контроль.

Очевидно, моральная оценка любой психологической операции, степени её допустимости невозможна без оценки политической. Именно в системе политических координат только и возможно установить целесообразность проведения той или иной психологической операции. По мысли Клаузевица война – есть способ навязать другому государству свою волю, и информационные операции, пытаясь манипулировать сознанием противника, направляя его в нужную сторону, естественным образом становятся частью военного инструмента. И как любая другая война, война психологическая также может быть оценена совершенно противоположным образом с разных точек зрения. Неудивительно, что американцы, например, не скрывают факта своих приготовлений в этой сфере, публикуя время от времени разнообразные доктрины информационных операций , хотя, конечно, в урезанном, освобожденном от секретных пунктов виде.

Собственно термин "информационная война" непосредственно вырос из термина "пропаганда", который к настоящему времени приобрёл отрицательную историческую коннотацию и стал реже употребляться. К методам классической пропаганды постоянно добавляются новые методики психологического давления и манипуляций. По мере развития сферы новых технологий, в понятие "информационных войн" стали иногда включать также непосредственно операции по техническому подрыву информационных коммуникаций противника и дезорганизации управления, которые по своим методам и тактике стоят в стороне от методов классической пропаганды, хотя могут быть организационно связанными и проводиться в тесном тактическом взаимодействии.

В своей деятельности западные канонеры информационных войн следуют высказыванию Наполеона, который в своё время отметил, что "в мире существует два вида силы: меч и разум, и в долгосрочной перспективе меч всегда уступает разуму". Однако, специфический характер информационного воздействия позволяет рассматривать психологические операции гораздо шире, вне контекста горячих и холодных войн и иного непримиримого антагонизма. Ведь в спектр целей информационного воздействия может быть введены и такие, как превращение врага в союзника, и предотвращение превращения союзника во врага. Обычно под психологической операцией подразумевается информационное воздействие, проводимое вопреки желанию объекта, однако в случае успеха, могут изменяться непосредственно человеческие стремления, установки, и зачастую в этом случае объект оказывается "благодарен" инициатору за то, что тот избавил его от "ложных взглядов". Таким образом, как часто случается: победителей не судят.

Кроме того, методы информационного воздействия все шире ставятся на вооружение государственных структур, занимающихся проблемами уголовной, экономической преступности. В этом случае такие методы уже никак нельзя считать частью войн, ведь борьба ведется не с врагами, а с "негативными явлениями". Здесь цели информационных операций приближаются к традиционным целям государственной и социально-общественной пропаганды. Мишенью становятся различные негативные аспекты социального и индивидуального поведения, прежде всего криминальные стереотипы поведения (коррупция, агрессия, серьезные нарушение ПДД), опасные для общества и для индивидуума вредные привычки и наклонности. Тем не менее, в таких кампаниях, по сути, могут быть использованы те же самые научные и организационные наработки, которые применимы и в психологической войне. В случае успеха результатом могут быть тысячи судеб, удержанных от скользкой дороги совершения преступлений, не говоря уже о потенциальных жертвах преступных действий, аварий и тому подобных инцидентов.

Во всех сферах социально-политической деятельности под рациональным, "правильным" или адекватным целеполаганием подразумевается соответствие ставящихся целей базовым ценностям, сформулированным в виде завершённой или фрагментарной идеологии или выраженным в виде законов. При формулировке целей и задач также должно быть учтено наличие в обществе традиционных, моральных и политических условий и ограничений. Цели психологических операций должны либо непосредственно проистекать из разделяемой народом и политическими элитами идеологии и выводимого из неё понимания национальных интересов либо проводиться в интересах соблюдения законности, либо служить эффективным дополнением к другим действиям подобного рода. Очевидно, что психологическая операция необходима тогда, когда имеются предпосылки считать её проведение (изолировано или в совокупности с иными мерами) полезным в плане осуществление национальных интересов.

Оправданной можно считать операцию, имеющую наименьшие риски издержки при максимальном выигрыше. Правильный менеджмент рисков и издержек означает такой выбор вариантов действий, который был бы адекватен условиям (прежде всего политическим в данном случае). Однако низкие риски далеко не всегда являются наилучшим выбором, поскольку часто соответствуют низкому уровню амбиций и низкой результативности.

Так, одной из ошибок американских ведомств, ответственных за проведение спецопераций за рубежом можно считать, по нашему мнению, завышенную оценку степени консолидации нации вокруг определенной внешнеполитической программы и соответственно недооценку негативной реакции собственного населения на опубликованные факты соответствующих вмешательств. Так провокационный инцидент в Тонкинском заливе, растиражированный в прессе и использованный руководством США в качестве удобного предлога для снятия с себя ответственности за начало Вьетнамской войны, послужил в дальнейшем дополнительным фактором возмущения антивоенных демонстрантов. В конечном итоге проведение этой спецоперации могло способствовать поражению США во Вьетнамской войне.

Примерно то же самое можно сказать и о кампании дезинформации, проведенной США перед второй войной в Персидском заливе (2003). Тогда американские чиновники самого высокого уровня пытались ввести в заблуждение ООН и другие страны относительно иракского ядерного потенциала. Целью информационной атаки было принуждение государств-членов СБ ООН к принятию благоприятной для США резолюции, дающей "добро" на прямое военное вмешательство. Мало того, что в этом отношении данная спецоперация оказалась не эффективной, она оказала негативное влияние на отношение к республиканской администрации внутри самих США, к войне в Ираке и к внешнеполитическому курсу страны в целом.

В то же время несомненно, что при планировании подобных спецопераций ответственные за их проведение политические институты учитывали фактор риска, возможность провала, негативной реакции общественности и так далее. Очевидно, что выгода в их глазах перевешивала цену риска, и именно это позволило политическому руководству дать отмашку на их проведение. Очевидно таким образом, что оценка степени выгоды всегда несёт в себе субъективную компоненту, и связана с системой ценностей и политических приоритетов. Нередко, именно соображение краткосрочной, "конъюнктурной" выгоды могут оказаться тем рациональным моментом, который объясняет проведение американцами, как кажется нам со стороны, абсолютно провальных действий.

Отметим, что значительная часть американского общества, поддерживающая соответствующую идеологию правящей группы (неоконсерваторы), отнюдь не считает проведение вышеупомянутых информационных операций неудачей или чем-то совершенно недопустимым по моральным соображениям. Таким образом, в рамках разных идеологий и системных ценностей можно совершенно по-разному оценивать цели и задачи одних и тех же операций психологической войны. То есть, не может быть универсальной, политически неангажированной оценки целей и задач проведения информационных операций, а значит, они в любой момент могут стать предметом политических разногласий и острых общественных дискуссий. Такие осложнения мы относим к политическим рискам информационной войны.

В случае проведения информационных мероприятий в рамках оборонительных сценариев, когда цели действия властей, их моральная основа более понятны массам, снизить внутриполитические риски легче. Так, информационная кампания, проводимая в различных странах, в том числе в России, в рамках борьбы с терроризмом, встречает, как правило, неизменное понимание и содействие населения. Последняя августовская операция на Кавказе также была поддержана не только активностью больших СМИ, но и спонтанной активностью интернет-аудитории, безо всякой команды взявшей на себя помощь в распространении информационных материалов, их переводу на доступные мировому общественному мнению языки. Часто уровень аргументации интернет-блогерами позиции России в этом конфликте оказывался выше, чем уровень освещения проблемы "официальными" СМИ. Такого сочувствия и содействия было бы трудно добиться, будь цели августовской операции недостаточно ясными для общественности.

Из-за меньших рисков чисто оборонительный сценарий информ-войны казалось бы, должен быть всегда предпочтительным. Однако, на деле более активный, наступательный и превентивный ответ на угрозу несёт в себе не один лишь только повышенный риск, но и возможность большего результата. Кроме того, долгосрочную государственную стратегию невозможно построить только лишь на основании реагирования на уже появившиеся угрозы. Возможность получить больший результат вообще очень часто сопровождается большими рисками, в том числе и внутриполитическими. Однако поиски баланса между возможностями и риском – в данном случае не могут быть отданы на откуп чистым профессионалам. Такие решения должны приниматься под политическим контролем соответствующих демократических институтов. Необходим также постоянный поиск методов обсуждения этого вопроса в рамках различных форм диалога власти и общественных организаций. Не всегда власть умеет перед лицом общества обосновать необходимость превентивных мер на различные неявные угрозы, - и это может стать проблемой для всей нации.

Эффективность согласно одному из распространённых определений – это степень соответствия результата поставленным целям. То есть, эффективность – это не просто результативность, а осознанная, целенаправленная и заранее запланированная результативность. Критерием неслучайности успеха может быть только способность к его воспроизведению. Если методы психологической операции невозможно воспроизвести неоднократно, говорить об эффективности невозможно. Также невозможно говорить об эффективности, если правильность постановки целей вызывает сомнение. Также невозможно говорить о некоей "абсолютной" оценке эффективности информационной операции: такая оценка всегда будет зависеть от принимаемой системы политических приоритетов, которые влияют не только на постановку задачи в информационной войне, но и на оценку эффективности проводимых действий.

Иногда к результату направленного психологического воздействия относят различные уникальные исторические события, такие, как развал СССР. По нашему мнению – это не совсем правильно, поскольку лишь однородная повторяемость пары воздействие-реакция может служить доказательством наличия причинно-следственной связи. В данном случае конечно можно попытаться поставить упразднение СССР в один ряд с развалом Югославии или Британской империи, однако тогда тезис о роли в нем информационной войны выглядит ещё большим абсурдом: получается Британская и другие империи разваливались потому, что империи и многонациональные конгломераты имеют тенденции превращаться в национальные государства естественным путём, и только СССР - вследствие чьей-то "спецоперации".

Рациональность задачи сдерживания терроризма (целеполагание) вытекает из заинтересованности государства в раннем предотвращении терактов. В дополнение к социально-политическим мерам, призванным подорвать социальную и демографическую базу террористических организаций, имеет смысл планирование информационной политики в данном направлении.

Как принято считать, уголовно- пенитенциарная система, кроме функции наказания за совершение преступлений, должна нести и функцию сдерживания, или говоря более обыденным языком – само её существование и эффективность должны отваживать потенциальных преступников от дурных мыслей и поступков. В случае потенциальных террористов, как показывают исследования, эта функция даёт сбой. В частности, изучение данных, собранных в ходе так называемого "Американского исследования терроризма" показали, что в США определение "террорист", даваемое в ходе следствия, является статистически-значимым фактором более сурового наказания по сравнению с аналогичными действиями, где были найдены уголовные мотивы (Brent L Smith, Kelly R. Dumphousse. Punishing Political Offenders: The Effect of Political Motive on Federal Sentencing Decisions).

Однако, по данным других исследований, несмотря на то, что террористы получали за аналогичные преступления суровые наказания, склонность их к раскаянию была минимальная (Brent L. Smith, Kelly R. Damphouse, Freedom Jackson, and Amy Sellers "The Prosecution and Punishment of International Terrorists in Federal Courts: 1980-1998"). По данным других исследований побудительные мотивы, ведущие к совершению тяжких преступлений террористического и экстремистского свойства сильно отличаются от побудительных мотивов уголовных преступлений. Фактор материальной корысти играет значительно меньшую роль, зато возрастает фактор стремления к власти и к публичности. В результате, сам факт задержания, осуждения и наказания террористов не обладает достаточным сдерживающим эффектом на потенциальных преступников-экстремистов. Наоборот: во многих случаях террористы не боятся поимки и осуждения, так как в этом случае они будут считаться в рамках собственной субкультуры "пострадавшими за веру" и свои убеждения.

В то же время за формирование субкультуры, стимулирующей акты террора, в немалой степени ответственно информационное сообщество. Именно в голливудской пропаганде легкого, "красивого" насилия для достижения субъективно понимаемой "справедливости" можно угадать те "удобрения", которыми орошали и продолжают орошать почву современного политического насилия. Можно привести точку зрения известного французского философа Бодрийяра, который написал о событиях "11 сентября", что они стали "актом, о котором весь мир уже давно мечтал, даже не признаваясь себе в этом". "Мы сами добились этого, - отметил философ в одной из своих работ (Ж.Бодрийяр, "Дух терроризма").

Какими же методами можно изменить поведенческие установки потенциального террориста, с тем, чтобы уменьшить риск преступных действий? Очевидно, что одним из аспектов должно стать разрушение романтического ореола "борца за свободу и справедливость". И в этом случае методы воздействия, конечно же, могут быть только информационные. В современных условиях практически невозможно предотвратить информационный контакт потенциально чувствительной аудитории с экстремистскими религиозными и политическими идеями. Однако всё ещё остаётся возможность уменьшить приток потенциально восприимчивого к идеям религиозного экстремизма населения из-за рубежа, ограничив иммиграцию. Попустительство незаконной миграции можно считать одной из частей механизма закладываемой в общество "бомбы".

Настоятельной необходимостью успешного информационного противостояния терроризму и незаконной миграции является инновационность предпринимаемых мер. Коль скоро борьба переходит в сферу аргументации, борьба превращается в "соревнование меча и щита". Напомним известную стратагему Суворова: "Кто удивил – тот победил". Уменьшить наплыв незаконных мигрантов может жёсткая по типу европейской разъяснительная кампания в СМИ стран Закавказья и Средней Азии, которая деталях доводила бы до сведения потенциальных нарушителей, что их ожидает в России.

Однако, иногда эффективному информационному воздействию мешают устоявшиеся стереотипы освещения этих вопросов. Эти стереотипы часто неадекватны реальности и на наш взгляд справедливо воспринимаются в обществе, как "двойные стандарты". Пример: когда говорится о противозаконных действиях, "способствующих разжиганию ненависти по этническому признаку", в какой степени такими действиями следует считать русскую националистическую "экстремистскую пропаганду", а в какой - жестокие уголовные преступления, нередко совершаемые публично или даже демонстративно в целях запугивания, в которые замешаны представители некоторых этнических диаспор? Ведь соответствующая юридическая формулировка, имеющаяся в российском законодательстве, подразумевает не только призывы к насилию, но и иные действия, приводящие или могущие привести к волне насилия на этнической почве:

"Действия, направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды … если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации" (статья 282 УК РФ).

- Очевидно, что на информационное освещение в данном случае влияют стереотипы политического языка, совершенно неадекватные современной реальности, и отвергаемые большинством населения. И если рассматривать информационную кампанию против "всех видов экстремизма", как психологическую операцию, следует признать, что она может быть эффективно лишь при условии наличия в обществе устоявшегося национального консенсуса относительно целей подобных действий. Любая организация, задумавшая провести психологическую операцию – будь то властная или общественная структура – для своего успеха должна стремиться к максимальной поддержке своих действий народом и элитами.