Когда подавили «Пражскую весну», то в Москву привезли тогдашнего лидера чешской компартии, который пытался создать «социализм с человеческим лицом», Дубчека.
По его словам Брежнев был с ним любезен и сказал примерно следующее: «Вы думали, что можно делать все что хочется, а это не так. Я не делаю и пятой части того, что хочу».
Чего уж хотел сделать сам Леонид Ильич, мы не знаем, но то, что политик действует всегда в определенных границах, за которые ему не выйти, это действительно так.
И выбор у политика в критических ситуациях обычно невелик. Скажем, Сталин, спасая социализм в 30-е годы, мог усиленно педалировать борьбу с русским шовинизмом – или, наоборот опереться на русский патриотизм. Репрессивная машина, созданная к этому времени, позволяла «окончательно решить национальный вопрос», просто взять и отменить все нации, а всякого кто будет вспоминать о своем происхождении - расстреливать.
Нет, националистов расстреливали, конечно, «буржуазные националисты» были врагом №1 в СССР. И при Сталине в этом смысле ничего не изменилось. Но я говорю о кардинальном решении национального вопроса: просто взять и ввести одну «национальность» — советский. Это было реально сделать, и на первых порах даже особого сопротивления не было бы. Ко всей той хрени, которая была, добавилась бы еще одна. Ну и что?
Итак, опора на русский патриотизм или отмена наций? Почему вопрос стоял так категорично?
СССР должен был приобрести некое новое качество по сравнению с годами нэпа. Во время нэпа человек имел право на неучастие, мог жить в своем мире, тогда работа велась с социально активными. Все прочие могли оставаться в стороне от процесса создания нового советского общества.
Сталину нужно было объединить и консолидировать общество накануне неизбежной войны. Он должен был иметь не просто 15% «социально активных» и 85% пассивно недовольных, а хотя бы 60% сознательных граждан, для которых СССР был ценностью.
Исходя из этой цели, бороться с русским патриотизмом было невозможно. Национальное чувство во многом тождественно самому человеку, и потому, не сбавляя борьбы с «национализмами», не сбавляя темпов интернационализации народов СССР, Сталин дал зеленый свет и русскому патриотизму.
С этим противоречием вошли в мировую войну и благодаря русскому патриотизму победили в этой войне.
После войны у Сталина опять был выбор: вернуться в полной мере к марксистским ценностям интернационального мира, или продолжать использовать русский патриотизм. И здесь все не так однозначно, как кажется. Советские интернационалисты прекрасно понимали, что получается какое-то странное общество, и не по Марксу и не по Ленину. Прекрасно понимал это и Сталин. Но уже выросло и на войне вкусило вкус победы новое поколение русских, для которых ценности социализма и русского патриотизма были неразделимы.
Именно Великая Отечественная война породила новое общество и новое государство, которое действительно к Марксу и Ленину никакого отношения не имело. В этом государстве ведущая роль объективно принадлежала русскому народу, народу который доказал свою силу в войне. Товарищ Сталин мог начать бороться с русской силой или использовать ее. Товарищ Сталин был не дурак и продолжал использовать ее - правда, уничтожив русских патриотов в верхах партии.
Мне рассказали, - с ссылкой на родственников руководителя советских служб безопасности Абакумова, - что русских патриотов в ЦК КПСС Вознесенского и Кузнецова расстреляли по доносу Хрущева, Маленкова и Берия. Эта троица чувствовала, что Отец народов вполне может их шлепнуть, расчищая путь другим, и якобы пришли к нему втроем и сказали, что Вознесенский и Кузнецов вербовали Хрущева в свою группу, предлагая создать ему русскую партию.
Не знаю, насколько это версия верна. Но Сталин вполне мог бояться такого поворота событий. Во главе спецслужб стоял русский и лично храбрый Абакумов, во главе армии русские маршалы, в руководстве партии была группа русских патриотов — Жданов, Щербаков, Кузнецов и Вознесенский. Да, Абакумов не ладил с военными, но при желании разве трудно наладить эти контакты?
Кстати, по воспоминаниям Микояна Вознесенский даже в личном общении не скрывал своего раздражения по отношению к нерусским. Пусть Жданов и Щербаков к этому времени умерли, но Вознесенский фактически руководил экономикой, а Кузнецов курировал спецслужбы.
Вполне возможно, что для Жданова, Щербакова, Вознесенского, Кузнецова Россия была уже ценностью первичной по отношению к социализму. А раз так, то она была и первичной ценностью по отношению к нему, Сталину.
В итоге Кузнецов и Вознесенский были расстреляны, а партийная масса воевавших русских, для которых Россия тоже была первична, так и не соединилась потом с русскими патриотами в верхах партии, ибо Хрущев и Брежнев были интернационалистами.
Но поколение победителей не просто «вернулось с фронта и трусливо подчинилось власти», как писали некоторые «перестройщики». Это поколение уверенно занимало свое место под солнцем, тридцатилетние воевавшие партийные и государственные работники делали карьеры, занимали все более высокие посты. И в их головах идеи социализма были уже неразрывно связанны с русским патриотизмом.
Собственно, Хрущев и Брежнев не были сознательными врагами русских. Но оба опирались на украинские кадры, обоих устраивал интернациональный СССР. Хрущев вряд ли мог забыть о Кузнецове и Вознесенском, а для Брежнева украинцы были той силой, которая при любом раскладе делала его победителем.
Но вот это поколение русских победителей и создало СССР — сверхдержаву, они считали эту страну своей, и никто не смог бы победить эту страну, пока военное поколение русских было в силе.
Сложилось странное противоречие. С одной стороны, в руководстве в большинстве своем был русские, и опять же в большинстве своем Маркса и Ленина они не читавшие, и понимавшие «коммунизм» и «социализм» на уровне каких-то наивных лозунгов. А с другой стороны, это русское большинство в руководстве даже не попыталось создать новую идеологическую форму для нового содержания.
СССР после Сталина действительно наполнялся новым содержанием. И процессы эти не были инспирированы Сталиным, а носили объективный характер. Возникло консервативное государство, в котором преобладали традиционные ценности, но идеологией этого консервативного государства продолжал оставаться революционный марксистский модерн. Это противоречие потом и похоронило СССР.
Русское или русско-украинское руководство при Брежневе просто не осознавало, что они построили не марксистское государство. Марксизм был преодолен, разжеван и выплюнут. Русские крестьяне, пришедшие к власти, воссоздали традиционное общество, но при этом они продолжали считать себя коммунистами, интернационалистами и ленинцами. И ничего другого формально в их идеологии не было.
Об этом противоречии мы поговорим попозже, оно фундаментальное, определившее судьбу нашей страны во второй половине ХХ века. Не думаю, что в человеческой истории так было один-единственный раз. Все великие реформаторы начинали с того, что понимали — бессмысленно в старые меха наливать новое вино. Здесь же такого реформатора не нашлось. Хотя по сути СССР уже лишился всех основных идеалов марксизма-ленинизма, начиная от отказа от своего Отечества и заканчивая мировой революцией. Более того, СССР помогал и всем прочим по всему миру сохранять свои Отечества, защищать свой суверенитет. Именно благодаря СССР в мире возникла сотня новых и вполне независимых национальных государств. От Китая до Кубы.
Но для того чтобы стать нормальными до конца, нужно было мягко отказаться от марксизма-ленинизма. Ведь все мешалось в одну кучу: послесталинский СССР по-прежнему вел свою родословную от Ленина, хотя этот СССР уже и к Сталину отношения особого не имел.
Вот что сбивает до сих пор с толку большинству честных русских патриотов, которые никакими ленинцами, троцкистами и сталинцами не являются. Но в головах они до сих пор числят своими родоначальниками Ленина и Сталина. И твердят, что без большевиков все погибло бы. Они не понимают того, что всё, что им дорого (включая Отечество), было отвратительно Ленину и ленинцам, а для Сталина оно же было орудием борьбы.
Союз русского народа и власти состоялся, но состоялся он благодаря Великой Отечественной войне. Именно в этой войне определились и основные приоритеты страны — независимость и сила.
После этой войны СССР перестал быть революционным, не желал идти на авантюры. Главное для фронтовиков, возглавлявших его, было — не допустить повторения 1941 года. Все остальное им казалось вторичным.
Война была настолько ужасной (из-за просчетов Сталина), что она просто переформатировала сознание всех живущих в России. Война коснулась каждой семьи. Ибо свыше 60% потерь пришлись именно на русских. В каждой семье были погибшие, каждая семья испытала ужас во время войны. В полной мере это коснулось и некоторых других европейских народов, прежде всего, белорусов, украинцев, немцев и евреев. Но мы говорим о русских.
Именно фактор войны стал главным в нашей истории.
Основным страхом русско-советских людей, который и был главным мотивом их реакций на все основные мировые тенденции — был страх войны, ужас перед войной.
Только бы не было войны! И советское руководство подчиняет всю свою экономику тому, чтобы мы были на равных в военной области сначала с США, потом с Европой и Китаем. СССР в итоге был готов воевать со всеми миром! Безумный подсознательный страх заставлял маршала Устинова клепать все новые танки, ракеты, подводные лодки, чтобы их было никак не меньше, чем у наших противников. Ибо Устинов рассуждал не абстрактно, он был одним из руководителей СССР в 1941 году, когда все трещало и сыпалось, когда страна неизбежно должна была погибнуть.
Безумный подсознательный страх двигал Горбачевым, когда он стал генсеком - а тут взрыв в Чернобыле. Если фронтовики, стоявшие у власти реагировали на внутренние страхи и реальные внешние угрозы готовностью к борьбе, то Горбачев хотел найти выход из всего этого через компромиссы. Паническая перестройка, какой-то лихорадочный переход на «новые рельсы» - это следствие и личной паники Михаила Сергеевича. А поскольку система власти в СССР была вся завязана на личность лидера-вождя, то скоро в состоянии паники и хаоса оказалось не только сознание Горбачева, но и вся страна.
Страх в равной степени может мобилизовать и парализовать волю человека. Фронтовиков у власти их страхи мобилизовали, Горбачева страхи сделали неадекватным руководителем.
Вот так нам в 1991 году аукнулись страшные сталинские поражения в 1941 году.
* * *
Я бы здесь не стал говорить только о фронтовиках, и только о поколении, которое застало войну. Мы, их дети и внуки, тоже были отравлены страхом перед катастрофой, которую пережила наша страна. Страхи передаются от матерей и отцов их детям.
Скажем, моя мать в детстве пережила такое. Ее мать, моя бабушка родила сына в свои 44 года в декабре 1941 года. Немцев только погнали от Москвы, идут бои в Подмосковье, а у нее на руках грудной ребенок. Семья большая, есть нечего. Тогда бабушка решает отправить двух дочерей 12 летнюю Валю, мою будущую тетку, и четырехлетнюю Аню, мою будущую мать, к родственникам.
Проехать нужно было по Подмосковью, поезда ходили, но девочки натерпелись. Сначала был вокзал. Ждали поезда. Девочки сидели, а тут огромная стая крыс затеяла перебежку с одного места на другое. Тетя Валя вспоминала их ужас, когда крысы растеклись волнами по вокзалу. Кто-то из мужчин крикнул, чтобы закрывали детей. Тетя Валя упала на мою мать и закрыла ее собой.
На поезд моя Аня с Валей сесть не могли, основными пассажирами были женщины со своими детьми, и они просто отпихивали в сторону маленьких девочек. Тогда, оказавшийся там военный, взял девочек на руки, растолкал баб и посадил девочек на поезд.
Они приехали на нужную станцию ночью, страшный мороз, а им идти пешком четыре километра, Аня идти не хотела, плакала, старшая Валя тогда придумала такую вещь: она стала рассказывать, что их тетка уже вышла с санками навстречу, что ее уже видно и нужно идти ей на встречу. Аня пошла, и всю дорогу Валя говорила, что видит тетку с санками, и что скоро Аня сядет на саночки. И так они дошли, а могли бы и замерзнуть.
И это всего лишь переезд в условиях войны с одного места на другое!
Или недавно историк Сергей Семанов рассказывал, как его подростком вывозили из блокадного Ленинграда, как их грузовик стал расстреливать немецкий самолет. Семанов говорил, что самолет пролетел так низко, что он даже увидел лицо летчика в кабине.
Сергей Николаевич сказал, что хорошо бы немцам заплатить за это дело, за ту психологическую травму, которую он получил тогда. Ведь подростка за компанию с прочими детьми и женщинами просто расстреливали в упор.
* * *
Мое поколение война тоже не обошла. Страхи приходили и отравляли наше юное сознание, в том числе, оттуда, откуда бы вроде и не должны были приходить. Например, через кино.
Сталинское кино не травмировало психику. Сталин понимал воздействие виртуального мира на мир реальный. К тому же вся ответственность за муки людей и страшные потери лежали именно на Сталине. К чему эти воспоминания?
Но общество не могло забыть свои страдания. Не могли забыть это и художники. И в послесталинские времена об этом заговорили. Память о чудовищных потерях и мучениях ныла раной, и с конца 50-х годов пошли фильмы, которые были реквием по погибшим. Это и «Летят журавли», и «Дом, в котором я живу», и многие другие.
Затем пошли фильмы, которые делали уже режиссеры средней руки, и в этих фильмах о войне русских убивали и пытали. Хотя в конце фильмов русские побеждали, но это не спасало дело. Какой дурак придумал пускать на экраны такую «правду войны»?
Вот сейчас сходу я вспомню массу эпизодов, в которых мучили русских: фильм о разведчиках, где мальчика-разведчика немцы распинают на кресте, прибивают гвоздями его руки, фильм про белорусского молодого подпольщика. Немцы объявили, что если он не сдастся, то они расстреляют детей, в качестве заложников. Он сдался, сидит, перед гестаповцами. Те готовят орудия пыток. А парень говорит о предстоящих ему мучениях: «И железо гнется». Т.е. это гораздо хуже, чем любой фильм ужасов, ибо сознание потом само дорисовывает картины мучений и гибели этого парня.
Или староста бьет железной пряжкой ремня парня-партизана, тот сначала терпит, а потом страшно кричит и у него изо рта льется черная кровь. Или фильм «По тонкому льду», там наш чекист в кандалах, его пытали, пытали, потом он на глазах телезрителей сходит с ума. Или фильм «Сатурн уже не виден», там тоже натуралистично истязают нашего бойца.
Да практически все кинофильмы о войне были наполнены страданиями русских. И это страшный провал советских идеологов. Нельзя было идти на поводу у режиссеров, которые хотели сделать «красиво», надо было понимать природу массового зрелища кино, его воздействия на психику народа. Дурак был товарищ Суслов и все его помощники, если этого не понимали.
К тому же все мучения и страдания русских проходили на фоне таких сытых и красивых немцев в изящной эсесовской форме.
Ну и апофеозом всей это мути были «Семнадцать мгновений весны», в которых даже не рядовые фашисты, а их вожди были показаны так, что дети тут же начали играть в Бормана и Мюллера, приветствуя друг друга фашистским приветствием. Некоторые до сих пор играют.
Самое странное, что этого провала до сих пор не понял. Вот сняли недавно антифашистскую агитку «Мы из будущего». И что мы там видим? Опять русские солдаты, попавшие в плен, грязные и в подштанниках стоят перед красивым немцем-фанатиком.
Почти все фильмы о войне советского периода (и почти все нынешние), вне зависимости от задач, которые ставили перед собой авторы, являются лживыми. По той простой причине, что русские в той войне были героями. Сильные, храбрые, непобедимые русские, равных которым не было в мировой истории. Кинохудожникам просто не хватило таланта и ума создать подлинный образ русского солдата-победителя.
Что-то верное нащупал писатель Богомолов. В его книгах действуют русские супермены, а такими в реальной жизни и были русские офицеры и солдаты.
Помню, в студенческие годы штаб ДНД размещался в бывшем бомбоубежище, мы туда спустились. А там кто-то оклеил стенд фотографиями времен войны, а среди нас был парень, который отслужил в ВДВ. Он посмотрел, а потом говорит: «Какие мужики!»
Я спросил: «Орденов много?». Он ответил: «Причем тут ордена, ты в их глаза посмотри. Вот почему их было не остановить».
* * *
Подростком я, чем старше становился, тем больше интересовался тем, какой война была на самом деле, выспрашивал фронтовиков, просто запоминал, когда о войне что-то говорили при мне.
И вот какие-то эпизоды из того, что я помню, я хотел бы рассказать.
Почему-то кажется, что в этом есть смысл.
* * *
Василию Федоровичу Ж., был шестнадцать, когда в наш поселок вошли немцы. Они выгнали жителей из домов и квартир, куда вселись сами, а люди на морозе жили в сараях и пристройках. Ж. забыл взять что-то в своей комнате, зашел домой, залез в шкаф, а в их комуналке поселились финны. Один финн увидел Ж, взял его за шиворот, вытащил из квартиры и дал пинка, но не просто пнул, а ударил мальчишку со всей силой. Ж. был худеньким и слабым. Потом лежал три дня, думали, что он умрет.
И вот Василий попал в армию, в конвойные войска. И один раз смотрит, а вместо немцев пригнали финнов. А он стал их конвоиром. Василий подходит к одному финну, бьет его по почкам прикладом, тот падает на колени, ему ствол к виску: «Встать, пошел».
Потом еще одному финну по почкам, еще одному. А бить пленных не разрешали.
К Василию подходит командир, тот ему рассказывает свою историю. Командир говорит: «Ладно, твое дело, но никого не убивай».
Похоже, что нигде так быстро не возвращается зло, как на войне.
* * *
Сижу недавно в гостях у Константина Ивановича Бирюкова, - чай пьем, он себе все-таки построил неплохой дом в два этажа, окна большие, из окна видна деревня «Катюшки».
«Вот так мои отец с матерь сидели в 1941 году, — сказал Константин Иванович, — вдруг, мать видит танки, а отец присмотрелся — танки-то немецкие».
Немцы стояли в поселке пять дней, изнасиловали несколько девушек (как странно выглядят жалобы сегодняшних немцев по поводу изнасилованных немок в 1945 году. К кому претензии?)
Немцы назначили несколько человек в старосты. Потом этих мужиков, которые уж точно были не причем, арестовали работники НКВД, и больше их никто не видел.
* * *
В юности работал вместе с двумя жителями поселка. Одного звали Владимир Ильич, второго мы называли между собой «Костя».
Костя выполнял всякую техническую работу, один раз его позвали обедать, а он ответил: «Сейчас, политбюро повешу и приду». Имелись в виду портреты членов политбюро.
Костя был нервным, часто разжевывал успокоительные таблетки. Один раз сказал о себе, что он грешник. Все заинтересовались, какие грехи могут быть у Кости? Он сказал, что убивал людей на войне. Одного немца рукой убил. Тут все еще больше заинтересовались.
Костя рассказал, как они с другом шли за обедом на кухню, был туман, в тумане заблудился немец и вышел прямо на них. Увидел, пытался сорвать карабин с плеча. Друг Кости прыгнул немцу на плечи, а Костя треснул немца по лбу фонарем, который был у него в руке. И убил немца.
Нам это тогда показалось смешным. Но все поняли, что история с этим немцем — это еще цветочки. И Костю больше никто ни о чем не спрашивал.
А Владимир Ильич, вдруг, рассказал, как уже после 9 мая 1945 года, он был в Германии, оказался на окраине какого-то немецкого городка с мальчишкой, «сыном полка», они жгли костер. Немцы после капитуляции не сопротивлялись. И тут из леса выскочил власовец. Навел на Владимира Ильича автомат, а ППШ Владимира Ильича лежал в стороне. И когда Владимир Ильич все это рассказывал, то к нему настолько вернулись те переживания, что я просто увидел это все наяву. Власовца, которому нечего было терять, костер, мальчишку.
И на лице Владимира Ильича появилась воля, та воля, которая была у него, наверное, тогда: солдат-победитель не будет валяться в ногах у власовца.
Власовец кивнул на валявшийся ППШ, засмеялся и исчез опять в лесу.
Еще у нас работал Боря Рендаков. Ему было лет тридцать. Он рассказал, что отец его воевал, что не выносит не только разговоров о войне, но даже фильмов, как только по телевизору начинается фильм о войне, тут же требует переключить или выключить.
Мне это показалось странным. Хотя фронтовики довольно иронично относились к фильмам о войне. Но здесь было что-то другое.
А Боря и говорит, что отец за все время рассказала только один эпизод из своей военной жизни. Они выходили из окружения в декабре 1941, зашли в одном село ночью, там немцы. В одном окне увидели гулянку немцев, там была елка. Подошли ближе к окнам. На елке висели куски тел наших солдат, отрубленные пальцы, кисти рук и т.д. Дом этот они забросали гранатами, хотя знали, что могут и не уйти потом.
Сам Боря был нервным парнем, как напьется, то во сне за ним китайцы гонялись. После столкновений с китайцами в 1969 году, это был страх такой всеобщий — война с китайцами.
* * *
Моими соседями были татары Тухтаровы.
Для простоты общения братьев Тухтаровых называли на русский манер. Старший из них, Петр Иванович, кое-что рассказывал о войне. Он был механиком водителем на танке Т-34.
Один раз он сильно простудился, насморк был мощнейший, слезы лились из глаз, а от реакции механика-водителя зависит жизнь экипажа. Его решили лечить. Поставили варить ведро картошки, приготовили спирт, зовут его. Он думал, ему нальют и дадут закусить, а экипаж высыпал сваренную картошку на пол, Тухтарова повалили, накрыли палаткой, и навалились сверху. Кто знает, какой пар может быть от ведра картошки, то понимает, что к чему. Петя обгорел в этом пару, но наутро насморк прошел.
Еще Петр Иванович рассказывал, как зимой их танковым экипажам приказали всю ночь греть моторы, чтобы на следующий день выйти на исходную позицию. В экипажах, где командиры были опытными, механиков-водителей меняли, давали им поспать, а в двух экипажах это не сделали, водители заснули, и утром, когда был приказ выйти на исходную позицию, танки не завелись, к ним прицепили тросы и потащили на буксире.
Это увидел полковник-особист, после марша экипажи построили и перед строем расстреляли командиров и механиков-водителей тех экипажей, в которых отказали двигатели.
Это произвело гнетущее впечатление на танкистов, они не считали это наказание заслуженным. Тогда полковник-собист на следующий день решил показать пример, и сказал, что пойдет в атаку сам в головном танке.
Перед самой атакой экипаж танка, в который намеривался сесть особист, договорился еще с двумя экипажами, они сверили часы, и в назначенный срок, экипаж головного танка упал на дно танка, а два других экипажа пульнули по башне, и башня вместе с головой особиста отлетела.
Не знаю, возможно ли это технически? Может быть, это просто легенда.
Еще Петр Иванович рассказывал, как они раз оказались в гостях у разведчиков, те сидели в землянке и обмывали ордена после очень удачной разведки. Но языка они притащили знатного (чудом остались живы), а им дали все лишь орден Красного Знамени, «звездочку». Среди разведчиков был один еврейчик, по словам Петра Ивановича, единственный еврей, которого он встретил на передовой (это обычная тема для некоторых фронтовиков, что евреи отсиживались в тылу). И вот этот еврейчик в гневе на незаслуженно невысокую награду, положил «звездочку» на большой палец руки и щелчком пульнул ее.
В этот момент в землянку зашел командир батальона, поднял, упавший прямо перед ним орден, и спросил, в чем дело? И тут все разведчики сказали, что возились, и орден случайно упал. Командир сделал вид, что поверил и ушел. В противном случае еврея-разведчика вполне могли расстрелять.
Петр Иванович рассказывал о дуэлях между танкистами и артиллеристами. Если танки врывались на артиллеристскую позицию, то орудия не просто давили, а еще и «вертели» танк на месте, расплющивая и вдавливая все что можно в землю.
* * *
Один раз в студенческие годы мы гуляли по Москве, забрели в один уютный двор. Там под рябинами стоял стол, и мужики играли в домино, мы присоединились, у нас было пиво, мы угостили мужиков. Мы разговорились. А перед этим показывали какой-то фильм о войне, там был эпизод с рукопашной схваткой. Среди сидевших мужичин, один был широкоплечий, с мощной шеей, он сказал, что сейчас на пенсии, а до этого был тренером по самбо.
А в этом фильме показывали, как наши бойцы бросают через бедро фашистов. Я спросил, в самом деле, бойцам преподавали самбо и они использовали приемы в рукопашных схватках? Мужчина это засмеялся и сказал: «Какое самбо, сынок».
Потом рассказал про единственную в своей жизни рукопашную, я так понял, что речь шла о лете 1942 года, когда немцы подходили к Сталинграду. Сплошной линии фронта не было, наши отступали, от батальона, где он служил, осталось сто человек, из офицеров один взводный, они окопались. И ту немцы выкатили на грузовиках, остановились, вылезли, в громкоговоритель кричат: «Русские, выходите», и разворачиваются в цепь.
В атаку немцы ходили в «подогретом» состоянии, принимали алкоголь. А тут, видно, принимали не один день подряд. И немцы идут медленно в атаку во весь рост. И все кричат: «Русские, выходите».
Короче, немцы приглашают к рукопашной. Все наши бойцы лежат в окопчиках, и тут встает взводный. Стоит один, потом встают еще бойцы, потом еще, потом поднимается половина, остальных поднимают пинками. Старый боец сказал, что когда они побежали навстречу немцам, то от страшного напряжения у него изменилось восприятие мира, волосы встали дыбом, все звуки стали приглушенными. Бежал он уже в каком-то мареве, перед глазами все расплывалось, веса своего тела и веса винтовки он не чувствовал, увидел немецкий мундир и воткнул штык, как учили. И все.
Немцев частью перебили, часть из них убежала в степь. А наш собеседник рассказывал, что он сел на камень в полном отупении, и кожа у него между лопаток сама сжималась и разжималась.
Потом я спросил у знакомого врача, он сказал, что это реакция вегетативной нервной системы.
* * *
Михаил Иванович П. Рассказал, как их роту и два орудия в 1943 году ночью перебросили в березовую рощу, утром должна была начаться атака полка, и они ударили бы немцам во фланг.
Тут опять же не было сплошной линии фронта. Но утром атаки нет, нет ее и на второй день, нет и связи с полком. Тогда послали одного бойца узнать, что делать дальше. Он наткнулся на немцев и побежал обратно в эту рощу, немцы обнаружили роту, и мгновенно атаковали.
Ротой командовал лейтенант, Михаил Иванович П. помнил о нем только, что тот раньше учился в Бауманском институте. Лейтенант, когда понял, что всё, застрелился. Часть бойцов была убита, часть попала в плен. Михаила Ивановича был ранен осколком, допрашивал его переводчик, который хорошо владел русским языком. Спросил, как звали командира роты, Михаил Иванович сказал. Дальше спросили фамилию командира полка, фамилию командира полка называть было нельзя, в условиях войны — это секретная информация. Михаил Иванович сказал, что не знает. И тут же страшный удар приклада в спину: «Что же ты, Иван, мать твою, — сказал переводчик, — полтора года воюешь, а фамилию командира полка не знаешь?»
Потом их гнали в Германию, по дороге военнопленные иногда выполняли некоторые работы. Ремонтировали мост. Группа из десяти человек договорилась перед этим бежать из огромного сарая, где их содержали. Один парень попытался спрятать полотно пилы и пронести. Пилу нашли, парня увели допрашивать, все десять человек стали готовиться к смерти. А парень никого не выдал. Его страшно избили и повесили. Михаил Иванович даже имени этого парня не знал.
Потом были муки плена, потом освобождение. Допрашивал его молодой нквдешник. И Михаил Иванович не выдержал, хотя, по его словам, знал, с кем имеет дело. Обзывал наглого лейтенанта щенком, кричал, что не предал Родину, что прошел через ад, крыл матом «окопавшихся в тылу».
В лагерь его не послали, но послали строить генеральские дачи в Карелию. Там Михаил Иванович скоро бы и умер. Но у него родной брат работал в торговле. Пошел к нужному генералу в Москве, и за отрез бостона, выкупил Михаила Ивановича. Солдата отпустили домой.
* * *
Александр Трубинов вспоминал, что от опытных солдат получил совет — никогда не носить шинель. Неудобно, тяжело, попадешь в воду — конец. Даже в морозы он носил телогрейку, а сверху плащ-палатку, которую в любой момент можно было скинуть.
Ему принадлежат два рассказа, которые, наверное, являются байками.
Якобы попал в плен советский солдат, призванный из Средней Азии, а немцы его отпустили. На шее у него весит табличка, повешенная немцами: «Нам не язык, вам не вояка».
Но в то же время Трубинов рассказывал, как их прижал к земле немецкий пулеметчик-ас, и перестрелял бы всех, но старшина-туркмен, подполз к пулемету ближе всех и метнул гранату.
У фронтовиков самым нежным словом, было слово «ребята», это о тех, с кем они вместе сражались.
Еще Трубинов рассказал байку, как они в мае 1945 года вышли на нужный рубеж и ночью по ним стали работать странные пулеметы, по звуку они определили, что не немецкие, думали, что немцы новые пулеметы получили. Утром атака. По его словам, наши артиллеристы к этому времени стреляли как боги. Шквал огня, и за этих огнем, как за стеной шли наши атакующие бойцы. Идут. Врываются на позиции противника и ничего не понимаю. Горят какие-то странные бронетранспортеры, и негры дохлые валяются.
Наконец, понимают, что это американцы.
А через час в небе появляются армады американских бомбардировщиков, их столько, что даже небо потемнело, тут наши пускают ракеты, по договоренности с союзниками, дают знать, что это свои. Американские самолеты кружат, а потом улетают.
Трубинов говорил, что они ничего не боялись, никто не верил, что в этой бойне можно выжить. Эти слова я слышал от большинства фронтовиков. В той войне за один день погибало солдат больше, чем за все девять лет войны в Афганистане.
Единственное, чего боялся Трубинов, это попасть в плен, и всегда носил с собой лимонку, чтобы взорвать себя в случае чего.
Если какого-то памятника и не хватает в нашей стране, так это памятника тем честным русским солдатам, которые были в плену. Во все времена, попавшим в плен солдатам оказывали почести, во все времена понимали, что людей нужно как-то поддержать. Попал в плен, но остался верным своей стране, своей армии — ты герой.
Единственному американскому генералу, который попал в плен к японцам, американское командование подарило ручку, которой японцы подписали акт капитуляции.
А на наших солдатах, которые прошли ад немецких концлагерей до сих пор плевки «великого грузина», который сам лишь один раз выезжал на фронт, и то остановился посреди дороги. Справил большую нужду, опять же посреди дороги, потому что боялся мин в кустах, и вернулся в Кремль.
* * *
В моей памяти есть еще много рассказов, которые я слышал. Эти рассказы были всякие, но этих людей действительно нельзя было победить. И все они воспринимали Победу в той войне, как победу русских.
Это было на уровне подсознательного чувства — победила Россия, победили русские. И эти победившие русские создали русское государство, в котором я родился и рос.
Я помню, как праздновали праздник Победы 9 мая. Фронтовики прекрасно осознавали, что победили в самой страшной войне, какая только была в истории человечества. И знали себе цену. С годами я стал понимать, что живу рядом с солдатами, которые не уступают, а может быть, и превосходят легионеров Цезаря, воинов Александр Македонского и Чингисхана.
Русские победили в войне, но победу свою толком не оформили. Интернациональные силы взяли реванш.
Государство русских, которое существовало с послевоенных времен, было уничтожено в 1991 году, и сменилось безнациональной РФ.
Доживавшие свой век фронтовики смутно понимали, что это их личное поражение. Помню, как на каком-то съезде Советов выступал легендарный летчик ас — Иван Кожедуб. Все шумели, а он что-то долго читал по бумажке, даже ведущий съезд Горбачев вмешался, попросил оказать уважение и слушать героя.
Закончив читать, старый человек отложил листки в сторону, и с ненавистью глядя в зал, сказал: «Русские все равно победят!»
