Владимир Иванович Красиков (род. 1958) – современный русский философ. Доктор философских наук, профессор кафедры философии Кемеровского государственного университета. Автор таких книг, как «Человек на пути встречи с самим собой» (Кемерово, 1994), «Метафизика самоопределения» (Кемерово, 1995), «Предельные значения в философии» (Кемерово, 1997), «Явь беспокойства» (Кемерово, 1998), «Библия как реальность» (Кемерово, 1998), «Философия как концептуальная рефлексия. Философская пропедевтика» (Кемерово, 1999), «Этюды самосознания» (Кемерово, 2000), «Русская философия today» (М., 2008).
С 30 июля по 5 августа в Сеуле (Южная Корея) прошёл XXII Всемирный философский конгресс, официальное название которого было «Переосмысливая философию сегодня». Кемеровский философ Владимир Красиков принял участие в конгрессе в составе российской делегации.
– Владимир Иванович, с какой целью проводился XXII Всемирный философский конгресс в Сеуле?
– Хотя прошлый XXI конгресс состоялся в Стамбуле, формально в Азии, однако Турция еще в прошлом веке стала полуевропейской страной. Потому реально впервые международный форум философов прошёл в Азии, – более чем за вековую историю мировых философских конгрессов (точнее, 108 лет, начало было в 1900, в Париже, а с 1948 они стали регулярными каждые пять лет), – с 30 июля по 5 августа 2008 года в Сеуле.
Вследствие подобной эксклюзивности основным тоном Сеула–2008 стал поиск позиционирования универсального и контекстуального в рамках заявленной темы: «Переосмысление сегодняшней философии». С одной стороны, существуют извечно-профессиональные цели философов вне зависимости от их регионально-культурной принадлежности:
– ретрансляция своего и общего философского наследия;
– культивирование здравого смысла и формата рациональных дискуссий в решении человеческих проблем.
Это то, что объединяет философов Востока и Запада. В этом смысле истинный философ является космополитом, а философия создаёт граждан мира и борется за изменение мирового порядка.
Однако с другой стороны, любой философ также плоть от плоти своей культуры, народа, региона. В этом смысле философия всегда контекстуальна, нативна, выражая дух того или крупного иного культурного региона в местных национальных смысловых нюансах. Реально эта сторона мировой философии игнорировалась в пользу космополитизма именно западного образца. Долгое время, при формальных заверениях западных философов в своей толерантности и мультикультурализме, «философский конгресс во многих уголках западного мира исполнял роль места по обмену мнениями относительно западной мудрости». Впервые «мыслящий мир Востока, исключённый до настоящего времени из понятий мировой философии, наконец, официально вошёл в её формальную структуру» (Ли Мёнь Хён, председатель оргкомитета XXII конгресса).
Действительно, когда «гора пришла к Магомеду», то есть европейские (и российские) философы приехали в глубокую Азию не как туристы и поодиночке, а с вполне определённым герменевтическим настроем, лишь тогда зыбкие абстрактные категории и образы восточной мудрости стали обретать понятную чувственную конкретность во впечатлениях от знакомства с повседневностью быта и поведения той среды, которая породила «мир Востока».
Полагаю, что эта, по сути главная, «диалоговая» цель конгресса, была достигнута. Ближайшие видимые следствия этого – существенное увеличение неевропейской составляющей в числе участников конгресса, чего не было ранее, по крайней мере, на тех последних трёх конгрессах, где мне посчастливилось присутствовать. Важнее, похоже, более отдалённые следствия-сдвиги во внутренне-интимной оценочной сфере ментального кругозора европейских философов, с интересом слушавших «живую» буддистскую или конфуцианскую философию. Ведь не секрет, что продолжает существовать необсуждаемая внутренняя уверенность европейских философов в «серьёзности и подлинности» лишь своих проблем в формате континентальной традиции (как и проблем лингвистической философии – в формате англо-американской). Как и скрываемое приличиями политкорректности отношение к другим традициям, наиболее развитая и древняя из которых именно индийско-китайская, в качестве «экзотики», место которой в музее мысли.
Создание настоящего космополитизма, универсальной философии для граждан нового глобализующегося единого мира, невозможно без реального отказа от вестернизации в философии. В этом заключалась главная цель Сеула, но плоды её реализации будут явны далеко не сразу – по причине извечного консерватизма и запаздывания философского мышления.
– Могли бы вы сопоставить нынешний конгресс с предыдущим, проходившим в Анкаре?
– Конечно, можно сопоставить эти два форума – по тематике и балансу участников из разных регионов планеты. В остальном мировые конгрессы весьма похожи один на другой – скорее это ярмарка национальных и индивидуальных амбиций. Национальные амбиции представлены философскими бюрократами от той или иной страны – в виде соответствующих философских обществ. Они заняты «политикой» – определением состава руководящих органов Международной федерации философских обществ (президиума, программных, исполнительных комитетов и т. п.), престижного состава пленарных докладчиков, симпозиумов, круглых столов и, наконец, места проведения будущего конгресса. Состав рядовых участников формируется стихийно. Это вам не олимпиада, куда отбирают лучшие силы, и идёт соревнование по определённым видам активности и по одним известным правилам. В современной философии утвердились некие общепризнанные рубрикации, однако каждый волен присылать всё, что ему заблагорассудится – при условии, что используется какой-никакой категориальный язык. Поскольку официальных языков пять, но реально общим является (то есть более или менее сносно знают) один английский, то это приводит зачастую к тому, что на страницы материалов конгрессов попадают либо банальные, откровенно слабые, а то и довольно шизофренические опусы на национальных языках (сужу по некоторым русским текстам). В этом отношении корейцы проявили большую строгость и принципиальность в отборе, чем турки, возвращая и настаивая на переделке текстов. Таким образом, помимо философских бюрократов, имеющих стабильное государственное спонсорство, большинство остальных – это те люди, кто сами находят средства на поездку. Мотивация их поездок разнится. Для одних – это статусные поездки, подчёркивающие вес в сообществе, некую «крутизну». Другие – пользуются возможностью посмотреть мир, сочетая полезное с приятным. Третьи, относительно небольшая часть, – это «непризнанные гении», стремящиеся к пропаганде своих безумно занимательных идей, наивно полагающие, что благодарная философская публика только и ждёт их откровений. Короче, философские конгрессы – это философская политика плюс философская вольница.
Теперь об отличиях. Конгресс в Турции был «проглобалистским», и его главная тема была заявлена, как «Философия лицом к мировым проблемам», причём сами проблемы понимались в проевропейском и проамериканском духе. Сеульский конгресс, обозначив лейтмотив, как «Переосмысливая сегодняшнюю философию» ставил задачи и некого нового прочтения истории философии (в более сбалансированном формате Запада и Востока), и, на этой основе, формирования некого нового космополитизма философии – основы будущего ментального единства планеты. Задачи, конечно, очень впечатляющие, но их реализация происходит не за неделю, и не в том составе, однако сама их постановка и пропаганда – есть те мысль и слово, материализация которых двигает вперёд наш род.
Сеульский конгресс оказался впервые самым сбалансированным по представленности Европы, Америки, России, Азии, Африки и Латинской Америки. Ранее всегда преобладали первые два-три региона планеты. А здесь оказалось практически столько же представителей других культурных зон. По всей видимости, география проведения многое определяет: парадоксально, но Корея оказалась равно близкой по расстояниям к главным философским ареалам.
– Участие каких крупных философов вы бы отметили на конгрессе?
– Философов на конгрессе было много – как говорится «хороших и разных». Если прилагательное «крупный» понимать как известность в мировом масштабе, то, конечно, фигуры такого уровня редко появляются на философских ярмарках под названием «мировой философский конгресс». Это предмет целенаправленных усилий его организаторов. Так, в Бостоне это был К.-О. Апель, в Стамбуле – Ю. Хабермас, в Сеуле – Э. Агацци. Также следует отметить присутствие известного индийского философа Д. Чаттопадхьяя. Наша философия была представлена весьма внушительно. Из наиболее звучных имён отметим: Р. Апресяна, И. Вишева, А. Гусейнова, И. Касавина, В. Лекторского, М. Степанянц, В. Стёпина, А. Чумакова, М. Эпштейна и многих др.
– Чем именно занимались российские философы на конгрессе?
– Тем же, что и их коллеги на других подобных форумах. Хотя конференции и разнятся по жанрам, однако поведение их участников одинаково и следует некоторым устоявшимся паттернам. Пленарные доклады послушать почитается за долг: всё-таки на конференцию приехали, а организаторы всегда стремятся показать товар лицом – выставить наиболее внушительные силы. В отношении посещаемости заседаний по секциям армия посетителей конференций распадается на две неравные части: большинство, которое справно посещает многие секции и, как минимум, свою, и манкирующее меньшинство.
Меньшинство, или «бывалые», кроме пленарных делают обычно одну-две «ходки» либо в те секции, где их тематически заинтересовал какой-либо доклад, либо на докладчика, имеющего высокую интеллектуальную репутацию. Они знают, что основные события конференции разворачиваются в её неформальной части: общении по вечерам в гостинице с друзьями и новыми знакомыми по цеху или на банкете.
Любую конференцию венчает банкет. Сей венец имеет значение, сопоставимое с предшествующими днями трудов и забот. Если в прежние дни неформальное общение замыкалось, растекалось ручейками по группам и гостиничным номерам, то в последний день оно сливается в единую полноводную реку, обставленную шведскими столами с кушаньями и горячительными напитками. Здесь у одного демократического стола стоят люди разных степеней и званий, больших и малых репутаций, как мальки снуют стайки студентов и аспирантов. Как во всеобщей карточной игре тасуются визитки, обнаруживаются старые знакомые, один представляет другому своих протеже, заключаются сделки по обмену оппонированиями, рецензиями, идёт реклама новых журналов их редакторами, почтенных академиков и светил окружают толпы млеющих от такого счастья интересантов.
Конечно, трудно представить себе зарубежную конференцию без интенсивного шопинга и знакомства с достопримечательностями страны пребывания – вероятно, добрую половину мотивированности в участии в подобных мероприятиях составляет не профессиональные, а чисто гедонистические, утилитарные и житейские заботы. Это вполне естественно, уверяющие в обратном, – либо лицемерят, либо не до конца себя понимают.
– Каковы были способы культурного и политического ангажемента конгресса?
– Решение о месте проведения следующего конгресса принимается на текущем. Обычно этот вопрос решается загодя через взаимные консультации Президента Международной федерации философских обществ с членами руководящего комитета (32 чел.). Как правило, это какой-нибудь крупный университет при поддержке соответствующего национального правительства и спонсоров. Без политкорректности не обходится: «продвижение на восток» последних двух конгрессов – косвенное тому подтверждение. Какого-то особого ангажемента Сеульскому конгрессу я не наблюдал. Философские конгрессы, как и форумы психологов или физиков, это достаточно приватные профессиональные собрания, в отличие, к примеру, от сходок застрельщиков демократии или слётов в поддержку морали и религии. К нам информация шла через философские журналы, потом – через сайт конгресса в Интернете, который, к слову, до сих пор функционирует.
Конгресс проходил под патронажем Министерства образования, науки и технологии Кореи и Министерства культуры, спорта и туризма. Также в промоушене участвовали Корейская национальная туристическая организация, правление Сеульского метрополитена, мэр Сеула, устроивший 4 августа банкет для участников конгресса и концерт народной музыки.
Партнёром оргкомитета был Сеульский национальный университет, который предоставил свои аудитории и конференц-залы для конгресса и студентов-волонтёров для оргпомощи.
Спонсорами конгресса стали такие знаменитые корейские фирмы, как Asiana Airlines, LG, Hyundai Heavy Industries Co., Ltd. Samsung Electronics, Hyundai Motor Company.
Корейский оргкомитет подготовил разнообразную культурную программу, включающей открытое представление национального центра Корейской традиционного искусства, приём президента Сеульского национального университета, party для студентов и уже упоминавшийся банкет. Кроме этих бесплатных мероприятий за отдельную плату предлагались десятки разнообразнейших туров: от нескольких часов до нескольких дней, днём и ночью – по наиболее интересным местам Кореи и Китая.
Сеульские отели, сотрудничавшие с оргкомитетом, организовали специальное питание и автобусы-шаттлы для участников конгресса, хотя их в каждом из отелей было порядка одного-двух десятков человек.
Чувствовалось, что для корейцев слово «философия» – не пустой звук, о конгрессе знали многие люди, даже неведомым образом очутившийся в Сеульском метро историк-бразилец, помогший мне в первой рекогносцировке, и тот, услышав о моей специальности, сразу знающе кивнул головой: «Jes, congress».
Всё это разительно отлично от того, что было у нас в Москве:
– и в 1993, когда XIX Всемирный философский конгресс, впервые проходивший в России, не удостоил своим вниманием никто из тогда власть предержащих (это была «месть» экс-президенту М. Горбачеву, который пригласил в 1988 философов в Москву, но спустя пять лет была уже другая власть);
– и в 2005, когда в стенах МГУ проходил IV Российский философский конгресс, так и оставшийся камерным действом и для властных структур, и для средств массовой информации.
– Как встроен философский истеблишмент западных стран в систему консультирования и принятия решений в политике и культуре?
– Не скажу, чтобы я был весьма компетентен в этой области, однако попытаюсь свести воедино то, что я об этом знаю. Как известно, философия издревле сочетала в себе не только разные области знания, но и многие более поздние специализированные функции. В Греции и на Востоке философ выполнял одновременно и роль учёного, изучающего весь космос в целом, и роль политического консультанта, и даже роль семейного психолога. Так, Демокрит давал своим согражданам советы, как выбирать жену, как воспитывать детей. Философы (брахманы, конфуцианцы, даосы) также проводили религиозные и гражданские церемонии. Платон считал, что идеальным государством должны управлять именно философы. Правда, перед этим они должны были отдать тридцать лет воинской службе. Наставляли политиков с разной долей успешности Конфуций, Платон, Аристотель, Декарт, Гоббс, Вольтер, Хабермас и др. В современной России треть выпускников философских факультетов (такие же цифры примерно и на Западе) занимается довольно успешно в сферах политики, бизнеса, юриспруденции, консультирования, журналистики, свободных искусств.
В этом плане философия реализует другую свою, помимо эвристической и рефлексивной, социопрактическую функцию – функцию налаживания оптимальных отношений между людьми. Поэтому, говоря о «философском истеблишменте», следует иметь в виду, что реально могут влиять на общественное мнение, политические и бизнес-элиты не все философы, а только практические философы. Это не учёные философы, исследователи, метафизики или специалисты по теории познания, а социальные, политические и моральные философы. Они, по сути, уже «отрезанный ломоть» – ставшие вполне самодостаточными специалисты: политологи, социологи, эксперты по этике и религии. Однако по традиции и в глазах людей вне гуманитаристики они продолжают оставаться «философами».
В отношении механизмов возможного влияния философов на систему консультирования и принятия решений наша практика начинает приближаться к западной.
Во-первых, это прямое политическое консультирование и политический маркетинг (в широком смысле слова, куда включены не только собственно дела политической жизни партий и групп интересов, но и потребности в исследованиях реальной динамики со стороны государственных, культурных, религиозных институций) – со стороны различного рода как университетов, так и негосударственных фондов, институтов, академий, ассоциаций, рабочих групп, семинаров и пр.
Во-вторых, весьма интересен механизм «клубов» («РОТАРИ-ИНТЕРНЕШНЛ», VIP-клубы и др.) – добровольных, не афишируемых «мозговых центров», «площадок общения», «интеллектуальных бирж», словом, весьма статусных объединений. В них объединяются на какой-либо мировоззренческой, культуртрегерской, патриотической и космополитическо-традиционной (типа пресловутых масонских лож) основе влиятельные и известные люди самых разных областей деятельности: бизнеса, политики, искусств и науки. Они периодически собираются, обсуждают важнейшие злободневные темы, стремятся выработать некие стратегии, рекомендации, памятные записки, которые далеко не безразличны элитам, ибо наиболее авторитетные из этой среды являются их инициаторами. Есть там и наша братия – философы в широком смысле слова.
Наконец, в-третьих, интересен феномен «public philosopher» – публичных интеллектуалов: писателей, учёных и философов, которые объединяют вокруг себя, можно сказать «кристаллизуют» в нечто четкое аморфные прежде умонастроения, предпочтения и побуждения посредством ярких провокативных деклараций и рассуждений в книгах и СМИ. Наиболее яркие примеры: Жак Деррида во Франции, Юрген Хабермас в Германии и Корнел Вест в США.
Однако, как видно, это не прямые, а косвенные формы воздействия. Прямо высшие носители власти редко выходят на контакт не с «представителями общественности» (как раз это они любят демонстрировать), а с профессионалами. Тем удивительнее было сообщение о том, что американский президент Дж. Буш, общепризнанный объект критики со стороны западных либеральных интеллектуалов, прошлым летом специально встретился с группой ведущих историков, философов и теологов, чтобы обсудить с ними метафизические вопросы: «Какова природа добра и зла в мире после 11сентября? Как история будет судить то, что нами сделано? Почему, кажется, что мир ненавидит США или они ненавидят только его?» А теперь представьте, возможна ли у нас подобная прямота, искренность и заинтересованность, общение высших лиц не с карманными политологами, а с людьми, которые могут нелицеприятно ответить на острые невыдуманные вопросы?
– Каковы были основные темы конгресса? Какие темы оказались наиболее дискуссионными?
– Основные лейтмотивы были заданы в обращении к участникам председателя конгресса Питера Кэмпа:
– переосмысление сегодняшней философии – это адаптация имеющегося философского потенциала к современной космополитичной и синкретичной ситуации с целью выработки новых ответов на новые вызовы;
– разоблачение лжи и современных иллюзий, выдвижение вариантов лучшего мира.
Если первая тема является извечно актуальной и сквозной, то следует обратить внимание на своего рода реабилитацию метафизики, утопизма и романтизма (лучшие миры) после полувека господства сциентизма и жёсткого рационализма.
Помимо традиционных тем на секциях по истории западной и восточной философии, метафизике, онтологии, эпистемологии, социальной и политической философии, антропологии, разным этикам, эстетике, логике, многочисленным «философиям»: сознания, действия, языка, литературы, религии, права, гендера, спорта, образования, искусства, технологии, естествознания, социальных наук, математики, ценностей, природы, истории, культуры и пр., появились новообразования. Как правило, они были в рамках «круглых столов», симпозиумов, специальных сессий где проявлялись инновации, организуемые наиболее беспокойными философскими умами. Туда устремлялись люди, заинтригованные необычными постановками проблем и поворотами тем.
Например, это такие темы, как «Бизнес и философия», «Новые перспективы метафизики в XXI веке», «Вызов новых направлений в философии», «Пересоздание философской историографии», «Время и память», «Передний край когнитивной нейропсихологии сознания», «Теория справедливой войны и современные военные конфликты», «Глубинная рациональность религий» и др.
– Как выглядела российская делегация на общем фоне мирового философского сообщества?
– Как и в Стамбуле, наша делегация выглядела весьма внушительно: и по числу участников, и по количеству охваченных нами подразделений конгресса. Вероятно, нам на руку сыграл, как и в прошлый раз, географический фактор близости, являющийся решающим. Близость обуславливает подъёмность для многих рядовых провинциальных профессоров, если они решаются на это, поездки на конгресс. Чем-то жертвуют, да и событие случается раз в пятилетку, что также усиливает привлекательность участия. Руководство РФО прилагает немалые усилия по организации и оптимизации процесса поездок: в Стамбуле был «философский пароход», в этот раз – «философский поезд» со знакомством со всем Транссибом, философской общественностью городов, расположенных на этой «дороге жизни» азиатской части России.
Тезис о внушительности российского присутствия не голословен, а подтверждается цифрами. По числу докладов и ведущих секций мы, как и на прошедшей в Пекине Олимпиаде, прочно заняли третье место согласно «Программе» конгресса. Первое место по количеству задействованных сил традиционно, что бы ни проводилось, спортивное, политическое или научное мероприятие, занимают хозяева. Корейцы выставили 426 докладов и руководителей секций. На втором месте вездесущие и состоятельные американцы, для которых поездки не составляют какого-то серьёзного финансового напряжения, их было 333 участника. Россиян было 260 человек, и они практически в два раза опережали китайцев (133 человека), как и японцев, немцев и другие менее многочисленные делегации. Мы присутствовали практически в каждой из постоянно функционирующих секций конгресса. Круглые столы, специальные сессии и симпозиумы в силу их организационной специфики подбирают своих участников через предуготовительную неформальную коммуникацию. Однако из рук вон плохой показатель – студенты-философы, которым корейцы ежедневно отводили специальные студенческие секции. Очевидно, изменение подобной ситуации должно стать предметом особой заботы как наших философских бюрократов, так и отечественных фондов.
Показателем авторитетности наших ведущих философов являются такие факторы, как руководство секцией в один из дней конгресса, а также организация своих симпозиумов, круглых столов и приглашённых сессий. Р. Апресян и И. Касавин руководили секцией «Социальная и политическая философия», М. Степанянц – секцией «Философская антропология», М. Эпштейн – «Философия культуры», А. Чумаков организовал симпозиум «Глобализация и космополитизм», Р. Апресян – «Конфликт и толерантность», И. Вишев – «Проблемы бессмертия». В. Лекторский, В. Стёпин и А. Гусейнов были среди основных фигурантов приглашённой сессии «Философия как проектирование человеческой реальности».
К недостаткам, помимо указанного зияния студенческой компоненты, можно отнести отсутствие наших философов среди пленарных докладчиков (высшее формальное признание веса национальной философии), а также недочёты в работе нашей философской бюрократии, выразившиеся в неприятном инциденте отсутствия в первые дни конгресса синхронного русского перевода на пленарных заседаниях.
– Могли бы вы сравнить Всемирный философский конгресс с национальным – Российским философским конгрессом?
– Да, они вполне сравниваемы, так как имеют одинаковую «ярмарочную» природу: где представляют одновременно собственные достижения и знакомятся с достижениями других, стремясь сформировать (заинтересовать, продать) свой товарный знак (круг значимых идей) и прикупить (позаимствовать) других привлекательных идей – для укрепления своего внутреннего ресурса.
Общее в том, что это события, имеющие отчётливую «политическую» подоплёку. Что имеется в виду? Философский конгресс, равно как социологический или химический, – это общедисциплинарное мероприятие, по замыслу собирающее под свои знамёна всех специалистов данного сообщества независимо от внутридисциплинарных градаций и, что особо важно, направлений, партий, школ. Потому, в отличие от частноспециализированных (этика, метафизика, социальная философия и т. п.) и частнотематических философских конференций, где собираются специалисты, которые прекрасно знают, кто и что стоит и какое влияние (научное или бюрократическое) имеет тот или иной имярек, здесь ситуация иная. Наиболее громкие имена специалистов известны достаточно широкому кругу сообщества, но таковых единицы. В других смежных областях философии всегда есть много людей, которые успешно формируют свои интеллектуальные позиции, завоёвывают культурные капиталы влияния, но ещё не известны для других узких специалистов. Они присутствуют наравне с теми другими, которые отличаются своей пробивной силой.
Общедисциплинарное мероприятие – это «общий смотр сил», некий парад, где разные подразделения, дефилирующие под торжественную музыку, стремятся произвести наиболее сильное впечатление на публику и на соседей. В параде главное решается на предварительной стадии составления плана проведения, последовательности, времени дефиле и определения степеней близости и выгод размещения по отношению к тем, кто оценивает (публика и руководство). На конгрессах главное происходит в кулуарах консультаций, дебатах, интригах по определению состава руководящего и программного комитетов, докладчиков на пленарных сессиях и руководителей секций, тематизаций круглых столов, симпозиумов и сессий. Кто будет в подобных составах, чьи формулировки тем будут приняты – вопросы вовсе не философские, а скорее политические. Здесь определяются сила и влияние групп интересов, территориальных конъюнктур – как в национальном сообществе, так и в интернациональном. Причём расклад сил в определении тематизаций конгрессов и его персонально-руководящего облика во многом конгруэнтен реальному распределению социально-политического влияния – внутри страны или на мировой арене.
Наконец, «политичность» конгрессов национального и мирового уровня обуславливается фактором мировоззренческой природы философии и вообще гуманитарного знания. И там, и здесь прослеживается некая общая корреляция мировоззренческих стратегий правящих элит и политкорректного ответа философской бюрократии. Это только в философских утопиях мудрецы наставляют правителей, а в жизни всегда наоборот.
Конгрессы, в отличие от частных конференций, носят более демократический, гедонистический и коммуникативный характер. Хотя «политика» изначально форматирует общие контуры мероприятия, основное число участников, не претендующих на пленарность или руководство секциями-столами, чувствует себя вполне комфортно и достойно. Все они равномерно тасуются между секциями: и профессура, и молодые люди – подобный умиротворяющий эгалитаризм формирует свободную непринуждённую атмосферу подобных мероприятий, когда статусное знание временно оставляется вне стен конгрессов. Отсюда следует особая коммуникативная ценность конгрессов – знакомства случайны и не ангажированы прагматистскими интересами.
Отличия обуславливаемы лишь масштабом «смотра сил». Мировой конгресс, конечно, более выигрышен в выразительности черт демократизма и коммуникативности, однако добавляет изрядную горчинку космополитизма в национальное самолюбование – оказывается, есть другие, совершенно иные по смыслам и ценностям воззрения, не менее, а, может, более глубокие и интересные, нежели родные, заскорузлые границы восприятия и помыслит.
– Как вы прокомментируете информацию о том, что официальным напитком «философского поезда» стала водка «Кристальная капля»?
– Информация, как мы знаем, может быть и недостоверной. По крайней мере, я с ней не знаком. Если она достоверна, то вызывает только позитивный отклик. Философия и философы, начиная с греков, отмечали и уместность алкоголя в жизни человека, и его амбивалентно-опасный характер. «Мера» лежит в основании всего, в том числе в употреблении алкоголя. Как известно, разные психотропные вещества органичны для рациона большинства животных, играя в их жизни (как и в человеческой) многофункциональные роли. Возлияния, начиная со знаменитых пиров греческих философов, всегда составляли имманентный компонент жизни философского сообщества. Важно чтобы они не мешали собственно философствованию, которое есть рассудочное, рациональное и трезвое действо. Как говаривал Владимир Соловьёв: «Вино – прекрасный реактив. В нём обнаруживается весь человек: кто скот, тот в вине станет совершенной скотиной, а кто человек, тот станет выше человека».
Водка была и будет «национальным напитком». От её потенциального вреда надо культивировать рассудочность и умеренность как основы человеческого поведения, а не ухарство и «широту души». Умереть можно и от пельменей: в музее Томского университета в качестве экспоната представлен желудок сибирского купца, заполненный «под завязку» пельменями, из-за обжорства которыми купец скончался.
– Какова сегодня роль философа в обществе? Насколько оправданы усилия власти по привлечению внимания к публичной философии (public philosophy)?
– Эта роль исчезающе мала. Образовался разрыв между социально-политической философией, социологией, ведущими своё происхождение из философии, и остальным, «академическим», дискурсом. Первые – это пиар и политтехнологии. Вторая, традиционно уважаемая (хотя и не вполне понимаемая) обывателем составляющая - метафизика, эпистемология, этика и пр., напоминает по своей роли в жизни современного человека «умные книги» (собрания сочинений, энциклопедии), которые стоят на видном месте на полках, свидетельствуя о нашей незаурядности, но практически никогда не раскрываемы и не читаемы.
Соответственно представители практическо-политической философии процветают на виду у всех, но глубоко неудовлетворены своей приземлённостью и злободневностью, мечтая о «метафизических полетах». Напротив, о метафизиках и эпистемологах никто не знает, но и они ощущают себя глубоко неполноценными в силу сознания своей ненужности даже для своего традиционного электората интеллектуалов, которые сегодня увлечены современными муляжами философии – мистикой, фантастикой, фэнтези. У философии, как и у религии, донельзя размыт её прежде широкий базис функций в жизни людей. Многие из последних перешли к новым интеллектуальным образованиям.
Поэтому философ уже не может позволить себе быть узким специалистом, поскольку это путь обесценивания его стратегического ментального предназначения. На этом пути он нивелируется и превращается в одного из миллионов наёмных интеллектуалов. Философ изначально был интеллектуалом широкого предназначения, обладая вырабатываемой или врождённой способностью видеть ситуацию в целом. Затем была полоса бурной дифференциации, как и во всех науках, завершившаяся «растаскиванием общего наследия» по новым дисциплинарным квартирам. Это уже пережили в Европе, переживаем и мы. Сегодня философы должны вновь обратиться к проблеме самоидентификации и двигаться к восстановлению своего предназначения, то есть культурно-национальной рефлексии. Философия – рефлексия эпохи и народа. Только так она сможет обрести свою силу и ресурс для естественной борьбы за существование на интеллектуальных поприщах.
«Публичной» философия становится в некие поворотные, бифуркационные, моменты общественного развития, когда позарез нужны новые концептуализации национальных чаяний и устремлений, мировоззренческая парадигма, национальная идея – то, что может принять большинство, воодушевиться и увлечься. Без этого не состоится ни одна великая нация или империя. Это то, что создаёт синергетический эффект единения и складывания сил общества и власти: когда большинство верит, более или менее страстно, в нечто превосходящие лишь их индивидуальные либо партийно-групповые цели. Тогда и возникает синергетический эффект развития в «режиме с обострением» – резкое убыстрение темпов роста во всех областях жизни, именуемое по-разному: «экономическое чудо», «культурный ренессанс», «золотой век».
Кто же может если не «выдумать» или «уловить» золотоносные идеи, то приблизиться к ним, как не интеллектуальный истэблишмент: философы и писатели, исконные властители дум в нашем отечестве? Причём, как повелось, больше писатели. Философы были либо высланы, либо вырезаны, а вместо них воспитано карманное поколение. Поколение 1990-х годов почти всецело находимо в плену изящных ментальных конструкций, которые выросли в умах людей, живущих совершенно в ином мире со своим птичьим языком. Отечественный философский дом, с одной стороны, изрядно обветшал, с другой – превращается в ментальную колонию «ведущих философских наций».
В этом контексте я оцениваю позитивно «усилия власти по привлечению внимания к публичной философии». Правда, выражение чересчур сильное. Речь идёт о деятельности первого заместителя руководителя Администрации Президента России Владислава Суркова и его окружения в отношении необходимости «смены вех» в мышлении и настрое отечественных интеллектуалов. Она представляется своевременной и нужной. Её лейтмотив – переосмысление и переформулирование ценностей в новом российском типе дискурса. Ещё мне близка мысль философа Андрея Ашкерова о том, что «философия должна взять на себя опасную миссию оформления контуров идентичности».
– Расскажите о вашем личном вкладе в участие российской делегации на конгрессе.
– О вкладе имеет смысл упомянуть для иллюстрации тех усилий, которые вместе образуют «участие российской делегации на конгрессе». Наиболее активные и титулованные члены нашей делегации, как уже было отмечено, организовывали круглые столы, симпозиумы, приглашённые сессии, а большинство представило доклады на секции. Я представил доклад «Насилие» на секции «Права человека», который был подготовлен в рамках выполнения гранта РФФИ №
