Он позволял себе всё. Кроме греха.
Г.К. Честертон, «Жив-Человек»
Перед нами стоит простая задача —
назвать, наконец, вещи своими именами.
Вадим Нифонтов
Вчера, тридцать первого октября сего несчастливого года, на своём рабочем месте умер Сергей Кизюков. Читателям АПН он был известен как «Русский Удод» — под таким псевдонимом он писал свои колонки. Последний, девятнадцатый выпуск, был опубликован в середние недели. Больше их не будет.
Мы с ним были одногодки. Едва разменял сороковник, «ещё жить». Сам он считал, что жить в России нужно долго. И, несмотря ни на что, очень хотел увидеть собственными глазами, что же дальше-то будет. Уже не увидит. А мы уже не узнаем, что бы он по этому поводу подумал и сказал.
О том, кем был и что писал Сергей, можно прочесть тут — это всё правда. Для любопытствующих, не желающих идти по ссылке: да, именно он был автором учёного сочинения «Типы и структура исторического повествования», и польским писателем-фантастом Анджеем Бодуном, израильским профессором Элиезером Воронель-Дацевичем (напугавшим своими идеями газету «Завтра»), и эстетом Валентином Эскизовым, и плодовитым публицистом Вадимом Нифонтовым, и ещё дюжиной разномастных персонажей. И, конечно, Русским Удодом, создателем одноимённого сетевого журнала, к которому и я имел некоторое отношение.
Это в литературе и публицистике. А, так сказать, в миру — он был профессиональным дипломатом, сотрудником российского МИДа. Работал в Восточной Европе, потом в Турции. Его последняя книга — об этой стране.
Такое сочетание поприщ и талантов вызывает в памяти фигуру Константина Леонтьева — да-да, того самого, певца цветущей сложности. Писателя, литературного критика, ярчайшего публициста и профессионального дипломата, связанного с Востоком. Идейного консерватора и русского националиста.
Сергей и здесь соответствовал. Он был идейным консерватором и русским националистом.
Это ключи к его наследию — очень пёстрому, очень многообразному, и, как обычно бывает в таких случаях, противоречивому. Но читая любую написанную им строчку, нужно иметь в виду — это писал консерватор и националист. Все неувязки и противоречия, которые у него можно найти — это, по большей части, объективные противоречия между консерватизмом и национализмом.
И большинство удач, верных мыслей, красивых интеллектуальных ходов — там, где эти противоречия удавалось преодолеть, словом или делом. Чаще это удавалось, иногда нет. Но его никогда не оставляли традиционные добродетели консерватора — творческое воображение и интеллектуальная смелость.
Да, это консервативные добродетели: консерватор превыше всего ставит действительность, а она настолько удивительна и до такой степени невероятна, что требуется высшее напряжение названных способностей для того, чтобы хоть как-то к ней прикоснуться. У Сергея это получалось — некоторые его догадки и прогнозы уже сбылись с пугающей точностью, некоторые, может быть, ещё ждут своего часа. Не вдаваясь в подробности, скажу, что Сергей напророчил многое, и хорошее и плохое, но в целом был умеренным оптимизмом, и считал, что «с Родиной и с нами» в конечном итоге всё будет относительно неплохо — хотя насчёт полного шоколада сильно сомневался, имея на то все основания.
И его национализм. Об этом можно говорить много, и ещё будет сказано много, я — только о том, что важно сейчас.
Сергей никогда особо не рассуждал о том, что он, дескать, русский человек — это было до такой степени понятно, что даже как-то и излишне. Зато он очень любил подчеркнуть свою принадлежность не просто к «русским вообще», а к своему поколению, страте, среде — к обманутым, проигравшим, рассеявшимся, но всё-таки живым. Он даже в мыслях не изменял тем, кого считал своими, их он не предал ни единым словом, даже когда слово просилось в строку — искусство, ныне утраченное. Не предавать ни в чём — это именно что искусство, умение, одновременно и нравственное, и творческое.
И при этом — безграничная ирония. Многие принимают «Бодуна», «Воронель-Дацевича» и прочие маски за банальный «постмодернизм». Под этим словом у нас обычно понимают унылое хулиганство, «про говноедство и гомосятину». К такому «поцмодерну» Сергей относился… да никак не относился, он был человек другой породы. А вот ирония — да. Её он проявлял по отношению ко всему вообще — и к тому, что любил, и к тому, что ненавидел. Это очень по-русски: слишком серьёзное отношение к чему-то важному кажется нам пошлым, стыдным. Отсюда и бесконечные литературные маски, отсюда и «Русский Удод» — и отсюда же постоянное ехидство по отношению к вещам, которые для него были, без шуток, святыми. С другой стороны, и ненависть его была очень русская — не «пламя гнева», а, скорее, этакая удивлённая брезгливость: надо же, какие твари попадаются склизкие, как же противно их касаться даже словами.
Хотя уж если касаться — то давить. Никто, кажется, не умел так небрежно и точно припечатывать, раздавливать удачным словцом блякостную душечку нашего поганого начальства, похотки и желаньица его выкормышей, соль придумок его, мякотку мечтаний и корочку страшков и опасок. Но при всём при том сама интонация Сергея — всегда безжалостная — никогда не переходила в истеричное кликушество, как это случается с публицистами радикального направления. Он во всём и всегда оставался консерватором, и ненавидел наши злополучно-злокозненные верхи не потому, что сам мечтал «всё разрушить до основания», а потому, что само начальство непрерывно занимается разрушительством, бессмысленным и беспощадным. Там, где он видел хоть какие-то признаки осмысленности и милосердия, он им искренне радовался — хотя никогда не изменял своему обычному скептицизму.
Впрочем, это уже началось литературоведение, рассуждизмы, и всё такое прочее, «без чего мы никак не можем».
Я очень любил Сергея — и сейчас жалею о том, что бездарно тратил время на всякую хрень, казавшуюся важонй, когда мог бы позвонить встретиться, поговорить о разных умностях и глупостях. И он, — как обычно, набычившись, пригинаясь тяжёлым лбом, — говорил бы что-то умное и интересное, окуная усы в пивную пену. И я бы, наверное, возражал, или, может быть, соглашался. И перед нами лежала б лучшая часть жизни — «когда уже понимаешь, но ещё можешь». И…
Он ушёл, и всё это ушло вместе с ним.
До свиданья, Сергей: прощаться глупо, все там будем. Мы помним тебя. И ты тоже не забывай нас.
Сергей Кизюков. 24.12.1967 - 31.10.2008
PS. Прощание с Сергеем Кизюковым состоится третьего ноября, в понедельник., в 09.15 во 2-м Судебном морге по адресу: М., ст. м. "Фрунзенская", пер. Хользунова, д. 7. Отъезд автобуса от МИДа в морг - в 08.45 от центр. подъезда ВАД (главного входа в здание) МИДа. Похороны - на кладбище г. Химки.
